Мистер Овербери принял критику с поклоном и даже не пытался защищаться.

– Уж потрудитесь запомнить мои поправки, – сказал его величество.

– Тот, кто забывает советы истинного знатока, вредит самому себе. – И мистер Овербери вновь поклонился с чрезвычайной учтивостью.

Глаза короля сверкнули – эта тонкая лесть очень ему понравилась.

– Вы, я вижу, человек разумный, – произнес король. Длинное меланхоличное лицо осветилось улыбкой.

– Мои мысли, сир, схожи с бархатцами – они раскрываются, когда их освещает солнце.

Поскольку приближалось время обеда, мистера Овербери отпустили – дурное впечатление, произведенное на короля его первым появлением при дворе, было исправлено.

Мистер Овербери остался отобедать с сэром Робертом и, будучи ценителем вкусной еды и хорошего вина, с удовольствием отметил роскошь, с которой питался его друг. Когда слуги убрали скатерти и друзья перешли к засахаренным фруктам, мистер Овербери поведал о том, что занимало его мысли.

– Твой утренний посланец, Робин, был не единственным: мне принесли записку от первого лорда казначейства. Он просил меня зайти как только я найду время.

Сэр Роберт молча кивнул. Мистер Овербери продолжал:

– Его светлость и я – давние знакомцы. Когда-то, при старой королеве, я уже имел честь послужить ему, и эта записка, верно, означает, что он снова нуждается в моих услугах. Зачем, как ты думаешь, он за мной послал?

– А почему бы и нет? – улыбнулся сэр Роберт. – Я рад, так рад за тебя! Для тебя теперь открыты все двери!

– Ты рад? – удивленно переспросил мистер Овербери. На губах его мелькнула сочувственная улыбка. – Ну что ж, тогда и говорить не о чем.

– Как это – не о чем говорить? И почему бы мне не радоваться за тебя, Том? Разве я не желаю тебе добра?

– Конечно, ты желаешь мне добра, и я желаю тебе того же. Что ж, тогда говорить не о чем, – повторил мистер Овербери. – Завтра же отправлюсь к первому государственному секретарю.

– А ты что, не хочешь?

– Нет. Я жду, когда ты выскажешь свою волю.

– Мою волю? – Сэр Роберт ничего не понимал, и мистер Овербери про себя проклинал друга за тугоумие.

– Сесил послал за мной из-за того, что произошло вчера. Он понял, что я могу быть ему полезен. Я думал, такая же мысль может прийти и тебе. И я не хотел бы служить другому, если в моих услугах нуждаешься ты, Робин.

– Твои услуги! – Сэр Роберт в волнении вскочил, он наконец-то понял, о чем идет речь. – Господи, да конечно же я очень в них нуждаюсь! Ты мне нужен больше, чем кто бы то ни был: ты богат знаниями и пониманием событий, тем, чего мне как раз и не хватает!

– Но тогда почему… – начал мистер Овербери, но сэр Роберт прервал его:

– Только что я могу предложить тебе? А Сесил может предложить многое.

– Это не самое важное.

– Нет, это очень важно! Потому что иное означает, что я пользовался бы нашей дружбой.

– Мы могли бы извлечь обоюдную выгоду. – Мистер Овербери наконец-то решился на откровенность. – В тебе есть качества, которые уже завоевали привязанность короля. У меня же есть знания, с помощью которых ты можешь завоевать настоящее положение при дворе, вырасти из обычного фаворита – ты сам себя так назвал, Робин, – в человека, влияющего на политику государства. Ты и я, мы вместе станем силой, которой трудно противиться. Мы дополняем друг друга, по отдельности же мы значим мало. Вместе мы сможем править если не всем миром, то, по меньшей мере, Англией. Обсуждая вчера нидерландскую проблему, ты уже кое-что завоевал в глазах короля и, несомненно, в глазах членов Тайного совета. Они увидели в тебе то, о чем ранее и не подозревали. Укрепи свой авторитет – а я научу тебя, как этого добиться, – и ты превратишься в ту силу, в ту власть, что стоит за троном. С тобой будут советоваться по всем важным вопросам, твои взгляды будут уважать. Сесил стареет, он слаб здоровьем, но этот бедный калека – единственный по-настоящему умный человек среди них всех. Когда он выпустит из рук кормило власти, управлять государством станешь ты.

