— Куды, куды, шальные?! — заорал сержант. — А ну, разойдись!

Солдаты с большим трудом оттеснили напиравших, образовав неровный проход.

Но он простирался на каких-то тридцать шагов, дальше ездовой матрос был вынужден продавливать дорогу лошадьми. Его злобно материли, швырялись всякой дрянью. Кусок грязи шмякнулся в белый парадный мундир Альметракиса. Кругом сверкали безумные глаза. Казалось, что вот-вот и толпа разнесет в щепки экипаж.

Положение спас адъютант. Он выпалил поверх голов сразу из двух пистолетов, а потом стал размахивать саблей. Это подействовало. Но когда они выбрались из толпы, адмирал понял, что слухи о десанте имели под собой вполне реальную почву.

Слева зияли вышибленные взрывом ворота Призон-дю-Мар. У них озадаченно чесал затылок толстый бубудуск из охраны. Справа, на берегу бухты, хрипло орал морской лейтенант. Кучка канониров пыталась канатами вытянуть на берег чугунную тушу двадцатичетырехфунтового орудия.

— Раз-два! — надрывался лейтенант.

— Рыз-два, — вяло отзывались матросы.

— Взяли!

— Узяли, узяли…

Увидев начальство, лейтенант вытянулся. И браво оттарабанил что-то насчет доблестно отраженного вражеского десанта.

— Поднимайте пушки, — холодно ответил Альметракис. — Раз уж доблестно отраженные померанцы их уронили.

На пирсе валялось тюремное тряпье, лежали трупы в форме имперской морской артиллерии, — явный след высадки. Но вот сама атака уже закончилась. По-видимому, десант был коротким, небольшим по масштабу, и решал чисто тактическую задачу. Никаких померанцев на берегу уже не осталось. А неприятельский корвет, наделавший столько шуму своей высадкой, спокойно ставил паруса и направлялся в сторону Северного пролива. На нем не было заметно каких-то серьезных повреждений, его кормовые пушки еще посылали прощальные гостинцы куда-то в сторону Южного предместья, но корабль явно выходил из боя.

Лейтенант на минуту прекратил свои крики, вытер лоб платочком. Со смесью злобы и удивления он сказал, глядя в сторону удалявшегося «Гримальда»:

— Вот же нахалы!

— Молодцы, — с облегчением сказал Альметракис.

Но смотрел он совсем не на «Гримальд», а на линейный корабль «Орейя».

«Орейя» в этот момент пыталась перехватить «Такону» и защитить от нее Сострадариум. Действия капитана Кенто радовали долгожданной решительностью и должны были создать для померанцев хоть какие-то затруднения.

— Молодцы, — еще раз сказал адмирал.

Однако так и не узнал, что, несмотря на все старания Кенто, отнюдь не его линкор больше всего досадил померанцам в ту ночь. Это сделал командир заурядной батареи полевых 4-фунтовых пушчонок. Причем имя этого армейского капитана для официальной истории Покаяны так и осталось неизвестным. Но именно он спас от окончательного уничтожения линкор «Граф Шалью Гервер де Гевон Старший».

Однотипному с «Гримальдом» «Сифарису» досталась не самая сложная задача. Учитывая легкость его вооружения, адмирал Мак-Магон поручил корвету приблизиться к достроечной стенке адмиралтейских верфей и нанести максимальные повреждения либо недавно спущенной на воду гигантской «Покаяне», либо находящемуся в ремонте «Графу де Гевону».

По имевшимся разведданным, артиллерия с обоих кораблей была снята. Угрозу могли представляли только орудия самого Адмиралтейства, но по дальности огня они уступали померанским пушкам, поэтому «Сифарис» вполне мог выбрать безопасную дистанцию.

Поначалу все удавалось хорошо. Выждав, когда «Гримальд» отойдет от причала, «Сифарис» открыл беглый огонь по «Гевону», быстро пристрелялся и вскоре добился нескольких попаданий. Разрядив один борт, корвет повернулся на шпринге и продолжил обстрел другим. Ответные ядра Адмиралтейской крепости ложились недолетом, все шло как надо. Но вскоре положение осложнилось.

