— Наверное, не одна.

— О да, — согласился я. — Были и иные учителя и советники. Не очень много, однако первый шанс получил в Де-Труа. И некоторые мысли родились именно там во время моих занятий. Я это помню. Никто не знает, что нас ждет впереди, жизнь бывает жестока…

Вот это было сознательно, и вряд ли она этого не помнит. При муже я вел себя исключительно вежливо. А вот наедине мы частенько говорили достаточно свободно и даже спорили.

— Как заяц с волком? — подтвердила.

Когда-то я ей сказал приблизительно следующее: на жизнь жаловаться бессмысленно. И не по причине предопределенности и божественной воли. Так уж повелось, что хищник пожирает травоядного, а сильный правит слабым. Не нужно питать иллюзии по отношению к людям. Практически всегда они поведут себя самым худшим из возможных образом. Когда на это рассчитываешь изначально, и жить проще. Ведь не бывает жизни плохой или хорошей, жестокой или ласковой. Она такая, какую мы построим, частенько вынужденно. И принимать ее нужно без ругани в чужой адрес, а стремиться исправить. Насколько это возможно.

Почему-то качества, восхваляемые в церквах — доброта, щедрость, открытость, прямодушие, — не способствуют процветанию. А вот лукавство, алчность, эгоизм и даже подлость гарантируют успех. Люди вслух восхищаются добродетелями первых, но на практике пользуются не ими, а вторым набором — грехами.

— Все верно. Поэтому, если будет какая нужда у вас или дочери, — с нажимом, — всегда к вашим услугам. Любая. Денежная, юридическая, совет или просто дружеская рука. Не нужно стесняться или оглядываться, что и кто скажет.

— Спасибо, — сказала она помолчав. — Не думаю, что понадобится, но спасибо.

— Всегда рад буду помочь вам или дочери, — опять подчеркнул тоном.

Не догадаться о смысле — надо быть ну очень большой идиоткой, а Дениз таковой сроду не являлась.

— Болит? — спросила, коснувшись пальцем в перчатке щеки и тут же отдернув, словно испугавшись, руку.

— Уже зажило. К счастью, я не женщина и не очень обеспокоен по поводу уродства.

— Шрамами, полученными не в драке, а на службе родине в бою, надо гордиться, — сказала очень серьезно.

— Никому не говорите, — произношу театральным шепотом, — но я бы предпочел вовсе не ловить пулю рожей, а находиться далеко в тылу. Просто в тот момент отсутствовал выбор.

— Неправда, — возмутилась Дениз, — никто не мешал умчаться в тыл, якобы подгонять войска. Ты так и не стал подлецом и эгоистом вопреки высказанной философии.

Выходит, помнит тот давний разговор, и достаточно хорошо. Куда важнее, что это первая самостоятельная кампания и вся ответственность за принятые решения ложилась на меня. Ей-богу, плевать на мысли других и тем более на славу. Но от меня зависели жизни тысяч людей. Стоило авангарду побежать — и ирокезы вклинились бы меж колонн, нанеся удар по флангам. Это было бы не поражение, а разгром.

— Глупо было бы самому себя очернять, — развожу руками. — Стараюсь все же не заступать черты. Но иногда это так тяжело… Конгресс — натуральное сборище эгоистов, чтобы не сказать грубее, а политика в принципе очень напоминает потасовку в баре. Все дерутся со всеми, без видимых причин меняют стороны, судьи отсутствуют, и мордобой продолжается либо бесконечно, либо пока силы не оставят окончательно. Главное — настоять на своем, пусть речь идет о самом существовании Союза, безопасности и благополучии колоний. Могу понять, почему часть офицеров недовольна мною…

Ну вот, мы перешли от личных интересов к общественным. Полагаю, и к лучшему. Совершенно не хочется смущать и пугать. Сказать про дочь был обязан, хотя вряд ли когда обратится.

— Потому что я не продвигаю их на более высокие посты. Если у человека потолок командира роты или взвода, он не может вести за собою полк. Офицерские должности предназначены только тем, кто умеет воевать. Не отдавать приказы, а вести за собой людей… И плевать на происхождение. Меня волнует результат… А вот политики не имеют высшего командования, не желают подчиняться и каждый считает себя самым умным.

