Судья старалась не смотреть на мужчину, хотя Маша видела, каким любопытством наполнены короткие взгляды, которые она время от времени бросает на выступавшего. Прокурор, напротив, не отводила от говорившего взгляд, словно пыталась понять, нет ли подвоха в его словах. Зато секретарь суда открыто пялилась на Олега. Словно девушка впервые в жизни увидела человека, который собирался усыновить ребенка, потому, что это – его гражданский долг.

Олег закончил. Вопросы прокурора тоже иссякли.

– У вас все? – судья подняла на мужчину глаза.

– Да, ваша честь!

– Садитесь, пожалуйста.

Олег опустился на свое место, и Маша заметила крошечные капельки пота в жестких, коротко стриженных волосах мужа. Он откинулся на спинку неудобного стула так тяжело, словно не пять минут произносил речь, а как минимум три часа бежал с полной выкладкой по пересеченной местности.

Приступили к рассмотрению документов детей. Быстро перечислили все, что было в деле Анны Мочаловой, упомянули о смерти матери и лишении прав отца. Перешли к бумагам Андрюшки.

– Ваша честь, прошу слово. – Прокурор подняла руку.

– Пожалуйста!

– У меня возражения. – Женщина встала со своего места. – В деле Андрея Шварца есть невыясненные обстоятельства.

– Какие? – судья вскинула бровь.

– Мать мальчика желает восстановиться в законных правах.

Маша почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Она ахнула и тут же зажала ладонью рот, приказывая себе замолчать. Судья бросила на нее обеспокоенный взгляд и снова обратилась к прокурору:

– Продолжайте.

– Мать согласно процедуре составила два иска: о восстановлении родительских прав и о возвращении ребенка в родную семью. Вчера иски были предъявлены в учреждение, где находится ее сын. В дом ребенка.

– Почему вы не поставили в известность суд и не предложили перенести дату заседания?

– Заявители иногородние, – прокурор взглянула на Машу и Олега, – наверняка уже были куплены билеты. Кроме того, по делу Анны Мочаловой у нас возражений нет.

– Объявляю перерыв! – Судья стремительно поднялась с места и жестом попросила прокурора подойти к ней.

К Маше и Олегу тут же подскочила секретарша, попросила их подождать продолжения заседания за дверью.

Судорожно хватая воздух раскрытым ртом, Молчанова выскочила за дверь. В коридоре ей стало хуже – в ушах словно заплясали пожары, голова закружилась. Олег подхватил жену и торопливо вывел на свежий воздух. Он и сам был в смятении, не понимал, чего теперь ждать. Здесь, в чужом городе, он не мог ничего предпринять: ни найти неофициального выхода на судью, ни попытаться в неформальной обстановке объяснить прокурору, что дети успели привязаться друг другу и к ним самим. А главное, он не имел никакого морального права мешать тому, что должно было произойти. Пока ребенка не усыновили, за родной матерью сохраняются приоритетные права. И это правильно! Так и должно быть. Каждому человеку нужно давать шанс исправить к лучшему свою жизнь.

– Маруся. – Он осторожно встряхнул жену за плечо. – Нам важно, чтобы Андрюшке жилось хорошо. Правильно?

Молчанова дрожала всем телом под холодным апрельским солнцем. Губы ее двигались, шевелились, но не произносили ни «да», ни «нет».

– Наши желания не имеют значения. Главное, чтобы ребенок был счастлив. Ведь так?

Она посмотрела на мужа с обидой, с болью. Но не решилась возразить.

– Ты же сама всегда говорила, что нужно защищать не только ребенка, но и женщину, его мать. Что в родной семье малышу лучше всего. И только если это невозможно, опасно для жизни, нужно искать приемную семью, в которой человек сможет вырасти.

Маша молча кивнула.

– Пойдем, ты замерзнешь здесь без пальто. Да и нас могут позвать в любую минуту.

Ждать пришлось целый час. За дверью происходило непрерывное движение: слышались разговоры, раздавались звонки. Из обрывков телефонных бесед складывалось такое ощущение, что кого-то разыскивают. Наконец Олега с Машей пригласили в зал. И снова эта глупая церемония «суд идет», снова неживые разговоры по форме. Какое может иметь значение протокол, когда решается судьба человека? Маленького ребенка, который не может постоять за себя!

