И в полной уверенности, что приз свой Рочестер никогда не получит и что он последует его совету, сэр Томас вернулся к прерванным занятиям.

Но он недооценил способности, настойчивость и безжалостность Нортгемптона – качества, которые позднее проявились во всей красе.

Старый граф действительно встретился с лордом Эссексом, как только тот вернулся в город – это произошло несколько недель спустя. Но встретился не по своей инициативе: этот упрямец в полной мере продемонстрировал свой отвратительный характер, когда ворвался в дом лорда-хранителя печати и чуть ли не с порога объявил, что не желает далее терпеть то смешное положение, в котором он очутился по вине племянницы лорда-хранителя печати.

Старик принял его с кисло-сладкой миной.

– Если бы вы хотя бы на одну десятую проявили такое же рвение, когда ее светлость предлагала вам изменить это положение, вы бы в сотни раз сберегли усилия.

Молодой человек, обычно избегавший богохульства, на этот раз не мог удержаться, чтобы не помянуть имя Господа всуе.

– Да, Богом клянусь… – начал он, но Нортгемптон сварливо его перебил:

– Давайте-ка исключим Господа. Сейчас требуется помощь владыки земного, и позвольте мне пояснить вашей светлости те сложности, с которыми вам придется столкнуться.

– Это также сложности и вашей племянницы, а она их создала сама.

– Вы оба в достаточной степени повинны. Но сейчас не это главное. Сейчас важно понять, каким образом исправить положение.

– Я готов подать совместную с ее светлостью петицию об аннулировании брака.

– Вы уже и сами поняли, насколько нелепо было тащить упиравшуюся женщину в Чартли – я говорю это не потому, чтобы еще более разозлить вас, а чтобы вы до конца осознали, до какой степени этот ваш поступок изменил ситуацию.

Эссекс и сам это предполагал, но, услыхав о том из уст опытного и знающего законы человека, перепугался.

– Значит, положение, при котором мы оба останемся ни женатыми, ни одинокими, сохранится, пока кто-то из нас не умрет?

– Сначала и я так думал. Но, поразмыслив, кажется, нашел выход, – старый змей говорил очень медленно. Он встал, повернулся спиной к молодому аристократу и подошел к окну, словно лишь затем, чтобы полюбоваться лодками, скользившими по сверкавшей под солнцем реке, и зеленым лугом на противоположном берегу. – Вы так и не стали настоящими супругами. Ваша светлость возлагает вину на леди Эссекс. Ее сопротивление, если даже его и сочтут оправданным, вряд ли может служить достаточным основанием для расторжения брака – признать это значило бы создать опасный прецедент. Но если – ив этом случае от вас, ваша светлость, требуется истинное рыцарство – вы возьмете вину на себя, тогда вопрос решится куда легче.

Лорд Эссекс, наморщив лоб, с усилием обдумывал сказанное. Старик продолжал стоять у окна. Наконец лорд Эссекс признал свое поражение:

– Никак не могу понять, в чем разница.

– Но это же так просто! – Его светлость медленно повернулся и объяснил то, на что уму более хваткому объяснений бы не понадобилось. Эссекс подскочил в кресле.

– Никогда! – завопил он. – Да чтобы я сделал себя посмешищем в глазах всего света?

– Вам это грозит в любом случае. Как бы вы теперь себя ни повели, вам не удастся избежать насмешек.

– Но так, как вы предлагаете, я поступать не собираюсь, – твердо объявил молодой граф. Нортгемптон медленно развел руками, будто демонстрируя свое бессилие:

– В таком случае, милорд, вам придется провести остаток дней своих именно в этом нелепейшем положении. Мне жаль вас и жаль мою племянницу.

В этот день, как и в последующие дни, они более не возвращались к вопросу. Проходили недели, из них складывались месяцы, и наконец-то негодование лорда Эссекса приутихло до такой степени, что он смог возобновить переговоры с Нортгемптоном.

