— Ром, ну че ты сразу злишься? — возмущается она, очевидно обороняясь. — Что вы тут вообще устроили? Посмотри на себя, разве так себя ведет добропорядочный бизнесмен?

— Кто сказал, что я добропорядочный? — бросаю холодно. — Мне плевать, на твои представления о том, как я должен себя вести, на какой машине ездить и с кем общаться! Я спросил, где чертовы деньги, из-за которых твоя сестра попала в долговое рабство к этому козлу?

— Ой, ну вы Рома скажете тоже! — всплескивает руками мать. — Какое уж рабство. Это их семейное дело, кто кому сколько должен. Вот еще влезать…

— Галина! — рявкаю, устав слушать очередное обесценивание Сониных проблем от ее родной матери. — Отвечай?!

— Ром, ну кто в своем уме дарит такую сумму на деревенской свадьбе, а? Да там вся свадьба столько не стоила. Я же знала, что ты шиканешь как всегда, вот и решила, так сказать подрезать, чтобы не вызывать лишних вопросов!

— Подрезать значит? — поднимаю голову к потолку, стараясь держать себя в руках.

— Понял?! — к своему несчастью встревает Гена.

Его неуместный выпад-таки срывает пломбу моего терпения. Подлетаю к гаденышу и заломав ему руки за спину, недолго думая, выбрасываю его в то же окно, в которое до этого выкинул его веник. Предварительно все же успеваю его открыть, уже в последний момент задумавшись, что Соня и без того уже достаточно напугана.

— Отныне, денег тебе торчит Галина! — рявкаю я, наблюдая, как ушлепок пытается подняться на ноги. — Если все ясно, пошел нахер из моего дома, и чтобы я тебя больше рядом с Соней не видел!

Закрываю окно и поворачиваюсь к дамам.

— Рома, ты вообще больной? — шипит Галя. — Че ты так взбеленился из-за этих денег дурацких? Я же без пяти минут твоя жена!

Усмехаюсь, не сдержав какого-то звериного рыка. Отряхиваю руки будто от грязи, и поднимаю взгляд исподлобья на свою бывшую невесту:

— Очевидно, раз у Геннадия особенный взгляд на долги, то теперь ты без пяти минут ЕГО жена, — холодно выдаю я. — Иди и разбирайся сама со своим кредитором. А мне не нужна жена, которая еще будучи моим другом начала воровать у меня деньги.

— Ром, ты просто не в себе, — ошарашенно продолжает «невеста». — Думаю нам сейчас всем нужно успокоиться и здраво разобраться в ситуации. А тебе и вовсе стоит позвонить своему психологу. Это же не нормально, что тебя так взбесили чужие семейные разборки…

— Это нормально! — рокочу я. — И я не планирую больше ни в чем разбираться! Мне и без того все ясно.

Галя было хочет сказать что-то еще, но мать ее одергивает:

— Пойдем, Галюсь. Остынет, поговорите с толком. Роме просто отдохнуть нужно.

Они уходят, даже не вспомнив о той, что до сих пор сидит на ковре с разбитым лицом. Так даже лучше. Она моя единолично.

Опускаюсь рядом с Соней на пол, и отнимаю ее руку от лица:

— Очень больно?

Всхлипывает в ответ.

— Эй, не молчи только, — притягиваю ее в свои объятия, усаживая себе на колени.

— Прости меня, — бормочет сдавленно. — Ты очень злишься?

— Очень, — признаюсь честно. — Как представлю, что этот скот собирался с тобой сделать, так накатывает желание догнать его и еще навалять.

— Не надо, — вцепляется в мою руку своими пальчиками. — Не сделал ведь…

— Как же не сделал? Посмотри, что с твоим лицом?

Прячет разбитые губы в ладони, и поднимает на меня жалостливый взгляд:

— Больше не нравлюсь тебе?

— Не нравишься. И никогда не нравилась, — отрезаю, наблюдая за тем, как ее глазки непонимающе округляются. — Я ведь в тебя влюбился сразу.

Выдыхает облегчённо. И мне нравится эта ее реакция. Раз боится, что я могу ее разлюбить, значит ценит мою любовь.

— Сильно испугалась? — баюкаю ее в своих руках.

— Мгм, — вяло отзывается, кажется готовая уснуть, пережив такой стресс.

— Больше ничего не бойся. Я всегда рядом, — глажу ее волосы, пытаясь успокоить и ее, и самого себя заодно.