В любой, даже самой слабой и неэффективной армии всегда найдутся честолюбивые офицеры, вопрос лишь в их количестве. В ту августовскую ночь один такой офицер отыскался примерно в миле от южного берега Монсазо. Там находился палаточный лагерь некоей полевой батареи. Эта батарея пришла из соседнего городка только для участия в параде по случаю прибытия марусима. В праздничной суматохе про нее начисто забыли, а командир совсем не торопился о себе напоминать, желая провести в столице как можно больше времени. К несчастью, примерно через полчаса после полуночи он вернулся в свою часть и оказался достаточно инициативным.

Услышав канонаду, этот офицер поднял своих солдат по тревоге, приказал взять орудия на передки, вывел их к берегу, и, оказавшись напротив «Сифариса», открыл огонь; нашел в себе такую смелость.

«Сифарис» пробовал отвечать кормовыми пушками. Однако в сумраке его канонирам приходилось ориентироваться только по вспышкам выстрелов, тогда как сам корвет был прекрасно виден на освещенной пожарами поверхности воды. И хотя поначалу покаянцы стреляли неважно, со временем приноровились. Продырявили паруса, затем добились нескольких попаданий в корму.

На корвете появились раненые, а перед капитаном встала дилемма — либо продолжать выполнение задания и при этом нести потери, получая все новые повреждения, либо удалиться на безопасное расстояние, потеряв при этом возможность обстреливать «Гевона».

Корветтен-капитан Берт Шерканц выбрал первое. И попросил о поддержке своего друга капитана Монголэ, который только что принял на борт узников Призон-дю-Мар.

Перегруженному «Гримальду» полагалось срочно уходить, но Монголэ задержался. Дважды он давал залп сначала левым, затем, развернувшись, — правым бортом. В общей сложности около полусотни ядер пролетели над крышами рыбацкой деревеньки и упали в саду, где пряталась батарея.

Однако дистанция была предельной, рассеивание оказалось большим, пострадали только зарядная фура да пара лошадей. «Сифарис» лишь на несколько минут получил передышку. Упрямая батарея сменила позицию, вновь открыла огонь и стреляла до тех пор, пока не подошел к концу запас ядер.

Заместитель командира был заблаговременно отправлен в столичный арсенал. Увы, получить порох и новые ядра он не смог по самой заурядной причине: батарея не числилась в гарнизоне Ситэ-Ройяля. Так что замолчать пушки заставили свои, до боли родные интенданты. Но Шерканц об этом не знал, поэтому счел за благо отойти. Что и спасло «Гевона».

Весь путь из Эрлизора в штаб флота Альметракис проделал по берегу. Из открытого фаэтона он видел почти все, что творилось в бухте. Видел, но ничего не мог изменить. К моменту, когда командующий прибыл в Адмиралтейство, командовать ему уже было почти что нечем.

Обе береговые батареи бездействовали, Контамар отвечал редкими неприцельными выстрелами. На месте гибели «Тубана Девятого» плавали черные обломки. «Цикатра» догорала у отмели. Наполовину затопленный «Прохорст» лежал на боку, но все еще дымился. «Коншесс» с несколькими парусами на единственной уцелевшей мачте выбросился на берег. Ничуть не более обнадеживающий вид имел «Эписумус». Линкор лишился одной из мачт, имел крен и сильный дифферент. У причальной стенки Адмиралтейства сильно дымил «Маршал Гевон», а получившая сотни пробоин «Покаяна» оборвала швартовы и погрузилась по верхнюю палубу.

При этом ни на одном из померанских кораблей не было заметно ни пожара, ни серьезных повреждений. Лишь нижние паруса «Денхорна» пестрели дырами. Мелочи…

В общем, ситуация на первый взгляд складывалась если не безнадежная, то удручающая. Однако на второй взгляд адмирал понял, что шансы отыграться все еще имеются.