— Дорогой ты мой исследователь, — нежно прошептал эпикифор.

Аббатиса присмотрелась к нему с чисто научным интересом.

— Не исключено также, что это оружие способно сделать человека даже из мужчины, — заявила она.

Эпикифор рассмеялся и принял классическую позу покаяния, принятую у диких ящеров и у сострадариев: опустил голову и поднял вверх обе ладони.

— Боже мой! И кому мы только поклонялись? Какому-то корзинщику…

Ирония обратьи аббатисы подействовала даже на сильно проверенного Глувилла. Коншесс начал приходить в себя. И тоже сделал полезное заключение:

— Пожалуй, медведей тут бояться нечего.

* * *

Медведи действительно не показывались. Как, впрочем, и любая другая живность. Предосенний лес мертво молчал. Среди сосен, желтеющих берез и осин часто попадались заброшенные звериные тропки, крест-накрест перетянутые нетронутой паутиной. Хотя во многих местах призывно краснел перезревший боярышник, а на кустах висела готовая осыпаться малина, на Тиртане, вероятно, не осталось уже никого, кто бы мог ими полакомиться.

— Здесь повсюду тайна, — сказала Зоя. — Вот что нас ждет за следующим холмом? Неизвестно! Мне это нравится.

— Угнетает все это, — не согласился Глувилл. — Разве порядок? Ни белки тебе, ни единого дятла на всю округу. И чем небесники все зверье распугали? Страхобродами?

Робер остановился, тяжело опираясь на палку.

— Не только, — сказал он.

Впереди, на гребне ближайшего холма, темнело какое-то препятствие, имеющее вид длинной неровной стены. Вскоре выяснилось, что путь преграждает полоса поваленных, нагроможденных слоями, изломанных и кое-где обугленных деревьев. Обойти этот страшный бурелом не оставалось никакой возможности: и в правую, и в левую стороны он простирался далеко, на километры, насколько видел глаз.

Робер вынул компас и устало кивнул.

— Все правильно. С юго-запада на северо-восток, — сказал он. — Что ж, поздравляю.

— С чем? — не понял Глувилл.

— Мы вышли на след небесников. Все эти деревья не ветер повалил. Их разметал огненный болид землян. Когда летел уже совсем низко, над самой землей.

— Но зачем было уничтожать столько леса? — спросила Зоя.

— Вряд ли это сделано преднамеренно. Думаю, произошла авария.

Леонарда покачала головой.

— Страшно подумать, какими исполинскими силами повелевают эти люди. Одни страхоброды чего стоят… Тем не менее не все и в их власти, раз случаются такие аварии.

— Конечно, не все. Иначе бы небесников встретили еще наши предки.

— А почему ты уверен, что они нас примут?

— Зачем тогда они нас защищают?

— Защищали, — поправила Леонарда. — Страхоброда уже не видно.

— А вот бубудуски могут и появиться, — добавил Глувилл, к которому возвращалось здравомыслие. — Пойдемте, что ли?

Робер вздохнул и принялся взбираться на завал. Совершенно некстати у него вновь разболелась рука.

Несколько часов преодолевали они древесное нагромождение. С частыми остановками для отдыха, кружа, иногда возвращаясь назад, чтобы обогнуть совсем уж непроходимые горы обгоревших лесин. Пожалуй, это испытание оказалось самым тяжелым. Лишь к полудню, до макушек испачкавшись смолой и углями, они спустились на землю.

Просека косой линией перечеркивала плато. В паре километров северо-восточнее она взбегала на холм, вершина которого выглядела так, будто ее срезали исполинским ножом. А в низинке у подошвы часть леса уцелела, только деревья потеряли вершины и почти все боковые ветви. Будто с неба на них со страшной силой дунуло разгневанное божество.

Там, в низинке, на берегу полузаваленного ручья, они и повалились на траву. Не выставив часового и даже не перекусив; поскольку никакой мочи на это уже не осталось.

* * *

Робер очнулся часа через три. Очнулся он от того, что его осторожно будили.

— Тихо, пап, — предупредила Зоя. — Бубудуски!

Вдвоем они разбудили Леонарду и Глувилла.

— Лежите и не шевелитесь, — прошептал Робер.

Их всех скрывала высокая трава и упавшие с деревьев ветви.

