Вконец ослабевшего графа внесли в дом на руках. Графиня шла следом и уже не думала о дарованной ей судьбой отсрочке: она впервые задумалась о причинах, приведших его светлость в столь удручающее состояние. А не виноват ли в этом «жемчужный порошок» доктора Формена? Ведь в прошлый раз граф тоже заболел после того, как она дала ему лекарство от любви…

Здесь, в Чартли, с молодым графом Эссексом случилась та же неприятность, что и в Лондоне, только теперь рядом не было искусного доктора Майерна.

Ее светлость получила отсрочку на несколько недель – тоскливых, мучительных недель, в течение которых проблески надежды сменялись приступами отчаяния. Эти проблески рождала болезнь лорда Эссекса, однако ее светлость с ужасом размышляла о том, что, может быть, болезнь действительно вызвана порошком, хотя, когда она давала ему зелье, она ни о чем, кроме как об избавлении от отвратительной для нее страсти, и не думала.

И все же по мере того, как состояние графа под действием предписанных Крейвеном мер улучшалось, графиня впадала во все большее отчаяние.

Обо всем этом она писала Анне Тернер и доктору формену (эти письма дошли и до нас).

Она писала, что они не виделись с его светлостью с того момента, как он заболел, но она очень опасается того, что может случиться по выздоровлении. Эти опасения, как мы вправе предположить, были вполне обоснованными: она боялась, что предписанные доктором Крейвеном лекарства, подобно лекарствам Майерна, разрушат действие магического порошка. Она умоляла Формена прислать очередную порцию – ведь зелье может понадобиться вновь; она умоляла колдуна снова прибегнуть к магическим силам, дабы сохранить любовь Рочестера («Пусть милорд всегда будет со мною!»).

Сердце юной графини страдало вдвойне: она боялась, что ею будет обладать ненавистный человек, и страшилась потерять любимого.

К марту, когда первые солнечные лучи разогнали остатки зимы и в Чартли-парке набухли первые почки, лорд Эссекс оправился от болезни и вновь воспылал страстью. И для ее светлости наступило время самых тяжелых испытаний. Она истратила на чары, заклинания и зелье целое состояние. Однако страшный миг настал, и вооружена она была лишь своей сильной волей, умом и железной решимостью, которую черпала в любви к Рочестеру.

Было солнечное утро. Графиня вместе с камеристкой находилась в комнате с балконом – она превратила ее в свой будуар. Граф вошел без объявления и повелительным тоном отослал служанку.

Он снова потерял несколько фунтов веса, однако был по-прежнему крепок телом, причем жестокое выражение его лица лишь подчеркивалось пуритански строгим нарядом, ибо в душе он был ярым пуританином.

Граф явился с твердым намерением поухаживать за ее светлостью, он решил завоевать ее лаской, поскольку хорошо помнил притчу о солнце, ветре и путешественнике: домашний учитель, несмотря на упорное сопротивление его светлости всякого рода учению, все же сумел в свое время вдолбить ее в упрямую голову (терпеливый педагог, пытаясь пояснить благородному недорослю философию жизни, читал ее каждый день).

При его появлении она встала и продолжала стоять, побледнев и затаив дыхание. Он же предложил ей сесть и, лично подтащив для себя кресло, показал пример. Темные глаза с восхищением разглядывали хрупкую фигурку в платье цвета опавших листьев с золотыми кружевами. Она вздрогнула под настойчивым взглядом, оскорбительным для ее скромности.

– Уверен, мадам, – объявил он, – что вы рады моему выздоровлению.

Она уже однажды слышала от него такое вступление и почти что повторила свой прошлый ответ:

– Милорд, это будет зависеть от того, что ваше доброе здравие для меня означает.

Такой ответ не охладил, а только раззадорил его. Как все эгоисты, лорд Эссекс считал, что все окружающие должны при его появлении чуть не прыгать от счастья, а поскольку он не отличался глубиной ума, то, не получив должного приема, впал в агрессивное состояние духа.