В эти месяцы влюбленных кидало то в жар, то в холод, их надежды, так пышно расцветшие вначале, уже начали было увядать. Они виделись постоянно, а поскольку Нортгемптон не одобрял этих встреч, они встречались то в Хаунслоу, который стал постоянной резиденцией ее светлости, – она купила там дом, – то в доме Тернер в Хаммерсмите, то в «Золотой прялке» на Патерностер-роу и лишь изредка – в Нортгемптон-хаузе.

Из-за этих тайных встреч Рочестер начал пренебрегать своими обязанностями при дворе и чуть ли не самим королем. Если бы не Овербери, который все же следил за тем, чтобы Рочестер не очень-то забывался, отлучки влюбленного могли стать непростительно долгими.

Наконец в начале сентября лорд Эссекс снова пожелал встретиться с графом Нортгемптоном, и он опять заявил, что примет любое предложение, кроме того, что уже сделал старый граф. Но на этот раз Эссекс был менее решителен, и к концу встречи Нортгемптону удалось внушить упрямцу, что принимает он такой выход или не принимает, – это единственный возможный для него путь. И пока он не решится на него ступить, все дальнейшие разговоры просто не имеют смысла. Прощаясь, Нортгемптон постарался смягчить горечь своего предложения дружеским советом старого светского льва.

– В конце концов, милорд, чего стоит это маленькое неудобство, эти короткие, уверяю вас, смешки в ваш адрес, по сравнению с той великой свободой, которую вы в результате обретете? Да люди готовы отдать за свободу все самое ценное, даже жизнь. Вы же сохраните жизнь, а что насмешки? Чепуха! Неужто они могут потревожить настоящего мужчину?

Лорд Эссекс снова удалился для размышлений и пришел к выводу, что насмешки и вправду настоящего мужчину волновать не должны. Он вернулся, чтобы объявить о своей капитуляции: да, он поступит так, как советует Нортгемптон, лишь бы брак объявили недействительным.

Нортгемптон похвалил мудрость молодого графа и принялся действовать. Он решил самолично составить обращение к королю, втайне проконсультировавшись перед этим с Рочестером, которого держал в курсе всех своих шагов. В эти дни близость между ними возросла до такой степени, что их даже можно было бы назвать соучастниками.

Нортгемптон, посмеиваясь, составлял петицию, которую Рочестер должен был положить перед его величеством. Старый лис достаточно хорошо знал монарха, чтобы придать посланию такой вид, при котором его величество смог бы выступить в роли Соломона и первосвященника в едином лице, продемонстрировать глубины знаний в области закона и теологии – а король всякий раз с радостью хватался за возможность такого рода. Нортгемптон так и видел, как Яков урчит от удовольствия, составляя ответ, как он будет выписывать долгие ученые пассажи, призванные направить епископов и судей к должному решению.

Лорд Нортгемптон не ошибся – король действительно испытал массу удовольствия, получив петицию Эссекса.

Его величество сразу же послал за своим любезным Робином и, закрывшись с ним в опочивальне, показал документ (составлению которого его светлость был непосредственным свидетелем), после чего пустился в длительные рассуждения теологического, юридического и физиологического порядка. Его величество почти что прослезился по поводу этой крошки Говард и горькой судьбы, постигшей невинную овечку.

Если то, что сказано в петиции, правда – а его величество и предположить не мог, что люди способны на ложные утверждения, тем более, что будущее способно проверить их со всей очевидностью, – тогда выводы, к которым придут епископы, несомненны. Однако надлежало все же сначала самому полностью убедиться в правдивости сказанного – а король гордился своей дальновидностью, позволившей ему в свое время постичь козни участников Порохового заговора[46]. И потому его величество решил создать для расследования дела специальную комиссию.

Затем король вдруг вспомнил, что до него когда-то доходили слухи, связывавшие имя Рочестера с именем упомянутой леди, о чем он прямо дорогого Робина и спросил. Рочестер был готов к вопросу и отвечал откровенно: