— Погоди, сынок, — тормозит меня отец.

Я оборачиваюсь, и замечаю на его лице сосредоточенную печаль, тогда как ладонь его едва заметно похлопывает по краю кушетки.

Недолго думая приближаюсь к кровати и нависаю над стариком:

— Что такое? Плохо? — допытываюсь, не зная за что хвататься. — Что-то болит?

— Успокойся. И присядь на пару минут. Хочу тебе рассказать, какое интересное видение мне явилось.

Напрягаюсь. Но все же опускаюсь в кресло, что напротив больничной койки.

Только бы он не про туннели и свет в конце. Или еще чего похлеще. Могло ли быть, что он умом тронулся, в следствии приступа? Черт. Что-то я начинаю не на шутку волноваться за старика.

— Знаешь, я ведь курил раньше, — начинает он с неожиданного откровения.

— Не знал, — отзываюсь, сбитый с толку странным началом диалога. — Только не просите у меня закурить. Соня этого явно не одобрит.

— О, нет-нет, мой мальчик, — тяжело усмехается отец, едва не закашливаясь. — Я не попрошу у тебя об этом именно по той же причине. Сонечка не одобрит.

Он стреляет в меня понимающим взглядом и кажется я уже знаю к чему этот разговор приведет, хоть и начался он таким непонятным образом.

— Я хотел лишь сказать, что курить-то я бросил, — продолжает отец, — но вот выходить на свежий воздух, когда меня мучает сложный вопрос — как я до сих пор порой говорю «на перекур» — не престал.

— Так вот почему мать с Галей ночью нашли вас провожающим этого х… Гену? — догадываюсь я.

— Да, я вышел подышать, а тут он из окна, — пожимает плечами, будто это явление вовсе не из ряда вон выходящее.

— Простите, — мне действительно стыдно, что старик застал столь нелицеприятную картину.

— Вопрос в том, что это был не единственный раз, когда я вчера выходил «на перекур». Ты заставил меня крепко задуматься.

Значит я все правильно понял. Отец все это время размышлял над нашими с Соне отношениями. А значит похоже уже сейчас я услышу вердикт.

— И что же вы надумали? — нетерпеливо спрашиваю.

— Мне показалось это абсурдным, — откровенно отвечает отец, наконец расставляя на места в моей голове его вчерашнюю реакцию. — Даже несколько унизительным для моей дочери. Понимаешь же?

— Понимаю, Федор Михалыч. И прошу простить меня за то, что я заварил всю эту кашу, но я всегда только Соню…

— Любишь ее значит? — не позволив мне договорить, предполагает он.

Киваю, уже совершенно не зная, чего ожидать. Снова предложит озадачиться вопросом продолжения рода с Галиной, или же будет отчитывать за мою несерьезность которую я проявил по отношению его старшей дочери, мол как после такого можно еще и младшую доверить.

— Да я знаю, — отмахивается, будто это и правда до боли очевидно. — Видел вас двоих. Хотя понял я наверно это еще раньше.

— Видели? — переспрашиваю, сам пытаясь понять, где нас подловить могли, я ведь обещал Соне быть аккуратным и вроде был.

— Первый раз я вчера вышел на перекур, когда мать вернулась в спальню. При ней как-то не особо думается. Вот и пришлось идти изучать твой сад, — он приподнимает бровь. — А там ты. Букет в окно выкидываешь почему-то из Сониной комнаты.

— Вот черт, — покаянно выдыхаю, никак не ожидав такого поворота.

— Вот и я примерно так же подумал. Мать ведь успела похвастаться, что это муженек Софьин им всем букеты раздарил. А тут ты как раз цветочки и выкидываешь, еще и с лицом таким недовольным, — он качает головой, будто прямо сейчас прокручивает в голове увиденное. — Это выглядело так, будто ты ей свои правила диктуешь. А она и скачет под дудку богатого тоталитарного родственника, по примеру отца не научившись давать отпор.

Он поднимает на меня взгляд, и столько раскаяния в нем, хотя я понимаю, что это мне сейчас следует раскаиваться в содеянном, ведь отец явно неверно понял мои намерения:

— Все не так, — начинаю было оправдываться. — У нее просто…

— Аллергия на хризантемы, — заканчивает он за меня. — Это ж насколько невнимательным мужем нужно быть, чтобы этого не знать.

