За окном замка Пятихолмье разгорается рассвет. Я стою и смотрю в окно, стараясь не падать духом. Там далеко, за стеной замка, горят костры. Эти костры — для того, чтобы мы их видели. Чтобы знали, что они — там.

У костров, должно быть, готовятся к штурму. Там зачаровывают катапульты и лестницы, поят бойцов зельями, увеличивающими скорость реакции и приглушающими боль, раздают последние указания... У нас, наверное, тоже готовят бойцов. Тех, что больше годятся для ближнего боя. Не таких, как я. Мне уже давно провели инструктаж, и я свое место знаю. А по поводу всего остального Дан выдал только одно указание: «Если дело дойдет до ближнего боя в замке, держись подальше от меня, рядом со мной тебе точно не выжить». Он, конечно, прав: сражаться я обучена, силы мне хватает, но есть места, где я могу быть гораздо полезнее, чем в прямой схватке. Да и хватит ли моего умения и моих сил на то, чтобы находиться в самом эпицентре? А эпицентр будет там, где Дан. Он пусть и не главная цель предстоящего сражения, но — тоже цель.

Вчера вечером к нам прибыл гонец с письмом от Розена. Тот предлагал заключить перемирие и начать переговоры, если Дан Князев добровольно выйдет к нему. А Дан... он всегда хотел быть благородным и жертвенным. Конечно, ему объяснили (а то он сам не понимал!), что это бессмысленно, что если он выйдет, то ничем хорошим это для него не кончится. Что все эти «переговоры» - чушь собачья, просто попытка получить без боя власть над Академией, и мы еще посмотрим, как Розен сам переживет этот штурм. Что без Дана мы наполовину проиграем, что... Тысячи доводов привели ему, отправили злосчастного гонца обратно ни с чем, и все равно полночи мы с Варей посменно дежурили у тайного хода, опасаясь, что Дан возьмет и выйдет. И между прочим, дежурили не зря.

Моя мысль обрывается, потому что Джанна тихо подходит ко мне со спины. Сначала я вижу темное пятно, отражающееся в окне. Я вздрагиваю, оборачиваюсь — сгусток пламени уже горит в моей руке — и вижу, что это она. Пламя тут же разгорается ярче, я усилием воли гашу его совсем, чтобы не навредить.

Джанна сейчас мне не враг. В этой битве она — союзница, она на той же стороне, что и я, я обязана об этом помнить. Темная рубаха, черные джинсы, темные заплетенные в косу волосы. Даже в таком, полубоевом-полупоходном виде Джанна красавица, хоть и не такая, какая бывала на балах и вечеринках. Я... надеялась, что не встречусь с ней наедине. Я думала, она тоже надеется на это. Просто проходила мимо? Обозналась?

- Привет, Глена. Я искала тебя, - говорит Джанна, пристально глядя на меня, будто ищет что-то, и я чувствую, как мое сердце начинает биться быстрее. Она искала меня! Зачем?

Успокойся, глупое сердце. Наверняка ее послали, чтобы сказать: скоро начнется. Кто-то недосчитался меня перед боем, решил убедиться, что я не полезу в первые ряды и не пожертвую жизнью ради какой-нибудь благородной глупости.

- Уже пора? - спрашиваю я. Мне одновременно тягостно и сладко снова видеть Джанну так близко. Кажется, можно просто руку протянуть... но нет, на самом деле — нельзя. И у меня достаточно силы воли, чтобы понимать слово «нельзя», которое я сама себе говорю. Однажды эта девушка ушла от меня, а перед этим призналась в обмане. Наверное, у нее были на то причины. Обязательно должны были быть причины, чтобы так стремиться в мою постель. Но Джанна не объяснила тогда, почему так вышло: я ей не позволила. Мне, в общем-то, было все равно. Жажда убийства не стала бы меньше, даже если бы выяснилось, что она сделала это ради спасения мира. Наверное, не совсем правильно говорить, что она ушла. Она сбежала, потому что иначе я бы ее сожгла. Все, на что хватило тогда моих сил и моего самоконтроля, - это прямо сказать ей: «Убирайся, беги, через полминуты я загорюсь». Счастье, что она мне поверила.