Сэр Роберт слушал его стоя. Когда мистер Овербери умолк, молодой человек опустился в кресло, лицо его раскраснелось, глаза блестели. Перед его мысленным взором проносились начертанные его другом перспективы, и он дрожал от возбуждения. Неужто у Овербери хватит сил воплотить эти прекрасные мечты в реальность? Да, такое возможно. Возможно, если подкрепить его собственное влияние знаниями Овербери. Он уже пожинал первые плоды их альянса – сегодня он заметил перемену в отношении придворных: они увидели в нем не просто юношу с красивым лицом и стройной фигурой, каприз короля. Насмешливые взгляды превратились во взгляды заинтересованные, и уважение, которое он начал пробуждать у других, возрождало его уважение к себе самому.

– Ну, Робин? – спросил наконец мистер Овербери, оторвав его от прекрасных грез. – Какова же будет твоя воля? Все зависит от тебя. Сэр Роберт устремил на друга и компаньона сияющий взгляд:

– Ты предлагаешь мне слишком многое. Том.

– Не более того, что в моих силах.

– Я в этом и не сомневаюсь. – И сэр Роберт протянул слегка подрагивающую руку. – Я принимаю твое предложение. Останься со мной, Том, и вместе мы достигнем величия.

– Уговор.

– Да, уговор, и, клянусь, я никогда его не нарушу, – горячо произнес сэр Роберт.

Как в самом мистере Овербери, так и в его манере вести дела присутствовали точность и последовательность, характерные для его педантичного характера. Он всегда думал, прежде чем говорил, и, прежде чем совершить какой-либо поступок, заранее разрабатывал план. Он понял, что союз с сэром Робертом Карром принесет успешные плоды только в том случае, если все будут думать, будто сэр Роберт действует самостоятельно, по своему собственному почину. Поэтому мистер Овербери тщательно позаботился о том, чтобы никто не заподозрил его роли в новой карьере сэра Роберта.

Назавтра он посетил первого лорда казначейства. Сесил предложил ему стать его официальным помощником, но мистер Овербери твердо, выразив при этом благодарность и даже сожаление, отказался. Причину он привел вполне правдивую – у него, дескать, есть иные планы, однако объяснение было менее правдивым: он-де натура беспокойная и не собирается засиживаться в Англии, вскоре он снова отправится за границу.

Они расстались, уверив друг друга во взаимном расположении (при этом оба были вполне искренни) и с выражениями сожаления, искренними только со стороны первого лорда казначейства.

Через несколько дней мистер Овербери перебрался из постоялого двора «Ангел» в Чипсайде в более пристойные собственные апартаменты возле причала Святого Павла. Здесь он и прожил последующие несколько месяцев в условиях вполне комфортабельных и в обществе единственного слуги, спокойного, рассудительного и толкового валлийца по имени Лоуренс Дейвис, преданного хозяину душой и телом. Здесь его по меньшей мере два раза в неделю посещал сэр Роберт; он прибывал по воде, в лодке с наемными гребцами, которые не знали, кто их пассажир. Обычно он обедал или ужинал с Овербери и напитывался нужной информацией и советами, как ею пользоваться.

Из этого своего укрытия мистер Овербери совершал дальние вылазки, в том числе в «Судебные инны», где возобновлял старые знакомства и искал новых. Время от времени он отправлялся в собор Святого Павла, в среднем приделе которого с трех дня до шести вечера собиралась самая разношерстная публика, там можно было узнать самые последние новости. Также его можно было видеть обедающим в тех тавернах, где ели за общим столом; порой он посещал королевскую биржу и близлежащие таверны – «Три Морриса-танцора» и «Белую лошадь», что на Фрайди-стрит. Там собирались и заключали сделки торговцы рыбой. Короче, он прилежно захаживал в те места, где можно почувствовать биение пульса города, а значит, и всей Англии. А в качестве утешения за оскорбленные эстетические чувства он ходил в театр «Глобус» на Бэнксайде, там еще работал в то время мистер Шекспир. И поскольку душа его чувствовала родство с душами литераторов, он часто ужинал в «Русалке» – туда его ввел драматург Бен Джонсон[25], высоко, как нам известно, его ценивший. Приятный и легкий в общении, мистер Овербери чувствовал себя словно рыба в воде в любой компании, успевал поболтать со всеми и с каждым в отдельности, и в некоторых кругах он держал себя как заправский законник, а в других – как поэт и литератор.