Он, конечно, не явился в Пятихолмье лично, чтобы вынуть меня из хандры. Уверена, у него и мысли такой быть не могло — ну хотя бы потому что он не знал, что хандра имеет место, а скорее всего, вообще уже забыл, что есть на свете такая Глена Верескова. Нет, Дан на такие мелочи не разменивался. Он вывел из хандры разом всю Академию. Он глядел на нас с каждой второй газетной передовицы, и заголовки все как на подбор были громкие-громкие.

Дан Князев: «Законсервируйте консерваторов!»

«Что скрывает самый молодой член Совета?»

«Единый бог или жизнь!»

«Розен либо недобросовестен, либо некомпетентен»

«Кто его видел, этого Единого?»

И так далее, чем дальше, тем громче. И Академия, которая тоже, как и я, благополучно пропустила все политические перемены года, встрепенулась и заинтересовалась: а кто такой Розен, а что ему надо и кто такой этот их Единый бог? И нас-то этот Единый бог почему должен волновать? Поначалу это интересовало их, по большей части, из-за Дана Князева: мы все его знали, только в прошлом году учились рядом, он всеобщий знакомый, всеобщий приятель, о чем он вообще заговорил, во что он такое влез? Но потом все почитали, вдумались — и аполитичную обычно Академию залихорадило.

Дан был скорее скандален, чем последователен. Он призывал Розена сложить с себя полномочия члена Совета Магов, коль скоро «сам он не маг по своей сути», он подозрительно интересовался, какую-такую волшебную выгоду получает Розен и чьи интересы лоббирует на самом деле, выступая за отмену ритуалов и сокращение использования магии, он открыто сомневался в существовании Единого бога (поскольку его действительно никто не видел — ни его самого, ни его посланий, ни его чудес). Это было совсем не похоже на взвешенную дискуссию, но это работало. Привлекало внимание.

Все курсы поголовно начали читать газеты втрое внимательнее, чем раньше — сначала потому что им было интересно, что еще вычудит Дан, а потом потому что они начали с ним соглашаться. В смысле, изумляться происходящему. И я вместе с ними.

Розен стал призывать Дана ответить за свои слова, Дан слал его в далекие и малоцензурные дали. «Я буду говорить, что хочу и что думаю, пока вы, Виктор Евгеньевич, не докажете мне, что я глубоко не прав. А вы не сможете доказать». Дан выглядел порой просто дерзким, порой откровенным хамлом, но чем дальше расходились круги от его скандалов, тем больше известных людей — что называется, «с именами» - вступали в публичную дискуссию и с Розеном, и с Даном.

Розен обратился к Академии, несущей ответственность за поступки учащегося. Ректор впервые за много лет появился на страницах газет и спокойно сказал, что никак влиять на студента Князева не намерен, поскольку никем не запрещено публично высказываться о богах в негативном ключе. «Этого обычно не делают из уважения к богам и из страха перед богами, которые могут решить, что дерзость достойна наказания. Если Князев не прав, его вразумит ваш Единый и наши боги. Если же Единый нуждается в вашем заступничестве, то какой из него бог?» - цитата из Грозовского переходила из уст в уста, с одного курса на другой. Мы им просто-таки загордились.

Розен обратился в Совет Магов с требованием призвать Академию к ответственности за оскорбление его, Розена, веры и Единого бога. Студенты посмеялись. Журналисты посмеялись. Совет взял и «рекомендовал» руководству ЦМА извиниться перед Розеном. ЦМА ответила категорическим отказом и вынесла на рассмотрение вопрос о том, чтобы оспорить божественный статус Единого. И понеслось, понеслось, набирая обороты, колесо, прикатившееся прямиком в сегодняшний день.

Ближе к зимнему Солнцестоянию мы стали регулярно переписываться с Варей: к бесам семейные отношения, было уже не до них. Я просто пыталась понять, какой у Дана план и чего ждать Академии после его фокусов. Варя жалась, мялась и намекала, но на праздник выбралась в Летославль, чтобы сказать мне:

- Постарайся уехать из Пятихолмья к началу лета. Мы думаем, Розен пойдет на Академию штурмом.

В первый момент я подумала, что она просто свихнулась.

