Робер зевнул.

— В самом деле.

Они вернулись к Глувиллу. Наполнили фляги водой из ручья, на ходу перекусили и по следам грозного, но гуманного скорпиона начали подниматься на холм.

Почва с его вершины была содрана до самой скалы и в виде мелких комьев сброшена в распадок. За распадком просека продолжалась. Постепенно сужаясь, она тянулась к небольшому озеру.

Озерцо выглядело так, будто в него наступил великан и своим сапожищем выплеснул половину воды. А на противоположном, северо-восточном берегу, у подножья утеса-останца, лежали черные половинки исполинского шара.

Шар был поистине огромен. Даже его половинки раза в два-три превосходили по высоте сосны. Не возникало сомнений в том, что именно этот шар оставил просеку в лесах Тиртана, прокатился по озеру, а в конце своего пути ударился о скалу, отчего и развалился.

Сила удара оказалась такой, что скала тоже треснула. С ее вершины свисала почти вывороченная сотрясением сосенка, а у подножья валялись многотонные отколовшиеся куски.

— Папа! Так этот шар и есть звездный корабль? — взволнованно спросила Зоя.

— Больше ему быть нечем, — ответил эпикифор.

— Что-то мне страшно, — сказала Леонарда. — Почему он такой черный?

— Обгорел от трения о воздух.

Глувилл позволил себе усомниться в словах шефа.

— Разве можно тереться об воздух?

— Почему же нет? Даже святой Корзин этого не запрещал, — рассеянно отозвался Робер.

Он поднял свою трубу и принялся внимательно изучать половинки звездного корабля.

Одна из них лежала косо, обращенная плоской стороной вверх и наклонившись к озеру. Эта плоская поверхность была нисколько не черной, а как бы тщательно отполированной, вроде металлического зеркала; в нем отражались облака, играли блики заходящего Эпса.

Вторая же часть шара лежала срезом вниз и почти горизонтально. Сбоку к ней устало прислонилось туловище страхоброда — запятая с круглыми удивленными глазами и треугольным носом. Свои ноги страхоброд то ли поджал под себя, то ли отсоединил по ненадобности. Могло быть и так, что конечности у него еще не выросли. Страхоброд-младенец…

Ни окон, ни дверей, ни каких-то других отверстий в черных поверхностях полусфер не имелось. Не было заметно также и людей, хотя к озеру вела вполне различимая тропинка. И как Робер ни настраивал фокус, обе полусферы виднелись не совсем четко. Эта зона нечеткости пузырем накрывала площадку, на которой лежали обе части сферы, захватывала еще и кусок берега, и узкую полосу самого озера.

Контуры пузыря тоже выглядели размытыми, неясными. Они были заметны главным образом по разнице угла преломления света, как стенки очень тонкого стакана, наполненного водой. Но Робер не сомневался, что и хрупкость, и эфемерность этой преграды обманчивы. Вероятно, именно пузырь являлся главной защитой звездного корабля. Потом уж, во вторую очередь, — его обугленные стены, которые наверняка могли выдержать удар пушечного ядра, выпущенного даже в упор.

Глувилл нерешительно кашлянул.

— Ваша люминесценция…

— Да?

— Бубудуски того… зашевелились.

— Что ж, идемте.

— Быть может, съедим остатки провизии? — спросила Зоя. — Вряд ли наши запасы еще пригодятся.

Робер покачал головой. Его вдруг одолели сомнения.

— Только по одному сухарю.

— Ты не уверен, что нас примут?

— Кто знает, доченька. Кто знает…

Леонарда тихо охнула.

Они обогнули озеро и уперлись в прозрачный барьер.

Робер приложил здоровую ладонь к невидимой преграде, вздохнул и начал говорить.

