Я открываю глаза, вижу Пятихолмье, холодную темную реку, снова замок, снова реку... нет, так не пойдет. Я закрываю глаза.

- Дан, перестань сопротивляться, перед жизнью не надышишься. Давай возвращайся. Ты обещал.

- Ты такая милая, Глена, - вздыхает он. - Ты хоть представляешь, как это больно? Стоит мне туда высунуться, я отрубаюсь от боли, и вот я снова здесь. И ты, похоже, застряла вместе со мной. Ну что, тебе все еще нравится твоя обалденная идея вытащить меня через брачные узы? Мне вот - совершенно нет. Может быть, все-таки попробуем развестись?

- Обойдешься, - отрезаю я. Мне становится страшно. Я совсем не хочу застрять здесь навсегда, я там, при жизни, еще с Джанной не договорила! - Есть идеи, как уменьшить боль?

- Ну, например, я могу отдать тебе половину, - так ехидно говорит Дан, что совершенно очевидно, что он это не всерьез. Не знаю уж, почему.

- Четверть, - твердо говорю я.

- Что?

- Не больше четверти. Ты маг или что? Сам свою боль терпи, но с четвертью могу помочь.

Дан некоторое время просто молча смотрит на меня. То ли действительно не ожидал такого ответа, то ли просто тянет время.

- Глена, а скажи пожалуйста, тебя когда-нибудь на ментальные недуги проверяли?

- Нет, с чего бы?

- А я бы проверил.

- Выживешь — попробуй, проверь. Давай сюда свою четверть боли и возвращаемся.

Я храбрюсь, конечно. Терпеть не могу ранения. На практикумах по боевке всякое случалось, такое, чего случаться в норме не должно, но на то она и учеба, чтобы все ошибки и просчеты сделать под контролем специалистов. Я почти не ошибалась (ну или ладно, скорее всего, мне за ошибки ни разу не мстили, поэтому я благополучно забыла свои промахи), а вот противники — бывало, не рассчитывали. В общем, у меня есть опыт, я знаю, что такое пробитое сосулькой плечо, сломанное ребро и разорвавшееся в полуметре взрывное. Знаю, да. Но это вовсе не значит, что я горю желанием это повторить. И я с ужасом жду, когда «оно начнется». А оно все не начинается.

- Ну? - наконец говорю я.

- Ну, давай попробуем, - отвечает Дан. - Здесь боли нет, она вернется там. Попробуй снова выйти туда, там и узнаем...

Я открываю глаза. Я вижу Пятихолмье. И почти сразу оно подергивается темной кровавой дымкой, потому что на такую боль я не рассчитывала. Он что, решил мне отдать вообще всё? Или это та самая четверть? Если так, то что у него за чувствительность такая, что от одной его раны у меня как будто весь мир болит?

- Держи меня, - сдавленно бросаю я идущему рядом Яру и вцепляюсь в его локоть. Вцепилась бы без предупреждения — скорее всего, получила бы, с боевиками так нельзя.

- Ты чего? - он тут же подхватывает меня и начинает вести. Так немного легче, хотя болит все равно жутко.

- Пытаюсь сделать, чтобы мы его донесли.

- Ого, непротокольные таланты! - ухмыляется было он, но тут же переключается: - Что, совсем плохо?

Мне хочется сказать что-нибудь длинное и ядовитое. Мол, посмотри на меня и сам подумай. Мол, нет, я просто так решила повыделываться. Мол, нет, пуля в живот - обычное дело так-то, какие могут быть проблемы. Но все мои силы уходят на то, чтобы оставаться в сознании, не уплывать обратно. А еще мне не хватает дыхания, поэтому фразы получаются рубленными.

- Плохо, - выдыхаю я. - Держи меня. Пожалуйста. Не отпускай. Упаду. И говори.

- Что?

- Что угодно. Чтобы не вырубилась.

Мои пальцы по-прежнему немеют. Я вытащила Дана с Другой стороны, он не умер и не умирает прямо сейчас, просто без сознания, но сил и здоровья я ему прибавить не могу. Ему плохо, пусть и не так больно, как мне - без сознания, должно быть, полегче, - и в любой момент его может снова унести. Да, теперь у нас крепкая связь: кровная, брачная, смертная. А еще болевая. Если унесет его, меня, наверное, утянет вслед за ним. И хватит ли у кого-нибудь силы и смекалки вернуть нас обоих обратно?