Разрешили сесть.

– Мы нашли возможность не переносить заседание, – во взгляде судьи Маша по-прежнему ничего не смогла прочесть, кроме суровости, – принимая во внимание то, что заявители иногородние. Поэтому готовы рассмотреть все нюансы дела сегодня. Прошу пригласить в зал Екатерину Викторовну Шварц.

Олег непроизвольно кашлянул, поперхнулся, но промолчал.

– На данном этапе в качестве свидетеля, – сжалившись, пояснила судья.

В зал заседаний прошла невысокая женщина, одетая в поношенные джинсы и видавший виды свитер. Редкие темные волосы, некрасивое лицо, но все еще привлекательная фигура. Видимо, она хорошо знала о своих преимуществах: встала, выпятив одно бедро и выставив вперед грудь. В ее позе был какой-то вызов, чрезмерная наигранность, но Маша подумала, что это все от волнения. Если бы ее саму сейчас попросили встать, нет сомнений, она тоже смотрелась бы неживой куклой. Как ни старалась, Молчанова не могла разглядеть в чертах Екатерины Викторовны лица Андрюшки. Разве что глаза – такие же небесно-синие, как у сына – могли говорить об их родстве.

– Мы вас слушаем.

– В общем… – женщина испуганно замолчала, потом собралась с духом, – у меня есть сынок. Зовут Андрюшка…

– Суду это известно, – судья нетерпеливо перебила, – говорите по существу. Вы хотите восстановиться в родительских правах?

– Да.

– А что с вашими старшими детьми? Вы уже подали иск их опекунам?

Было видно, что Катя оказалась не готова к такому повороту событий.

– Пока не нашла их, да. – Женщина нервно сглотнула. – Но собираюсь.

– В чем причина вашего желания вернуть детей?

– Как же, – она затравленно взглянула на судью, – это ж мои, родные! Вы не думайте. Я люблю. Только денег не было, не могла прокормить.

– А теперь что-то изменилось?

– Теперь устроилась на работу. Постоянную, – Екатерина Викторовна улыбнулась, и Маша заметила, какие плохие у несчастной женщины зубы.

– Кем?

– Да уборщицей, в ресторан. По ночам надо работать, зато платят хорошо!

– И кто же будет сидеть в это время с детьми?

– Мама моя, Елена Шварц.

– Хорошо, – судья бросила быстрый взгляд на прокурора, – у нас есть сведения, что на момент рождения вашего младшего сына Андрея у вас не было постоянного места жительства.

– Как это?! – Женщина возмущенно вскинула брови. – Я всегда у матери была прописана.

– Правильно. Но по данным участкового вы там не жили.

– А этот-то тут при чем? – В глазах Кати сверкнула ненависть. – Он всегда ко мне придирался! Жила – не жила. Какая разница?

– Хорошо. Итак, сейчас вы живете с матерью, бабушкой ваших детей. Она согласна помогать вам в воспитании.

– Да! – Катя обрадовалась, что ее наконец услышали. – Только она теперь не ходит, парализовало ее. Понимаете? Поэтому и меня обратно жить позвала.

Прокурор с судьей многозначительно переглянулись.

– Расскажите, что же все-таки заставило вас преодолеть такой трудный путь? Найти сына в другом городе, купить билеты, приехать за ним?

– Понимаете, – женщина долго подбирала слова, боясь ошибиться с объяснениями, – я раньше не могла ребеночка содержать. А сейчас могу! И с жильем теперь уже все хорошо. Расселение у нас скоро в доме, квартиру новую дадут, всем места хватит – чем больше людей в комнате прописано, тем больше метров…

Девушка-секретарь, не удержавшись, щелкнула языком. Судья бросила на свою подчиненную суровый взгляд, но было уже поздно: Екатерина заподозрила неладное, замолчала. Только сейчас, когда женщина в очередной раз покачнулась на нетвердых ногах, Молчанова поняла, что за нервозностью стоит еще одна причина: Катя была пьяна.

Повинуясь безмолвному приказу начальницы, девушка встала из-за своего стола и снова подошла к Олегу с Машей.