– Когда император слушал речь Лютера, я был рядом, – опять вмешался Альбрехт. – Его величество был разочарован, очевидно, он представлял Лютера более мощной, рыцарственной фигурой. «Я надеялся увидеть в этом монашке теологического атлета, а увидел карлика. Меня ваш пророк едва ли смог бы обратить!» – сказал он тогда с усмешкой.

Следующей ночью в Вормсе случилась очень неприятная вещь. На одной из городских площадей кто-то вывесил плакат, в котором говорилось, что четыреста благородных представителей немецкой нации поклялись не оставлять на произвол судьбы праведного Лютера и объявляют войну князьям и папистам. «Мы плохо пишем, но можем причинить серьёзный ущерб. 8000 человек можем мы поднять в ружьё. Башмак. Башмак. Башмак!»

Чиновники-недоумки тогда страшно перепугались и срочно состряпали бумагу, которая впоследствии стала известна под именем Вормсского эдикта. Они так спешили, что даже датировали его задним числом. У тебя, конечно, есть текст этого эдикта, Иоахим?

– Разумеется, ваше высокопреосвященство, но, если позволите, я, чтобы не утомлять наших гостей, не буду зачитывать весь документ, а кратко перескажу его суть.

Итак, в соответствии с эдиктом, лютеранство объявлялось ересью, а Лютер подлежал аресту. Никто не имел права давать вышеуказанному Лютеру ни постоя, ни приюта, ни пищи, ни питья, ни лекарства. Его сообщников, покровителей, приверженцев и последователей также следовало заключать под стражу и лишать имущества. Сочинения Лютера запрещалось продавать, покупать, читать, держать в доме, переписывать, печатать.

Однако исполнение этого документа в Германии открыто саботировалось. Сам Лютер в сопровождении одного монаха успел покинуть Вормс, но по пути в Виттенберг по приказу Фридриха Мудрого был захвачен группой вооружённых рыцарей. Монах сбежал, да он никого и не интересовал, а Лютера под сильным конвоем отвезли в замок Вартбург,[57] где он был дружески встречен комендантом Берлепшем. Комендант принёс извинения за разыгранный спектакль. Интересно, что Фридрих не пожелал знать, где именно будет содержаться Лютер, чтобы впрямую не нарушать приказ императора. Когда вести о похищении Лютера дошли до Вормса, Саксонский Лис честно пожал плечами и заявил, что не знает, где находится Лютер.

Вормсский эдикт вызвал череду народных возмущений, манифестаций и даже расправ над священниками. По стране распространялись слухи, что Лютер убит – заколот шпагой и сброшен в шахту или даже распят. Именно тогда нидерландский чернокнижник Агриппа Неттесгеймский назвал Лютера «непобедимым еретиком».

В Вартбурге Лютер жил под именем юнкера[58] Йорга. Там он впервые в истории перевёл на немецкий язык Новый Завет и написал своё знаменитое сочинение «О монашеском обете». Лишившись многих монастырей в империи, Римская католическая церковь получила чувствительный удар, поскольку потеряла значительную часть доходов.

Весной 1522 года Лютер вернулся в Виттенберг, где, насколько нам известно, проживает и поныне.

Два года прошли относительно спокойно, но теперь ясно, что это было затишье перед бурей. Летом этого года по всей Нижней и Средней Германии простецы, подстрекаемые смутьянами из горожан и некоторыми рыцарями, забывшими о своём сословном долге, принялись составлять петиции, проникнутые духом лютеранства.

«Над поселянами не должно быть никакого иного начальства, кроме имперского. Крепостное право безбожно. Все подушные повинности безбожны. Священники должны быть выборными. Имущество церкви делится между крестьянами. Никаких господ, все вопросы решает крестьянская община».

Но тогда ещё слова оставались словами. Первые раскаты грома прокатились над графством Штюллинг, а ныне мятежи полыхают от Эльзаса до Зальцбурга и от Тироля до Гарца.

Осознав, какого дракона он разбудил, Лютер, по-видимому, испугался, и августе произнёс вдохновенную проповедь против мятежных сект, которые порождают в народе дух неповиновения и убийства. Боюсь, что он опоздал…

***

Иоахим Кирхнер закрыл книгу.

