Постепенно утверждение Тамары Михайловны о том, что все дети «насквозь больные», теряло правдоподобность, таяло. Хотя все чаще беспокоил второй вопрос – «дурная наследственность». А что, если действительно наследственные болезни, которые нельзя заранее распознать, проявятся в полной мере года в три? Или заложенный предками-алкоголиками генетический код отыграется на маленьком человеке самым чудовищным образом? Все эти мысли Маша уже переживала, перемалывала не один десяток раз на протяжении многих лет. И каждый раз отвечала сама себе новым вопросом: а разве, рожая ребенка, можно знать, что именно будет заложено в нем? Какие черты характера или врожденные болезни выберутся через него на божий свет? Если бы было так, никогда, ни одни родители не испытывали бы трудностей со своими детьми – заранее знали бы, чего им ждать. Смешно даже думать о таком, когда позади 14 лет рядом с Дашкой. И кто знает, что еще предстоит…

Хотела она того или нет, а все ее разговоры с разными людьми неизменно уходили теперь в область генетики и воспитания. Молчанова ничего поделать с собой не могла – детская тема ни на секунду ее не отпускала.

– Сама подумай, – втолковывал ей за чашкой кофе старый приятель, ныне известный театральный актер, – нормальные люди не отказываются от своих детей. Только асоциальные.

– Володь, я бы с тобой согласилась, если бы не одно «но».

– Какое?

– Простое. Огромное количество отцов после развода оставляют женам своих детей и забывают о них. Они что, все асоциальные?

Маша не хотела обидеть давнего друга, но факт оставался фактом: в первом студенческом браке у него родилась дочь, о которой он никогда потом не вспоминал. Дети нынешней жены были признаны и обласканы, ни одно интервью не обходилось без рассказов о них. А бедной Алисы – когда-то они нянчили малышку всем курсом – как будто не существовало. Маша с досадой подумала о том, что карьера Насти, первой жены Володи, так и не сложилась. После развода она должна была одна заботиться о ребенке – пришлось бросить училище. Хотя это еще был большой вопрос, кто из этих двоих обладал более ярким талантом.

– Ну, ты сравнила! – Владимир вспыхнул. – Это разные вещи!

– Почему?!

– Отец знает, что с ребенком все будет в порядке. Мать вырастит.

– Ха! То же самое: те, кто отказывается от своих детей, знают, что их вырастит государство.

– Молчанова, каша у тебя в голове! Государство – не женщина. Что с него взять?! – Владимир раздражался все больше.

– Но женщине-то надо помогать! Она намного слабее.

– А если у тебя с женщиной отношения не сложились? Как ты насильно полезешь в ее жизнь?!

– Не надо лезть, – Молчанову убивала такая жизненная политика, – достаточно заботиться о ребенке!

– Машка, – Владимир бросил на бывшую коллегу суровый взгляд, – ты со своим усыновлением совсем съехала с катушек. Никто так не рассуждает!

Ей вдруг стало смешно. Выходило, что все вокруг знают, как нужно рассуждать, и только она одна постоянно заблуждается: ищет новые формы, которые не просто не знакомы людям – они им в принципе не нужны. Ибо удобно как есть.

– А как рассуждают? Отец, бросивший ребенка, – это нормальный мужчина, а мать, которая отказалась от малыша, – асоциальная тварь?

– Это разные вещи!

– Что ты заладил про «разные вещи»? Объясни.

– Что тут объяснять?! Сама же интервью у Ширвиндта недавно брала. Он тебе русским языком сказал: «Я верю только в генетику и совершенно не верю в воспитание». Значит, хоть головой бейся о стену, а если ребенок рожден в асоциальной семьей, он вырастет алкоголиком и преступником.

– Послушай, – Маша почувствовала, что еще немного, и она навсегда вычеркнет Володьку из списка своих друзей, – Александр Анатольевич замечательный человек. Великий актер. Но не специалист по воспитанию. И не передергивай чужие слова.

– Я не передергиваю. Я тоже верю: генетика – это все. Хоть кол на голове человека теши, а если он родился бесталанным, ничем не поможешь. Ничего из него не вырастет.

