— Идите, — сказал командир и, взяв телефонную трубку, стал вызывать санбат в надежде на то, что «язык», доставленный Тихоновым, еще на что-нибудь сгодится.

1941

Воинское счастье

Вот взгляните! Теперь можете представить себе полную картину.

Картина была такая: огромная ель; желтый ствол облит длинными светлыми слезами еще не засохшей смолы; дерево иссечено осколками, длинные борозды топорщатся щепой; обтрепанная вершина; на пернатых ветвях висит что-то темное, бесформенное.

Мой собеседник продолжал:

— Вы в сторонку отойдите. Теперь виднее. Вон гнездо Чекарькова. В развилке. Я ведь уже докладывал. Сначала Чекарьков в гнезде сидел и вел наблюдение. Немцы заметили, огонь открыли, но попасть сразу не могли, стали рикошетными бить. Это когда снаряды прямо в воздухе рвутся. Слезть с дерева, конечно, просто. Стесняться немца тут не приходится. Но Чекарьков гордый, у него престиж. Вот он вместо себя на дерево — чучело. Немцы потом еще двое суток били. Всё насквозь изрубили. Другой, конечно, и в этом удовольствие бы получил, только не Чекарьков, у него самолюбие особенное. Он снова на дерево полез, к которому немцы уже привыкли, и глядел оттуда сверху, будто матрос на мачте…

Нет, немцы больше не стреляли. Что они, глупые? На дереве кто? Покойник! Кто же на покойника снаряды тратить будет? Неделю с этого дерева Чекарьков наблюдение вел. Закачивало его, конечно, сильно. Особенно если ветер. На здоровье даже подействовало. Похудел.

Недавно вот тоже Чекарьков комический номер устроил.

Немцы на лето по новому плану минное поле кантовали. Приказано Чекарькову вести наблюдение. Спустя несколько дней немцы начали скапливаться для атаки вон на той опушечке. Хорошо. Приготовились, ждем. Приходит в это раздражительное время Чекарьков, на лице усмешка, глаз прищурен.

— Товарищ командир, очень вас прошу, не пугайте вы мне моих немцев.

Мы понимаем, Чекарьков подает себя. Но все-таки обстановка. Приказываю:

— Доложите.

— Разрешите немцу хоть до кустиков прогуляться, получите удовольствие.

Мы бы и так раньше этого огня открывать не стали. Только ждать долго не пришлось.

Подорвались немцы на своем же собственном минном поле. Только и всего. Почему подорвались? А Чекарьков их подвел. Немцы перекантовку закончили, выполз он на минное поле и проходы, которые они для себя оставили, он их же минами заминировал.

Какой же у Чекарькова гонор! Он тихий. У него и специальность тихая. На переднем крае работает. Самая тяжелая разведка…

— Пойдемте, я вас по их бывшему расположению проведу…

Вот здесь, примерно, Чекарьков и хозяйничал. Место открытое, неприятное.

Кочки впереди сосчитать можете?

Тогда я вам скажу. Кочек этих двести семьдесят восемь штук. Откуда известно? Чекарьков сосчитал. Но главное не в этом, главное потом. В один прекрасный день кочек прибавилось: четыре лишних, — значит четыре пулеметных гнезда. Арифметика для маленьких…

Но спрашивается: как узнать, какие кочки фальшивые, какие натуральные?

Нет, почему же невозможно! Обратите внимание. У натуральной кочки вершинка пухлая, бурая и вроде как вся в тонюсеньких ворсинках.

Именно — шерстяной кажется. А если вы ее лопатой подрезали и без питания влагой оставили, — что будет? У ней вроде желтой пролысинки на макушке образуется. Шерстка вянет. Мох сохнет — светлее, значит, становится.

Когда знаешь, все просто. Но Чекарьков тоже под кочкой сидел. Но он ее два раза в сутки, словно цветок, из котелка поливал.

Если бы он за ней, как за розой, не ухаживал, немец и его обнаружить мог безусловно… А это колышки обыкновенные. Не обращайте внимания. Немцы ими свои сектора обстрела обозначали. У каждого расчета своя делянка. Чтоб не путаться. Немец — аккуратист. Только подпутал Чекарьков немца. Их вина, ничего не поделаешь. Тонкость не соблюли…

Не заметь Чекарьков лишних кочек, прогляди он шкурку на фальшивых, не одна б русская мать в горе своем руки ломала. А теперь их немецкие матери плачут…

Правильно. Глаз у разведчика должен быть, как у птицы.

Но глаз одних мало. Ум выдающийся требуется. Вернемся, я вам журнал наблюдений Чекарькова покажу. В нем все изо дня в день записано. Полная статистика.

Вот, к примеру, пишет: «Днем слышал звук пилы. Ночью — несколько пил. На рассвете снова пилили часа три, но чтоб кололи, слышно не было».

Как, что же! Значит, не дрова заготовляют. А бревна. Бревна — значит дзот новый строить собираются либо блиндаж. А в блиндаже кто жить должен? Вот то-то же… Пополнение ждут.

Или вот тоже знаменитая запись. Наизусть помню:

«В районе переправы замечен фриц с розовым кантом на погоне. Спустился под мост с шестом и долго не вылезал оттуда».

Красиво написано!

Причем тут зрение? Не в зрении смысл. Саперы, которые у переправы работали, у них черный кант на погонах. А у этого — розовый. Что значит?..

Именно! Танкист — розовый носит.

В газетах читали, как наши гвардейцы шестнадцать ихних танков уничтожили? Помните?.. Очень приятно!

Так вот Чекарьков этой записью нам тогда указание дал, откуда танка ждать. Мы противотанковые средства подтянули. Приготовились. Отсюда и успех.

И опять обратите внимание. Если б в это время, когда их танкист под мост с жердью лазил, допустим, Чекарьков чесался или на птичку какую со скуки глядел, мы бы тогда от немцев такой танковый удар под душу получили, что просто думать об этом неприятно.

Осторожней. Вы все-таки под ноги глядите, здесь воронка.

Вон, колокольню видите? Не там, правее. Ну, все равно. Колокольня в немецком расположении находилась. Должен на колокольне наблюдатель сидеть? Ага. Так и артиллеристы думали. Требовали огонь дать. Но я посоветовал воздержаться. Приказал Чекарькову проверить. Только на третий день на колокольню действительно наблюдатель залез. Немцы к наступлению готовиться стали, и тут мы наблюдателя и сшибли. Остались немцы без главного наблюдательного пункта в ответственный момент…

Как узнали, что наблюдатель на третий день залез? Чекарьков узнал. Он два дня за колокольней следил. На третий день на какую-то долю секунды в ней что-то блеснуло. Бинокль у наблюдателя блеснул. Он обязательно должен был блеснуть, но главное — момент поймать!

Но, чтоб поймать эту долю секунды, Чекарьков два дня с рассвета до сумерек смотрел окаменевшими глазами и, верно, моргнуть боялся. У него после глаза опухшие, красные были, но своего добился…

Мало сказать — волевой. У такого человека душа должна быть твердая. Ведь не проверишь, как он там смотрит. В глаза не заглянешь, что в них отражено. Он один там и только совесть — и больше никого.

А потом опять обратите ваше внимание. Где он находится? Он в расположении врага находится. Его каждую секунду снайпер убить желает.

У человека тысячи мелких мыслей, а нужно, чтобы одна главная была.

Понимаете теперь, как должен смотреть разведчик и что не в одной зоркости суть? Нужно еще что-то в сердце иметь такое, особенное.

Нет, почему же беззащитный? Наблюдателя напарники охраняют. Потом верное средство — маскировка. Чекарьков в зимнее время, например, себе пост в брюхе убитой лошади вырубил. Лежала она у самой немецкой проволоки. Чекарьков и устроился, даже полочку сделал, чтоб бинокль класть. Недавно вырыл под гнилым пнем яму, а сам пень внутри выдолбил и дырки наружу сделал. Влез в яму, сунул голову в пень и смотрел в дырки на все направления. Много приемов всяких. Сетку наденет, в петли веток насует и работает под куст. И ничего, — получается.

Нет, скрытно не всегда удается уходить. Бывают такие моменты, когда хочешь — не хочешь, а выдавать себя приходится.

Что? Ракета? А вы не обращайте внимания: это мы молодых тренируем прицельно ракеты посылать. Допустим, обнаружил разведчик ночью на своем секторе скопление противника. Разведчик обязан оповестить свои войска об этом немедленно и посылает ракету. Цвет ее зависит от рода сосредоточившихся войск. Трассой указывает направление. Ясно? Но только после сигнала разведчику немедля уходить нужно, поскольку он себя выдал. Автоматчики на него облаву устраивают.