Цокает языком, и болезненно поджимает губы, будто испытывая теперь чувство вины за то, что не доглядел за кого дочь замуж отдал.

Отец словно только сейчас понимает, какими на самом деле были отношения Гены и Сони:

— Но это я уже потом понял, когда поближе подошел и увидел, что за цветы ты выбросил. А в тот момент я уже был готов идти и задать тебе взбучку.

— Почему же не пошли? — уже догадываюсь, что его остановило, но хочу услышать его выводы.

— Увидел, как она тебя обняла. Она САМА тебя обняла. Будто не хотела, чтобы ты уходил. А ты сразу хмуриться перестал, — его посеревшее от печали лицо вдруг освещает намек на улыбку: — И, знаешь, наверно этого хватило. Чтобы понять твою искренность к ней. Я видел, как ты зол был из-за этого букета. Но стоило ей к тебе подойти, как ты тут же сменил гнев на милость. И для меня как для отца, который кажется уже все в этой жизни прошляпил, это слишком ценно. Я вижу, что ты ее защищать готов. Даже от самого себя, если потребуется.

— Готов. Только оставить не просите, — заранее предупреждаю я, если вдруг он такими витиеватыми путями ведет именно к этому. — Я больше никогда на это не готов. Даже если она сама попросит, рядом буду. А ваше мнение для нее слишком ценно. Не хочу, чтобы ей больно было…

— Скажи мне, что случилось на свадьбе, Рома? — будто игнорируя мой весьма категоричный ультиматум, задает отец странный вопрос.

Я теряюсь, будучи неуверенным, что он спрашивает именно о том, о чем я естественно в первую очередь вспомнил.

— В смысле? — хмурюсь я.

— Вчера в машине, я слышал, как ты ругал Соню, что она до сих пор не развелась с Геной. И что ты спасал ее от него еще на свадьбе. От чего спасал, Рома? — он смотрит на меня, а я не уверен, что стоит сейчас на отца вываливать все, что видел. — Она никогда не рассказывала мне о нем ничего плохого, потому я и не задумываясь дал свое добро на этот брак. Зачем же палки в колеса вставлять, ели дочка счастлива, а я того и гляди со дня на день могу к праотцам отправиться? Но пока мы у тебя гостили, я увидел то, чего раньше в их отношениях никогда не замечал. Может это особо стало видно на контрасте между твоим неожиданно добрым отношением к ней, но вчера я наконец понял, что ты тоже заметил эту неприкрытую грубость Гены по отношению к Сонечке.

— Мгм, — соглашаюсь я лишь на то, что он сам озвучил, чтобы ему же хуже не стало.

— До свадьбы он никогда себе в моем присутствии подобного не позволял, — недовольно качает головой отец, будто каясь в том, что не способен людей насквозь видеть. — Так она из-за этого со свадьбы сбежала?

— Да, — коротко отвечаю.

— Ты ее увез? — с надеждой спрашивает отец, будто от моего ответа что-то зависит. — Я помню, что ты вслед за ней тогда из зала вышел.

— Я увез, — соглашаюсь.

Федор Михалыч опускает взгляд, будто раздумывает о чем-то серьезном и требующем большого количества концентрации.

— Знаешь, в моем вчерашнем наблюдении есть еще интересные выводы, но есть и пробелы, — наконец снова заговаривает он. — Может ты поможешь мне с ними разобраться?

— Если смогу, — настороженно пожимаю плечами.

— После того, как я увидел вас в окно, я был решительно настроен поговорить с дочкой. Но пока дошел до ее комнаты, там уже была Галина. Думал дождаться, пока она уйдет, но немного послушав, понял, что потребуется еще немного обдумать, теперь уже новую информацию, услышанную от моей старшей дочери.

— И что же она такого сказала?

— Я опущу неприглядные подробности, ведь, боюсь, ее планы на твой счет теперь совершенно не актуальны, и думаю теперь уже тебя мало интересуют.

— Все верно, — соглашаюсь я, осознавая, что мне совершенно плевать на мнение Гали обо мне.

— Но вот какой вопрос у меня возник, пока я слушал Галину: с кем еще кроме моих дочерей ты спал?

От неожиданного вопроса, а главное от его странной постановки, у меня невольно рот открывается. И даже начинаю невольно ерзать на стуле, пытаясь подобрать ответ.