— Это правда, что на вашем заводе сделали механическую жатку? — спросила она чересчур громко, и взгляд через плечо за мою спину очень красноречив.

— О, мадам! — незамедлительно подхватил я тему. — Я уверен — огромный прорыв в сельском хозяйстве. Основная американская проблема — отсутствие достаточного количества рук. Поэтому исключительно выгодно пользоваться механизмами. Скажем, изобретение механической рядовой сеялки, с помощью которой семена стали выкладывать параллельными рядами, облегчая как прополку с помощью мотыги, так и сбор урожая, показало безусловную выгоду для поместья. Потом появилась молотилка. Теперь жатка. Пока спрос не очень велик, тем более что мы все больше по части ружей стараемся. Время такое, не до деревенских радостей. Вот недавно мне сообщили про создание паровой пушки.

— Вместо станка будет стрелять? — изумилась Дениз.

К шутке это не имеет отношения. Дэвид Хеннесси сильно возбудился на почве военных действий и создал очередной агрегат. Испытания прошли успешно, но уж больно тяжел и неудобен. На кораблях такая штука в самый раз, но не в поле.

— Месье Гайтнер, — обернулся я на шаги.

За его спиной виднелся Игнациус с озабоченной рожей. Свидетель? Заревновал, что ли, супруг и на дуэль вызовет? Так причин не имеется. Себя на посмешище выставит в первую очередь. Да и нет причин считать этого подслеповатого типа опасным.

— Боюсь, генерал, — произнес депутат, — очень вероятно, скоро потребуется и паровая пушка. Буквально сейчас прибыл посыльный шлюп в порт. Испанские войска вторглись в Новую Галлию.

Черт побери, почему сейчас, а не весной, как нормальные люди?! Я не успею до холодов, и это мощный удар по Союзу. Может, на это и рассчитано?

— Прошу простить, — поклонился я в сторону Дениз, — и вас, господа. Срочно отбываю в войска.

Пушка в очередной раз увязла в грязи. Артиллеристы под моросящим дождиком без особой охоты впряглись, помогая несчастным еле живым лошадям. Изнуренные и ослабевшие от лишений, кони падали и не могли найти точки опоры, чтобы встать на ноги. После нескольких неудачных попыток они оставались лежать на земле, и невозможно было заставить их вновь попробовать подняться. Почти все шли пешком, включая офицеров. Холодный октябрьский дождь, начавшись с вечера, так и поливал без устали. Пехота вязла выше щиколотки, кони по бабки, орудия и повозки проваливались местами едва ли не до ступицы.

Длинная колонна войск, тонущих в грязи орудий и телег растянулась на пару лье. Еле передвигая ноги, солдаты брели мимо, под понукания сержантов уже не замечая никого и ничего. Нередко по пояс выпачканные, утомленные и несчастные, упрямо шли в неизвестность. Большинство прекрасно понимало про отсутствие другого выхода, остальные не имели сил удрать. Впереди, возможно, ждали склады с продовольствием и отдых в теплых помещениях. Позади осталось добрых семьсот миль пути, и возвращение окажется хуже дороги вперед.

Вдобавок сварить или разогреть даже имеющуюся пищу крайне проблематично под бесконечным дождем. Армия не имела выбора, она могла идти только в прежнем направлении. Голод подгонял солдат, разутые и раздетые, с тяжелыми ружьями наперевес, внешне скорее напоминавшие орду оборванцев, чем регулярную армию, они могли надеяться только на победу, все иное означало для них гибель.

Особенно холодно было по ночам, а многие не имели теплых шинелей. Колонии считали, что снабжение Континентальной армии возложено на Конгресс. А тот в очередной раз находился в глубоком раздумье, откуда взять необходимые средства. Точнее, все было сделано идеально с точки зрения сидящих в теплых тавернах депутатов. Учреждены квартирмейстерский и интендантский отделы, отвечающие за поставку необходимых вещей. Пока мы стояли возле Нового Амстердама, все происходило на очень приличном уровне. Однако расстояния и коммуникации, а также то, что я гнал войска на приличной скорости, все испортили. Догнать нас не могли, а снабжать по морю были не способны. Большая часть необходимого прибывала в Акиндек и там лежала в ожидании нашего прихода.