– Вот так на сегодняшний день обстоят дела, благородные господа, и это всё, что я знаю о жизни и религиозных воззрениях доктора Мартинуса Лютера, – устало сказал он.

– Благодарю вас, Иоахим, ваши познания, как всегда, исчерпывающе глубоки, – сказал архиепископ. Он встал и положил пухлую руку на плечо своего секретаря. – Мне кажется, благодаря поистине героическим усилиям герра Кирхнера мы узнали всё необходимое. Что скажешь, Вольфгер?

– Да-а-а, – задумчиво протянул барон, – а он, оказывается, серьёзный человек, этот августинец. И кашу он заварил крутую и горячую, как бы нам не обжечься. Сказать по чести, ещё вчера я даже отдалённо не представлял, с кем нам придётся иметь дело…. А он вообще захочет с нами говорить? Зачем ему это нужно? Ну кто мы для него? Какой-то барон, какой-то монах…

– А вы заинтересуйте его! – с нажимом сказал Альбрехт. – Мне кажется, он не уверен в себе, он мучается и сомневается, ведь начатое им дело пошло как-то не так! Расскажите то, что рассказали мне, думаю, это заинтересует его, и он не откажется ответить на ваши вопросы. Как любой книжный человек, склонный к научным изысканиям, он наверняка любопытен, ну так и сыграйте на этом!

Верительных грамот я вам не даю – в тех краях моё имя не будет вам пропуском, скорее уж оно будет пропуском на виселицу, – усмехнулся архиепископ. – В Виттенберге и его окрестностях, по слухам, сейчас очень не любят князей римско-католической церкви. Если грамоты попадут в чьи-нибудь недобрые руки, они наделают вам беды. Но, чтобы Лютер всё-таки убедился в том, что вы не самозванцы, возьмите вот это… – Альбрехт стянул с пальца кольцо, украшенное крупным изумрудом. – Лютер видел его у меня и, помнится, восхищался красотой и чистотой воды камня. Не думаю, что он забыл его.

О ходе переговоров сообщайте мне немедленно, любым способом. Иоахим, с кем, по-твоему, барону фон Экк, кроме Лютера, в Виттенберге можно иметь дело?

Секретарь на минуту задумался.

– Я бы назвал троих. Прежде всего, с бургомистром Виттенберга господином Лукасом Кранахом.[59] Он большой друг и почитатель Лютера. Кранах – богатый человек, именно он оплатил печатание «Сентябрьской Библии» Лютера, да и издание других его трудов тоже шло за счёт художника.

– Это уж закон природы, – усмехнулся Альбрехт, – пророки – они почему-то всегда нищие, и обязательно находятся богачи, на счёт которых они пророчествуют.

– Кроме того, попробуйте встретиться с Георгом Спалатином,[60] это исповедник, личный секретарь и вообще правая рука престарелого курфюрста Фридриха, он часто и подолгу живёт в Виттенберге. Говорят, что именно Спалатин отвечает за безопасность Лютера.

Наконец, я назову имя Филиппа Меланхтона, это давний друг Лютера, книгочей, учёный, очень мягкий и добрый человек.

– Как вы сказали? Меланхтон? – переспросил Вольфгер. – Вот странная фамилия!

– А Меланхтон – это не фамилия, а студенческая кличка, – пояснил Кирхнер, – настоящая фамилия Меланхтона Шварцэрд, то есть «чернозём», он просто перевёл свою немецкую фамилию на греческий. Между прочим, Меланхтон – один из крупнейших знатоков греческого языка в Германии, автор превосходного учебника….

– Запомните? – спросил Альбрехт.

– Запомним, ваше высокопреосвященство, – кивнул отец Иона, – я ведь священнослужитель, у меня хорошая память на имена.

– Вот и славно. Ну что ж, давайте прощаться? – поднялся из-за стола архиепископ. – И да храни вас Господь!

***

В Дрезден Вольфгер со спутниками вернулся уже в сумерках. На постоялом дворе барона встретила встревоженная Ута:

– Что случилось, почему вас не было так долго?! Когда вы не вернулись на ночь, я места себе не находила, чуть с ума не сошла, пошла к Алаэтэли, попросила раскинуть руны.