Скоро весь этот цирк совсем закончится. Вот уже и начало положено. От Гены избавился, Гале дал понять, что на этом мы заканчиваем нашу игру в брак. Осталось дело за малым. Поговорить с отцом, который вроде и так уже начал о чем-то догадываться.

Но самое сложное, пожалуй, будет уберечь Соню от чувства вины, которое ей непременно захотят вменить ее ушлые родственницы. Ничего. Если потребуется, всеми возможными способами огражу ее от этого нежелательного общения.

И смогу наконец обнимать ее вот так каждую ночь. И каждый день. И не ограничиваться одними только обниманиями. Правда подождать придется, раз ей доктор не разрешает «не ограничиваться». Ну ничего. Я ее столько уже прождал, что потерплю еще немного.

Касаюсь губами светлой макушки и вдруг слышу, что к Сониной комнате по коридору приближаются быстрые шаги. Напрягаюсь, чуя что похоже схватка с Геной была не единственным сюрпризом не сегодняшнюю ночь.

— Софья! — звенит голос Татьяны Петровны еще прежде, чем она успевает ворваться в комнату. — Соня, черт бы тебя побрал!

Она влетает в двери и замирает на пороге, оценивая наш довольно тесный контакт. И судя по тому, что Соня не попыталась тут же вскочить, едва услышав голос матери, она все же успела уснуть.

— К чему столько шума? — строго спрашиваю, игнорируя возмущенный взгляд матери.

— О, вы еще тут, Рома? — она спрашивает с такой интонацией, будто ожидает, что я должен начать оправдываться.

Не на того нарвалась. Я еще сам могу потребовать оправданий столь безразличному отношению к собственной дочке:

— Как видите, — пожимаю плечами. — Вы принесли для Сони лед?

— Лед? — непонимающе переспрашивает женщина. — Какой еще лед?

— У нее все лицо разбито вашим любимым зятьком, — пытаюсь не повышать голос, чтобы не разбудить Соню. — Как можно было этого даже не заметить?

— Ох, не до того сейчас! — отмахивается она. — Там… это… отец.

— Что с ним? — хмурюсь.

— Что-то ему плохо. Мы с Галиной вышли проводить Гену, да одежду ему вынести. А там его уже папка наш сопровождает из сада. Ну Галюся поехала Гену успокоить, а мы с отцом в дом зашли. Да только он как в зале присел, и пыхтит за сердце держится. Велел Соню позвать, говорит она знает, какие ему таблетки нужны. Уж и не знаю, что с ним делать, — разводит она руками.

— Что значит «не знаю»?! — все же взрывает меня. — Скорую немедленно вызывать!

Соня вздрагивает в моих руках и сонно озирается по сторонам. Едва завидев мать, ожидаемо выскакивает из моих объятий, и начинает мямлить что-то неразборчивое в свое оправдание.

— Сонь, успокойся, — ловлю ее руку. — Тебя отец зовет. Пойдем?

Он мужик хороший. Поймет, что к чему и примет нас. Только бы ему совсем плохо не стало. Соня ведь на себя как обычно весь груз вины водрузит, и совсем закроется от меня.

Поднимаюсь на ноги, и помогаю подняться Соне. Замечаю, как за нами наблюдает мать, и то, что она не спешит звонить в скорую тоже замечаю. Видать настолько увлечена молчаливым упреком нас, что уже и вовсе про мужа забыла. Да только плевать я хотел на ее упреки, и скрывать больше ничего не намерен. Назло им буду рядом с Соней, и, если потребуется, защищу ее от всех этих косых взглядов.

Выходим в коридор, и я вытаскиваю из пижамных брюк мобильник, который умудрился не потерять в борьбе, и быстро набираю Валерке, чтобы он прислал нам наиболее быстрый кортеж. Соня спешит в зал, пока я отстаю, чтобы вкратце обрисовать другу ситуацию.

— Папа? — слышу безжизненный голос своей любимой. — Папа, что с тобой?! Открой глаза, ну же!

— Валер, походу дело обстоит еще хуже, чем я предположил. Вертак нужен. Срочно!

— Щас все будет. Выходите!

Врываюсь в комнату, и на всякий случай первым делом проверяю старику пульс. Слабый очень. Но еще есть.

Вижу, как Соню трясет. Ловлю ее руку, и прикладываю к запястью отца:

— Он жив, Сонь! — пытаюсь ее в себя привести. — Все будет хорошо, слышишь?!

Я будто в бреду. Плохо соображаю, что вокруг происходит. Больничный запах вызывает тошноту. Хотя мутит меня и без него.