— Я был не самым кровавым эпикифором, — сказал он. — Но служил неправому делу. Не потому, что нравилось, а потому что иначе не получалось. Мне казалось, что умеренностью можно смягчить нравы и изменить к лучшему орден Сострадариев. Это был тупиковый путь, я ошибался. Беззаконие отторгает недостаточно жестокого правителя. Добро в деспотической среде не находит отклика, оно лишь умножает зло, и при этом страдает множество людей. В душе почти любого сострадария можно найти хоть сколько-нибудь человечности, и это оставляет надежду. Но вот сам орден улучшить невозможно. Чтобы хоть в какой-то мере искупить собственные грехи я хочу, я должен участвовать в его уничтожении. Вину бесполезно замаливать, ее следует отрабатывать. Я к этому готов. Но если сотрудничество с бывшим эпикифором неуместно, прошу принять под защиту людей, которые со мной пришли. Они ни в чем не виноваты, однако им грозят унижения и мучительная смерть. Спасите их, земляне! Всему должен приходить конец, в том числе — и вашему нейтралитету. Иначе зачем вы здесь?

Робер замолчал.

Некоторое время ничего не менялось.

Потом его ладонь перестала ощущать сопротивление. Дрожащее марево исчезло. Одновременно в черном боку огромного полушария что-то треснуло, посыпались какие-то куски, чешуйки окалины, послышалось негромкое гудение, а ноги ощутили слабую вибрацию скалы.

Полоса оплавленного металла ушла вглубь. На ее месте осталась заполненная красным светом щель, напомнившая Роберу зрачок опасного дракона.

Он подумал, что такая ассоциация вполне уместна. Добро ведь ничуть не менее многолико, чем зло. Иногда даже оно, то есть добро, — это всего лишь достаточно повзрослевшее зло. Которое вовремя простили… И отнюдь не случайно дьявол к старости становится монахом. Причем далеко не самым худшим, поскольку очень устойчив к соблазнам.

— Ваша люминесценция! — крикнул Глувилл. — Так вы того… договорились, или как? Входить-то можно? А, ваша люминесценция?

— Брось, больше не называй меня так, Гастон, — попросил эпикифор. — Пожалуйста…

И первым перешагнул сквозь невидимую стену.

В низком, но просторном холле их встретили трое мужчин. Одного из них, очкастого, седовласого, сердитого, Робер фазу опознал. Это был Вальдемар Бондарэ, глава пропавшей на Тиртане экспедиции и бывший учитель Леонарды.

— Здравствуйте, профессор.

Бондарэ молча кивнул, но руки не подал. Вместо него это сделал высокий, атлетически сложенный блондин.

— Добрый вечер, друзья, — радушно сказал он. — Меня зовут Игнацем, я комендант базы «Орешец».

— Извините, — сказал Робер. — Могу здороваться только левой рукой. Правая плохо действует.

Игнац кивнул.

— Мы знаем о ваших проблемах, съер де Умбрин. Дело поправимое. Вот, познакомьтесь, это мой друг, космодесантник и астронавигатор Хосе Алартон. Помимо всего прочего, он кое-что понимает в медицине.

— А вы… землянин? — спросила Зоя.

— Да мы все тут земляне, — улыбнулся Игнац.

— А кому принадлежит вот это, — Глувилл сделал округлый жест руками, — все?

— База «Орешец»?

— Ну да.

— Формально база «Орешец» принадлежит Объединенному космофлоту Солнца. Однако мы с Хосе думаем, что на ближайшие годы она будет арендована республикой Тиртан.

— Республикой Тиртан? — удивился Робер. — Я ничего о ней не слышал.

— Ничего удивительного. Республика возникла месяц назад и пока ее население состоит всего из семи человек.

— То есть из нас тоже?

— Да, если не возражаете. Полагаю, нам больше всего подойдет парламентская форма правления. Как вы считаете?

— Для семи человек? Вы серьезно?

— Вполне. Нас не всегда будет семь. Рано или поздно кто-то еще одолеет дорогу на Тиртан.

Робер покачал головой.

— Вокруг всего плоскогорья вскоре возникнет настоящая граница. Перейти ее будет очень трудно.

— А мы поможем, — сказал Хосе. — Кроме того, будут прибывать люди и с Земли.

— Вы уверены?

— Мы уверены, — улыбнулся комендант Игнац. — Это очень трудно, но нас не бросят. Так вы возьметесь составить проект конституции? Учитывая ваш политический опыт и знание общественной психологии Пресветлой Покаяны, это дело — как раз для вас, ваша люминесценция. Библиотека «Орешца» — в полном вашем распоряжении. Попробуйте!

— Как, прямо сейчас? — усмехнулся Робер.