Вскоре сэр Джордж был назначен королевским шталмейстером и даже завел свой собственный двор внутри двора, а поскольку имя его уже было на устах, недостатка в собственных придворных у сэра Джорджа не было.

Сомерсет наблюдал возвышение нового фаворита и узнавал в его карьере те этапы, через которые прошел и сам. Он ревновал, он нервничал, каждый день приносил новые страхи, и граф погружался в мрачную раздражительность.

Король предпринял последнюю попытку смягчить Сомерсета – он считал причиной его раздражительности ревность, а причиной ревности ошибочно полагал самого себя – и решил сделать так, чтобы сэр Джордж Вильерс испросил благосклонности графа. Этим способом король предполагал убедить Сомерсета, что от него по-прежнему зависят людские судьбы.

Сэр Джордж предстал пред очи могущественного фаворита и со скромным видом обратился к нему с речью, старательно для него подготовленной:

– Милорд, я жажду быть вашим преданным слугой, вручить вам мою придворную судьбу и уверить вашу светлость, что вы найдете во мне самого преданного сторонника.

Сомерсет не встал со своего места и даже не снял шляпы, и ее широкие поля скрывали его красивое, выразительное лицо. Ответ был решительным и жестким:

– Я не ищу вашей дружбы и у меня нет для вас никакой благосклонности. Больше всего на свете я желал бы свернуть вам шею – в этом вы можете быть уверены.

Молодой человек вскипел и уже собрался было ответить столь же резко, но сопровождавший его сэр Хамфри Мэй схватил его за руку. Тогда сэр Джордж молча и с достоинством поклонился и вышел.

В спину ему раздался презрительный смех Сомерсета.

Слова лорда Сомерсета были в точности переданы королю. Король был глубоко опечален афронтом, устроенным его «дорогому Стини» – так он теперь именовал Вильерса, поскольку увидел в нем сходство с портретом Святого Стефана, висевшего в банкетном зале. Но, несмотря на громкие заявления, что никто не может повергнуть его в трепет, король все же побаивался упрекать Сомерсета.

Всем известно, что загнанный в глубь души гнев может превратиться в страшный яд. И почти всегда этому яду удается отравить любовь и преобразовать ее в ненависть. И вот теперь король, ради собственного спокойствия продолжавший хранить видимость приязни к своему Робби, в глубине души начал его ненавидеть.

А наш герой, никогда не отличавшийся житейской мудростью, не придумал ничего лучше, как вступить в некоего рода союз именно с теми людьми, которые больше всего и жаждали его падения.

Наиболее активными агентами враждебной ему партии были те двое, кто в свое время метили на должность государственного секретаря – сэр Томас Лейк (ему, как мы помним, было в должности отказано) и, как ни странно, сэр Ральф Винвуд, который должность получил. И если мотивы первого хоть и презренны, но по-человечески вполне понятны, то мотивы второго заслуживают особого разговора.

Сэр Винвуд получил пост именно благодаря стараниям лорда Сомерсета и, казалось бы, должен бы быть ему за это благодарным. Однако, получив должность, сэр Ральф не снискал в ней того, о чем мечтал.

Назначая его государственным секретарем, лорд Сомерсет видел в этом мрачном, суровом джентльмене второго Овербери, то есть того, кто, выполняя все надлежащие обязанности, оставался бы в тени, а плоды трудов предоставил бы пожинать Сомерсету, чтобы тот, не прилагая никаких усилий, оставался бы в глазах всего света вершителем судеб государства.

А сэр Ральф вовсе не желал играть теневую роль: если уж на его долю и выпала тяжкая работа, он не собирался ни с кем делиться ее результатами. Роль тайного советника лорда Сомерсета его не устраивала, и, раздраженный ограничениями, которые наложил на него патрон, он замкнулся внутри этих ограничений и хранил всю получаемую информацию при себе, предоставив Сомерсету свободу блуждать в потемках. Сэра Ральфа мучило подобное положение, он искал способы избавиться от него и фактически получить ту самую власть, которую номинально давала ему должность. Он понял, что, пока бразды правления будут находиться в руках Сомерсета, никакие перемены невозможны, и потому был готов избавить себя от этого бремени. И тщательно просматривал пути завершения того процесса, который уже так искусно начал сэр Томас.