– Мое дальнейшее поведение, мадам, целиком зависит от вас. – И тон, и решительный жест, которым он сопроводил эти слова, не оставляли для нее никаких надежд. «Господи, – подумала она, – хоть бы он не размахивал руками!» Каждый жест выдавал человека упрямого, раздражительного и крайне неуклюжего.

– Мои желания, милорд, нисколько не изменились с того времени, когда я впервые вам их открыла. Он нахмурился:

– Однако изменились обстоятельства, а обстоятельства все же накладывают свой отпечаток на настроения людей.

– Когда вы говорите об обстоятельствах, вы говорите о стенах, в которых мы находимся. Но вы можете хоть сотни раз менять окружающие меня стены – от этого обстоятельства не изменятся.

Его раздражение росло. Упрямая девчонка, она смеет поправлять его, даже поучать! Но он постарался обуздать себя:

– Хватит играть словами! Обстоятельства, окружение – не все ли равно. Сейчас вы находитесь в вашем собственном доме в Чартли, и я бы хотел, чтобы вы вели себя как подобает настоящей хозяйке дома.

– А ваша светлость находит мое поведение неподобающим?

– Чума вас побери, мадам! Я говорю серьезно! Она улыбнулась:

– А ваша светлость считает, что я шучу?

– Нет, мадам. Но вы истощили мое терпение!

С этими словами он подскочил, схватил кресло и с грохотом его перевернул – таким образом он в какой-то степени удовлетворил свою потребность в решительных действиях.

Она тихо произнесла:

– Неужели вы полагаете, что я подчинюсь тому, кто отправил меня сюда против моей воли? Если так, то вы хотите невозможного, противного человеческому естеству.

Он не нашелся, что ответить, и принялся вышагивать по комнате – его умственных способностей не хватало, чтобы сокрушить эту стену, построенную, как он считал, целиком на упрямстве. Он предпринял атаку в новом направлении:

– Поясните мне, мадам, как долго еще вы собираетесь ломать эту комедию?

Она встретила этот вопрос в обычной своей манере:

– Комедию? Вы считаете, что я играю?

– А что же вы делаете, мадам, как не играете?

– Я считаю все происходящее не комедией, а трагедией. И финалом ее станет моя смерть, – она говорила тихо, опустив глаза, а в конце фразы послышалось нечто, похожее на всхлипывание. Затем она собралась с силами и прямо взглянула на него.

– Почему вы силком удерживаете женщину, которая жаждет лишь одного – чтобы вы ее отпустили?

Он остановился перед ней, крепко уперев в пол свои короткие, мощные ноги, а затем, по обыкновению, нелепо всплеснув руками, с издевкой объявил:

– Поздно, мадам. Мы могли бы подать прошение, но до того, как вы переехали под крышу моего дома. Вы здесь уже несколько недель, и теперь его величество не станет рассматривать петицию!

– Так вот почему вы привезли меня сюда?! Он пожал плечами:

– Кто посмеет обвинять меня в том, что я предпринял меры предосторожности? Я хочу удержать женщину, которую люблю.

– Любовь! – Он увидел, как щеки ее запылали. – И это вы называете любовью? – Она смеялась ему в лицо. – Неужто по-настоящему любящий человек добивается цели всеми средствами? Так вот каковы ваши взгляды… Любовь – это когда человек превыше всего ставит счастье любимого. А вы, вы любите только себя, вы не думаете ни о чем, кроме своих собственных желаний! Не унижайте имени любви, называя им то, что происходит между нами. Вы даже не понимаете значения этого слова, вы, неуч! Неуч?! Она посмела назвать неучем его – Роберта Деверо, графа Эссекса?! Такое он снести уже никак не мог и своей здоровенной лапой схватил ее за руку, сдернул с кресла и притянул к себе. Она застыла, глядя в его багровое от злости лицо, и ее грудь прикоснулась к его груди. Но это длилось лишь мгновение – она инстинктивно отпрянула и почувствовала, как под его мертвой хваткой хрустнуло запястье.

– Мадам, всему есть мера. Существует и мера уважения, которое жена оказывает мужу!