– Молодец, «пять»! – Молчанова хлопнула ладошкой по столу. – А как ты по грудному ребенку определишь, что он бесталанный?! Он еще ничего не сделал, ни слова не произнес.

– Все просто, – для убедительности Володька перешел на театральный бас, – какие родители, такой и он!

– Здорово! Просто чудо! – Маша не отставала в эмоциональном накале, – ты хоть в школе учился?! В формировании генетического кода человека участвуют не только мама и папа, а многие поколения, с обеих сторон. Что, если он в прапрабабку пошел? В поэтессу Серебряного века. Или в прадеда? А тот был профессором.

– Идеалистка хренова! – Володька выступал со все большим энтузиазмом, то, что на них уже смотрят во все глаза, если и волновало его, то приятно: – Когда прадед профессор, откуда правнучка наркоманка? Что за ересь?!

– Приплыли! – обрадовалась Молчанова: – Да сплошь и рядом! Много ты знаешь семей, где сплошь одни академики? Или, наоборот, все алкоголики? Последние вымрут еще до появления внуков. И вообще, это большо-о-ой вопрос, что намешано в каждом из нас!

– Все, ты меня измучила, сумасшедшая женщина. – Владимир откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. – Иди, усыновляй кого хочешь! Встретимся через восемнадцать лет.

– Почему это через восемнадцать?! – Машино напряжение вдруг как рукой сняло, она рассмеялась: вспомнила студенческие годы, когда они с Вовкой спорили до хрипоты, насмерть ругались, а потом вместе шли пить вино к ним с Настей в общежитие.

– Я посмотрю, что у тебя получилось. – Он тоже заулыбался, обнажив красивые белые зубы.

– Договорились! Но и промежуточного контроля никто не отменял. А если серьезно… – Она сделала многозначительную паузу. – Все, кто действительно что-нибудь понимает в генетике, говорят об одном.

– О чем это?

– Гены определяют характер человека, структуру личности, а вот их проявление зависит от среды обитания и воспитания человека. Доказано на молекулярном уровне.

– Ладно, Молчанова. Ты меня измотала. Забудь!

– Не могу. Только об этом и думаю.

– Приспичило тебе брать ребенка, когда со своими с ума сойдешь. Все современные дети как с катушек съехали.

– Что, и у вас тоже проблемы? – Маша оживилась.

– Еще какие! Учиться не хотят. Преподаватели от них воют, меня уже три раза просили забрать документы из школы. Ходил, унижался, договаривался.

– А я-то думала, все хорошо. В твоем последнем интервью столько ласковых слов…

– Что же, я родных детей публично буду ругать? Потом всем миром начнут кости мыть. Нам это надо?

– Я иногда думаю, – Маша тяжело вздохнула, – что у всех современных родителей с подростками чехарда. Просто умные люди не говорят об этом вслух.

– Не знаю, Машка. Я в этом деле давно запутался. И устал как собака. За все теперь родителям приходится отвечать. Школа отмахивается. Учителя как роботы. Если ребенок отличается от других, болтает лишнее вместо того, чтобы молча смотреть взрослым людям в рот – неважно, заслуживают они этого или нет, – сразу же «исключим». Раньше надо было как минимум кабинет физики взорвать. Или все окна выбить…

– Школам, Вовка, возиться с подростками некогда. Их таким количеством бумаг завалили!

Она замолчала. Смысла не было обвинять учителей. Они, как и дети, стали безмолвными жертвами системы. Когда-то давно главными в школе были люди, а сейчас – отчеты, ворох бумаг, оценка вышестоящими структурами. До детей с их проблемами, не связанными с учебой, давно не доходят руки.

Целое поколение вот так вот успели вырастить – вчера эти подростки сами были никому не нужны, их повсюду встречало только безразличие, а сегодня они с легкостью бросают своих детей. Не знают, что может и должно быть иначе. Тем, кому не повезло с семьей, на школу рассчитывать уже не приходится. Какой второй дом?! Присутственное место. Соответствуй или топай куда подальше.

Мир стал другим. И социальных сирот в нем все больше…

Тамары Михайловны на месте не оказалось. Рабочий стол, приведенный в порядок в отсутствие хозяйки, казалось, повеселел. По крайней мере, лишенный тяжкого обременения, выглядел он куда воздушнее.