Он наблюдал за растущей популярностью сэра Джорджа Вильерса и, хотя в глубине своей суровой пуританской души презирал его как очередного фаворита, по своему опыту знал, что из фаворитов иногда получаются крупные государственные мужи. А поскольку фавориты безраздельно пользовались монаршим расположением, само провидение назначило им роль того голоса, который может нашептать в королевское ушко нужные слова о нужном человеке. Если Джорджа Вильерса правильно подготовить, его ждет блистательное будущее, а скорость обретения им надлежащего положения будет зависеть от того, с какой скоростью это положение потеряет Сомерсет.

Сэр Ральф Винвуд начал действовать по двум направлениям. Он тщательно культивировал расположение к себе сэра Джорджа Вильерса, в чем следовал новейшей придворной моде, а также разрабатывал способы скорее передвинуть лорда Сомерсета в разряд «ненужных вещей», и в этом его действия не отличались от принятого при дворе курса.

Но вот произошло событие, которое не мог предвидеть и дальновидный сэр Ральф. К нему поступило письмо от королевского агента в Брюсселе – государственный секретарь предпочел не раскрывать его содержания не только своему патрону лорду Сомереету, но и никому другому. Этот агент, мистер Таумбол, писал, что у него есть секретная информация касательно смерти сэра Томаса Овербери. Более он ничего в письме добавить не может, но обещает сэру Ральфу подробно ознакомить его с имеющимися сведениями в обмен на разрешение вернуться в Англию.

Сэр Ральф предался серьезным размышлениям. Он помнил слухи, ходившие после смерти Овербери. Уверившись, что смерть Овербери была отнюдь не случайной, сэр Ральф задал себе вопрос, с которого издревле начинаются все расследования: «Qui bono fuerit?»[58] Весь ход событий, последовавших за смертью сэра Томаса Овербери, указывал на то, что максимальную выгоду извлек именно лорд Сомерсет и что именно он был тем лицом, кто мог желать избавиться от Овербери.

Эта мысль послужила толчком к дальнейшим поступкам государственного секретаря.

Мистера Таумбола потихоньку вызвали из Брюсселя, и сэр Ральф получил ответ на тот самый вопрос, который возникает в начале любого следствия по делу об убийстве.

Некий молодой англичанин по имени Уильям Рив, помощник аптекаря, был застигнут во Флашинге суровой болезнью. Убоявшись, что болезнь есть наказание Божье, он признался, что сделал сэру Томасу Овербери в Тауэре вливание сулемы[59]. Сделал он это по приказу своего хозяина, аптекаря Поля де Лобеля, который за два дня до того навещал сэра Овербери. Хозяин, боясь, что бедный парень проговорится, дал помощнику денег и быстренько спровадил за границу.

Сэр Ральф выслушал сообщение с мрачным, непроницаемым видом, тщательно записал показания Таумбола, заставил его подписаться и отправил назад в Брюссель.

После этого сэр Ральф внимательно ознакомился с окружением Поля де Лобеля. Это не составило труда – аптекарь был хорошо известной фигурой. И вот в один знойный августовский день сэр Ральф явился в дом на Лайм-стрит, что возле Тауэра.

Доктор Лобель был поражен внезапным появлением в своей скромной обители грузного чернобородого джентльмена, одетого во все черное и имевшего весьма строгую физиономию. Джентльмен представился государственным секретарем и первым делом потребовал от доктора не разглашать содержания той беседы, которую он намерен с ним провести. Доктор проводил гостя в грязноватую гостиную на первом этаже и предложил кресло.