- Какой штурм, откуда? Совет что, соберет под это дело отряд и выдаст Розену? Независимость ЦМА от Совета прописана во всех документах, они не могут этого сделать.

- Напрямую - не могут, - кивнула Варя. - Зато могут занять позицию невмешательства и позволить Розену прийти с теми, кого соберет он сам. И он собирает - Гильдия Защитников уже почти под ним, большая часть наемников-стихийников Славы тоже. Сейчас он собирает иностранных, но Дан говорит - не соберет. Надеюсь, что так, иначе Пятихолмье потрясет всерьез.

- И ты полагаешь, после такого прогноза я возьму и брошу Академию?! - возмутилась я.

- Я надеюсь, - вздохнула Варя. А я тем временем начала осознавать.

- Слушай, то есть Дан бесит Розена, понимает, что дело кончится штурмом Академии, и спокойно подставляет нас под удар, да? Я так подозреваю, больше-то никому не скажут, что надо срочно уезжать? Это только я такая привилегированная!

- Скажут, - уверенно сказала Варя. - К Равноденствию это будет во всех газетах. Трудность только в том, чтобы все поверили тому, что прочитают, а не подумали, как обычно, что уж до этого-то дело не дойдет. По мне так лучше бы эвакуировать всех, кроме преподавателей, у нас тоже собирается отряд, если будем в Замке, отобьемся своими силами... вопрос скорее в том, как вас вытурить, красавцев, особенно стихийников. Ты, вон, прекрасный образец, глаза горят, слюна капает, дайте подраться. А если кого из вас зашибут, это потом на моей совести будет!

- Скорее уж - на совести Дана.

Варя посмотрела на меня печально-печально:

- А я и есть его совесть, Глена. Другой ему не выдали.

Этот день просто бесконечный. Ночью мы с Варей караулили Дана у подземного хода, чтобы он не пошел на романтическое свидание с Розеном без нас, утром я целовалась с Джанной, потом кидалась огнем с башни, потом пила кровь Дана. Выходила за ворота, гуляла с Даном по берегу на Другой Стороне, вышла замуж и обнаружила, что это уже не в первый раз. Разделила с Даном боль от проклятой пули, повалялась в медблоке, поругалась с Джанной, покараулила медблок с Яром. Поругалась с Варей, мило пообщалась с Розеном. А если посмотреть в окно, то выясняется, что еще даже не обед!

Эта крайне своевременная мысль напоминает мне о том, что ела я в последний раз еще до рассвета, как раз около подземного хода, в ожидании Дана — можно считать, вообще не в этой жизни. Мы с Джанной сдали Розена, Дана, медблок и вообще всё, за что отвечали, в руки преподавателей и других более-менее владеющих ситуацией магов и идем теперь в комнату Джанны. Сначала мы заскочили на кухню, но оставаться там не стали: мало ли что еще случится, если мы отсрочим разговор до «после еды»? Поэтому мы захватили сухим пайком все, что смогли утащить (и что нам утащить позволили), и сбежали. Я не хочу ни есть на ходу, ни говорить на ходу, но пауза настолько невыносима, а хлеб так одуряюще пахнет, что я отламываю себе край, протягиваю хлеб Джанне, чтобы она тоже взяла себе кусок, и, едва прожевав, говорю:

- Мне кажется, после сегодняшних событий я и так уже многое поняла, но все-таки я хочу услышать, как все было на самом деле. Расскажешь?

И отламываю еще ломоть для Джанны, а то вдруг заслушаюсь и съем все, пока она будет рассказывать. Если она, конечно, будет. А то мы тут все такие гордые и обидчивые — жуть! Джанна некоторое время молчит — то ли жует, то ли говорить не хочет, то ли собирается с мыслями. Но в конце концов она говорит:

- Я не хочу ни оправдывать себя, ни обелять. Я сделала то, что сделала, и это никак не отменить. Но я хочу, чтобы ты знала: я пошла на это не ради забавы, я пошла на это, потому что очень хотела жить.

Я киваю: так я и думала. Спохватываюсь, что кивок в данном случае недостаточно информативен, и отвечаю вслух:

- Об этом я как раз сегодня догадалась. Лион Мин тянул тебя на Другую Сторону, а ты сопротивлялась?