— Хорошо, — Гаотона приготовился. Шай поставила ему новый штамп и закрепила вполоборота, но… стоило ей только убрать печать, как она тут же исчезла, полыхнув красным.

— Всполох, — прокомментировала Шай.

— Что это было? — он провел пальцами по руке, где была метка, размазав краску. Печать так быстро исчезла, что чернила не успели даже как следует перейти в оттиск. — Что на этот раз ты со мной сотворила?

— Похоже, что ничего, — ответила Шай, внимательно рассматривая поверхность печати, выискивая недостатки. — С этой я ошиблась, причем очень серьезно.

— А о чем была печать?

— Про то, что подвигло Ашравана стать императором. О, разрази ночи огнем! А ведь в ней я не сомневалась!

Шай покачала головой, отложив штамп в сторону.

— Ашраван стал императором не потому, что где-то в глубине души хотел доказать своей семье, что действительно может им стать. И даже не ради того, чтобы наконец выйти из тени своего брата.

— Я могу сказать тебе, почему он это сделал, Воссоздатель, — промолвил Гаотона.

Она изучающе смотрела на него. Видимо, именно Гаотона поспособствовал восхождению Ашравана на престол. В конечном счете император возненавидел арбитра за это.

— Хорошо, — сказала она. — Почему?

— Он многое хотел изменить. В империи.

— В дневнике об этом ничего не сказано…

— Он был очень скромным человеком.

Шай в удивлении подняла бровь. Это шло в разрез с теми записями, что у нее имелись.

— Нет, конечно, он был темпераментным, невыносимо упрямым в спорах, и если придерживался какой-либо точки зрения, то стоял до конца. Но вот сам по себе, где-то в глубине души, он был весьма скромным человеком. Это очень важная деталь его характера, постарайся ее не забыть.

— Вот как, — выговорила она. «Наверняка, Гаотона, ты в чем-то повлиял на его характер, — подумала она про себя. — И этот взгляд, каким ты разочарованно смотришь на людей, так и говорит, что мы должны быть лучше, чем мы есть».

Видимо, Шай не одна чувствовала осуждение Гаотоны. Он как разочарованный дед, недовольный своими внуками.

Такое положение вещей надоумило ее отказаться от него как от подопытного. Только… ведь он сам, продолжая считать ремесло Шай ужасным, предложил ставить на себе эксперименты, желая быть наказанным, а не отправить вместо себя кого-то еще.

«На самом ли деле ты искренен, старик?» — думала Шай, в то время как Гаотона откинулся на стуле; его взгляд становился отрешенным, когда он думал об императоре. Она заметила недовольство.

В ее деле многие смеялись над честными людьми, считая их легкой добычей. Они ошибались. Честность вовсе не означает наивность. Бесчестного дурака и честного дурака одинаково легко обмануть; к каждому есть свой подход. Тем не менее, честного и умного человека всегда, всегда сложнее обмануть, чем того, кто умен и бесчестен одновременно. А искренность… Ее сложно подделать по определению.

— Какие мысли кроются за твоими глазами? — спросил Гаотона, подавшись к ней вперед.

— Я думала о том, что вы, должно быть, относились к императору так же, как ко мне сейчас, надоедая ему бесконечным ворчанием по поводу того, что он должен совершить.

Гаотона фыркнул.

— Кажется, именно этим я и занимался, но это не значит, что мои взгляды были неверными. Просто он мог… мог стать кем-то большим, чем был. Так же как и ты могла бы стать прекрасным художником.

— Я и есть прекрасный художник.

— Настоящим.

— Так и есть.

Гаотона покачал головой.

— Картина Фравы… кое-что мы упускаем из виду, не так ли? Фрава приказала проверить подделку, и эксперты обнаружили несколько незначительных ошибок. Сам я их увидеть не смог, но они там есть. Поразмыслив, я счел их странными. Мазки выполнены безупречно, я бы даже сказал, мастерски. Манера письма полностью совпадает. Если ты справилась с этим, зачем тогда нужно было так ошибаться, например, располагать луну слишком низко? Такую ошибку сложно заметить, но мне кажется, ты бы никогда не допустила чего-то подобного, по крайней мере, не специально.