Прошло время, и я сменила дверные замки и пароли к запирающим заклятьям, смирилась с тем, что стала, должно быть, даже не основной жертвой обмана, а разменной монетой в какой-то неизвестной мне игре Джанны. Я не простила, конечно: она ведь не просила у меня никакого прощения. Но я перестала думать о том, что я сделала неправильно, мечтать о мести и ронять искры на ковер при одном только звуке ее имени. Я думала, что переболела и успокоилась. Я думала, мне больше не больно. Но вот теперь я смотрю на нее, все такую же красивую, и больше всего на свете мне хочется дотронуться до нее. Зарыться рукой в ее волосы там, где начинается плетение косы, уткнуться носом в шею, почувствовать сладковатый запах, который я отлично помню до сих пор.

А еще мне хочется прижать ее к каменной кладке стены коридора, впечатать со всей дури, чтобы дух вышибло. Как будто получить плату за все, что она сделала. Компенсацию. И она бы мне позволила, она ведь чувствует, что виновата передо мной. И именно поэтому я ничего не сделаю, как бы мне ни хотелось.

Мои руки помнят каждую ее выступающую косточку, каждый изгиб. Это все — моё, она моя. Как она смела думать, что может просто взять и отменить это? Как она смела испортить все это своими чертовыми признаниями?

Я стою напротив Джанны и не делаю ничего, потому что это неважно — чего я хочу и что я помню. Все, что я помню, - это обман, иллюзия. Мне все еще кажется, что она была моей, но она никогда не была моей по-настоящему. И я не могу — после всего, что было, — бегать за ней со своими чувствами и желаниями. Я побывала в жалкой роли, это верно, но тогда я не знала об этом. Теперь, зная, я больше в эту ловушку не попадусь.

Глаза у Джанны темные-темные. Если бы я не знала точно, что дело не в этом, давно заподозрила бы в ней способности к ментальной магии. Но нет, магия тут ни при чем, ментальная, по крайней мере. Это моя личная беда. Это только я теряю голову, глядя в ее глаза — две пропасти, две дыры в бесконечность, два звездных неба вместо одного. Кажется, я ведь что-то спрашивала у нее. «Уже пора»?

- Нет, еще нет, - говорит Джанна. Может, она уже на каком-нибудь зелье? Эти ее расширенные зрачки... К тому же, мне кажется, пауза получилась какой-то очень уж долгой, но я не могу сказать наверняка. Время при Джанне течет иначе. Для меня все иначе, когда она рядом. Время. Пространство. Сама жизнь.

- Тогда зачем ты... - я не договариваю. Зачем ты меня искала. Зачем ты издеваешься надо мной. Зачем ты приходишь и остаешься со мной наедине. Зачем ты смотришь мне в глаза. Зачем ты стоишь так близко. Зачем напоминаешь о том, что я хочу забыть и не могу. Зачем ты — всё?

- Я хотела увидеть тебя, поговорить, - говорит Джанна, и сердце снова норовит выпрыгнуть из груди, но теперь потому что меня охватывает ярость. О чем нам с ней говорить? Уж не вздумала ли она, о боги, извиниться? Просто извиниться, сбросить этот груз со своей совести и жить дальше?.. Не смей так загораться, Глена, не смей. Дыши ровно. Сорвешься, дотронешься до нее огненной ладонью — сколько потом жалеть придется?

- Увидела? Поговорила? Что дальше?

Джанна некоторое время молчит, а я разворачиваюсь, чтобы уйти. У меня нет больше сил, чтобы стоять вот так напротив нее. Мне противно, я все еще зла на нее, а больше всего я зла на себя, потому что до сих пор хочу услышать от нее что-то такое... что-то, что всё исправит.

- Глен, я очень виновата, - наконец говорит она. Я с силой втягиваю воздух — надеюсь, она этого не слышит. Какое это имеет значение? Какое это имеет значение теперь, в этот день, который может стать последним для любой из нас? Зачем мне ее запоздалое раскаяние? Она решила таким образом заслужить достойное посмертие среди праведников своей веры? Так бесполезно каяться, тем более передо мной, эти праведники наверняка за саму связь с женщиной ее расчленят, сварят и съедят. Да и за другие выкрутасы тоже не похвалят. Я прибавляю шаг, она идет за мной. Не бежать же от нее по коридору! Это было бы уже просто смешно.

- Глена! - Она хватает меня за руку, чтобы удержать. Ну, тогда сама виновата. Тут я уже не выдерживаю и делаю то, что мне так хотелось: перехватываю ее руку и впечатываю Джанну спиной в стену. Слышу, как она тихо охает. Да, наверное, это довольно больно. Это самое большее, что я могу себе позволить. Не надо переходить границы. Сейчас я еще обороняюсь... ладно, очень агрессивно обороняюсь. Но я не буду нападать. Я не буду бить. И тем более не буду опускаться до насилия другого рода.