Сбившись в кучу, настороженно озираясь, бубудуски шли вниз по просеке и находились шагах в пятистах.

— Смотри-ка, смотри, папа! — взволнованно прошептала Зоя.

Она указывала в противовположную сторону. Там, со стороны срезанной вершины холма, навстречу бубудускам спускалось нечто совсем уж странное.

Существо очень напоминало скорпиона. Но совершенно невозможных размеров — ростом чуть ниже лошади, а длиной метров в семь-восемь. Еще на пару метров над ним возвышался членистый грозно изогнутый хвост. Только оканчивался он не жалом, а второй головой — маленькой, сдавленной с боков. С вытянутым в трубочку клювом, красными, немигающими глазками и каким-то нелепым усиком на лбу, эта сравнительно небольшая головенка почему-то вызывала липкий, безотчетный ужас.

— Ох, ну и монстр…

Монстр прошагал метрах в семидесяти от них. На его боку были видны намалеванные белой краской цифры.

— Машина-убийца, — прошептал Робер. — Замрите!

Покачивая головенкой, скорпион сделал несколько шагов, перелез через поваленное дерево и поднялся на пригорок. Тут его и заметили служители ордена.

Сначала они изумленно молчали. Потом какой-то слабонервный завопил, отшвырнул мушкет и нырнул в кусты. А остальные сотворили обычную бубудусью глупость — начали палить раньше, чем думать. Не от храбрости, и уж конечно, не от большого ума. От рефлекса. Однако рефлекс сидел в них основательно. Вопреки страху, а может и благодаря ему, стреляли обратья с большим успехом и усердием.

Хвостовая головенка скорпиона дернулась. Потом еще раз. Было видно, что пули одна за другой высекают искры из черного ребристого панциря, из клешней, из членистого хвоста, только вот никаких вмятин, ни тем более пробоин не оставляют.

Скорпион угрожающе взвыл. Командир бубудусков кое-что начал соображать.

— Идиоты! Прекратить стрельбу!

Увы, было поздно. Головенка повернулась. Из трубчатого клюва со свистом вырвалась струя то ли пара, то ли белесого дыма. Над бубудусками она распушилась, приняв вид тающего облачка.

Обратья зачихали, закашляли, бросились врассыпную. Только далеко убежать не смогли. Движения их ног быстро теряли темп и согласованность, словно люди на глазах пьянели. Сделав по нескольку заплетающихся шагов, они неуклюже валились на землю.

Скорпион же развернулся, неторопливо поднялся на холм и скрылся. Точно так же, как некоторое время назад поступил страхоброд.

Робер отыскал свою палку и поднялся.

— Ты куда? — спросила Леонарда.

— Пойдем посмотрим?

— Зачем?

— Просто так. Интересно же.

— Мам! Я тоже хочу, — сказала Зоя. — Я их первая заметила!

Леонарда заколебалась.

— Пусть смотрит, — решил Робер. — Девочке предстоит жить в новом мире, среди необычных людей и неизвестных явлений. Чем раньше начнет все это постигать, тем лучше.

— Так как? — спросила Зоя, глядя на мать.

— Ты же слышала, что сказал папа.

— Я еще не совсем привыкла к тому, что он у меня есть, — усмехнулась Зоя.

Втроем они вышли из ложбинки.

— Вот так бы всегда, — вздохнула Леонарда.

— Постараемся, — сказал Робер.

— Да здравствует семейство Умбринов, — улыбнулась Зоя. — И да убоятся сострадарии. Никто перед нами не устоит!

— Amen, — сказала обратья аббатиса.

* * *

Обратья бубудуски валялись в самых разнообразных позах. Лишь один толстый эскандал не лежал, а сидел, привалившись спиной к расщепленной до комля осине. Он хлопал ресницами и капризно повторял:

— А налей-ка еще, ск-атина…

— Сие есть грех! — рявкнул эпикифор.

Бубудуск испуганно съежился.

— Как всегда, пьянице повезло больше всех, — задумчиво сказала Леонарда.

Она наклонилась, пощупала пульс у одного, другого, третьего.

— Живы, голубчики. Пребывают в наркотическом сне. А когда проснутся — неизвестно. Надо бы от них подальше уходить, Робер. Да и запах тут еще держится странный. Как бы самим не уснуть.