Шай потянулась за следующей печатью.

— Полотно, которое они посчитали оригиналом, — продолжал Гаотона, — то, которое висит в кабинете Фравы прямо сейчас… тоже подделка, я прав?

— Да, — вздохнула Шай. — Я поменяла картины за несколько дней до того, как попытаться украсть скипетр; проверяя таким образом систему безопасности дворца. Я проникла в Галерею, вошла в кабинет Фравы и подменила картину для пробы.

— Значит та, которую они посчитали подделкой, на самом деле оригинал, — заключил Гаотона, улыбаясь. — Ты нарисовала эти ошибки поверх оригинала, чтобы он казался копией!

— Вообще-то, нет, — возразила Шай. — Хотя я и использовала такую уловку в прошлом. Обе картины — подделки. Просто первая — очевидная подделка, оставленная для того, чтобы ее обнаружили, если что-то пойдет не так.

— Получается, оригинал до сих пор где-то спрятан… — произнес Гаотона; было видно, что он заинтересовался. — Ты проникла во дворец, чтобы изучить систему безопасности, потом заменила оригинал копией. Вторую копию, чуть похуже, ты оставила в своей комнате как ложный след. Если бы тебя поймали во время проникновения или по какой-то причине тебя бы выдал помощник, мы бы обыскали твою комнату, обнаружили там фальшивку и пришли к выводу, что ты еще не осуществила подмену. Служащие приняли бы лучшую копию за подлинник. Таким образом, никто не станет искать оригинал.

— Примерно так.

— Хитро продумано. Получается, если бы ты попалась в момент подмены скипетра, то могла сказать, что хотела лишь стащить картину. Обыск комнаты, благодаря лежащей там подделке, подтвердит твои слова. За кражу у частного лица судят не так строго, как за попытку выкрасть предмет государственной важности. Ты бы получила десять лет, а не смертельную казнь.

— К сожалению, — ответила Шай, — в самый ответственный момент произошло предательство. Шут подстроил так, что меня уже поджидала стража на выходе из дворца со скипетром.

— Но что с оригиналом картины? Где ты ее спрятала? — запинаясь, спросил он. — Она все еще во дворце, ведь так?

— В некотором роде.

Гаотона посмотрел на нее, все еще улыбаясь.

— Я сожгла ее, — сказала Шай.

Улыбка сразу же исчезла.

— Ты лжешь.

— На этот раз нет, старик. Картина не стоит такого риска, чтобы пытаться вынести ее из Галереи. Подмену я совершила только лишь с целью проверить охрану. Пронести подделку было просто — на входе никого ведь не проверяют… только на выходе. Меня интересовал скипетр, а не картина. Подменив оригинал фальшивкой, я тут же кинула его в один из каминов главной галереи.

— Ужасно! — воскликнул Гаотона. — Это был оригинал ШуКсена, его самый великий шедевр! Он ослеп и не может больше рисовать. Ты вообще представляешь ценность… — пробормотал он. — Я не понимаю. Зачем ты так поступила?

— Это не имеет значения. Никто не узнает, так как все будут удовлетворены фальшивкой, на которую смотрят, а следовательно, вред минимальный.

— Ты понимаешь, что эта картина — бесценное произведение искусства! — Гаотона впился в нее взглядом. — Твой поступок просто гордыня и ничего больше. Ты и не собиралась ее продавать, желая просто потешить свое тщеславие тем, что именно твоя работа находится в Галерее. Лишить всех нас такой великолепной картины только лишь для того, чтобы возвыситься в собственных глазах.

Она пожала плечами. На самом деле, все было гораздо сложнее, чем он себе представлял. Но факт оставался фактом, картину она сожгла. И на это у нее были причины.

— Мы закончили, — произнес Гаотона, краснея как рак. — Он махнул рукой, показывая, что на сегодня все, и поднялся. — А я было подумал… Аргх!

Он вышел за дверь.

Каждый человек — загадка.

Именно так объяснял Тао — ее первый наставник. Воссоздатель не просто мошенник или шарлатан, а художник, рисующий людскими переживаниями.