- Держись, Глена, и Дана держи, он нам нужен, куда мы без этого гаденыша? Он, конечно, задолбал со своим менталом, но он реально лучший. Держи его, Глена, больше нам некого противопоставить ни Розену, ни Совету Магов. Без него нас сожрут, - ого, как глубоко для боевика! И получается, Яр тоже из «контрольной группы» тех, кого Дан берег от своего воздействия? Я вспоминаю про Варю и решаю не думать об этом сейчас. Слишком сложно. А мне слишком больно.

Где-то на стене сейчас Джанна, она смотрит, как мы идем, и может быть, все еще ждет моей отмашки. Не знаю, что она думает. Я бы и рада подать ей какой-нибудь знак, но взмахом руки такое не объяснишь, да и не могу я сейчас махать руками. Путь до ворот кажется вечностью, но мы проходим его, шаг за шагом, прикрытые щитами сбоку и сзади и Розеном спереди. Мы заходим во двор, сзади звонко щелкает механизм: решетка упала, ворота закрылись. Яр подхватывает меня на руки, и перед тем, как взвыть от перемены положения, я успеваю сказать:

- Надо передать: взорвут стену или начнут таранить— убьем Розена. Скажи им!

- Скажу-скажу, Верескова, не переживай. Все будет.

- Скажи, я серьезно! - я цепляюсь руками за его рукава, чтобы убедиться, что он меня точно слышит.

- Скажу, не трать силы.

Я и не трачу силы, потому что у меня их больше нет. Я тихо, на одной ноте вою, чтобы не провалиться в забытье и не отпустить Дана. Мой собственный голос держит меня здесь. Небо сверху сменяется замковыми коридорами, такими привычными и знакомыми, но такими темными и причудливо искаженными, что я даже не пытаюсь понять, каким путем нас несут и скоро ли медблок.

Мне чудится, что я слышу голос Джанны, и от неожиданной для меня самой радости я чуть не теряю сознание, но в последний момент все-таки спохватываюсь, выплываю. Каменные своды несутся надо мной, кажется, что это длится бесконечно. Кто-то берет меня за руку, теплая и очень знакомая ладонь сжимает мои пальцы, и я затихаю и перестаю выть, потому что теперь эта рука — мой якорь. Я держусь за нее, и мне легче. У меня перестает болеть весь мир, остается только четверть боли от ранения. Это, оказывается, вполне выносимо, если за руку держит нужный человек.

Я не подожгла «Сонату». Я даже скатерть не прожгла. Я не начала орать, хотя очень хотелось. Я просто сказала:

- По-моему, нам сейчас вообще не о чем разговаривать, мама. Это настолько неадекватно, что...

- Нет уж, останься и послушай, - рявкнула мама. Я только плечами пожала, вставая. Мне не пять лет и даже не десять, чтобы меня пронимал такой тон. - Ты понимаешь, что ты от семьи отказываешься, Глена?

Я замерла в полушаге от стола и развернулась обратно. Вот в это место я удара не ждала. Не вышло у нас обойтись без скандала.

- Да с чего бы? С того, что не хочу слушать, как ты Джанну обвиняешь невесть в чем? Она ничем такого не заслужила. И я тоже. Ты кем меня считаешь? Дурочкой?

- Я тебя считаю своей дочерью. И хочу уберечь тебя от ошибок. Глена, я серьезно тебе говорю..

- Я тоже серьезно говорю тебе, мама! - не выдержала и повысила голос я. В «Сонату», похоже, до конца недели лучше теперь не ходить. Но к лету, наверное, тут уже всё забудут, вот тогда можно будет попробовать снова. - Не лезь в мою личную жизнь. Не нравится тебе — ладно, я поняла, и мне очень жаль, но не заставляй меня выслушивать.. вот такое!

- «Не лезь», значит? - почти змеей прошипела мама, и я поняла, что выбесила ее по-настоящему. - Хорошо, я не буду лезть, даже когда ты приползешь обратно и попросишь помощи. Не хочешь прислушаться, хочешь совершать свои ошибки? Ладно, как хочешь. Только в мою семью их не тащи потом, Глена Верескова. Ты теперь сама по себе.

У меня на миг даже в глазах потемнело. «Моя семья», не «наша». «Ты сама по себе». Я никогда не думала, что услышу такое от матери. Страшны не слова, а то, что стоит за ними: отлучение от семьи, от дома, от родовых книг и артефактов, от всего, без чего я, честно говоря, себя не представляла. И за что? За какое страшное преступление? За то, что я помогла девушке и влюбилась в нее? Вот за это нынче лишают поддержки и семейной части магии, да?