И ведь смеют упрекать и требовать отчета по каждой мелочи! Половина откупилась от службы, выставив вместо себя заместителей. Нередко тех же негров-рабов, пообещав свободу. Лишь бы не платить беднякам. А теперь жди от этих подменщиков массового дезертирства. Зачем сражаться, когда франки и так волю предлагают?

— Не до Континентальной армии им всем. Значит, поддержки я не получу. Ни численной, ни материальной, ни финансовой. Милиция важнее дома, следить за рабами и держать в повиновении. И рекрутский призыв проводить лишь для обороны. Ему важно держать в узде собственный народ, а то плантаторы не проголосуют за него и не получит поста. А ведь этот из лучших. «Прогрессист»! Требовать одновременно уничтожить оккупантов и спасать Федерацию не стесняется публично.

Помолчал, глядя, как Рут ест. Все же голодная была. Явно после очередной клиентки. Саквояж с инструментами с собой, и запахи отчетливые. Кровь и медицинское что-то.

— Или предлагаешь сходить домой? — допив кофе, устало спрашиваю. — Элизабет не писала писем в армию, отделываясь случайными записками с лаконичным «все в порядке» и просьбами о дополнительной сумме. Ее урожай и скот не забирался мародерами, солдаты не поджигали дом и не угоняли на работы рабов, не вырубали деревьев на костры и не пускали сараев на дрова. И в результате кроме жалоб ничего от нее не видел. Меня и к Франку не подпускают, а от любого его чиха супруга впадает в истерику и почему-то обвиняет меня.

Рут моргнула на мое излияние и промолчала.

— Ах да, — говорю, — ты же ей не подруга. К Арлет как-то тоже идти желание отсутствует. Она занята в больнице с утра до вечера и не стремится к себе приглашать.

— А что ей делать, сидеть плача? Ты сам детей отправил учиться аж в Новый Амстердам, будто ближе не нашлось места.

— Я выбрал лучшее. Уж в таком обвинять… У нее мужчина не завелся?

— Ерунду говоришь. Ты больше года отсутствовал и думаешь, женщины обязаны кинуться на шею?

— Выходит, я виноват в нападении испанцев. Ах я негодяй!

— Не устраивай комедию, — скривившись, посоветовала Рут.

— Да уж скорее трагедия. Общественные обязанности поставил выше личных интересов и расплачиваюсь. Теперь еще на год-два уйду спасать Отечество. И что?

— А попытаться наладить отношения в мудрую голову не приходит?

— Подарки и прочее ухаживание, будто нам семнадцать, и первый поцелуй? Нет. Не потому что жалко, хотя денег-то и нет. Я их угрохал на покупку обуви для солдат. Все думают, полные карманы золота, а оно все больше вложено в разного рода недвижимость. Нету, понимаешь?

Я было подумал, пришла от Арлет, мосты наводить и мирить. Ошибся. По собственной инициативе решила попытаться нечто сделать. Приятно, что хоть одна подруга у меня имеется. И что характерно, как раз с Рут никогда не спал, пусть многие в том и уверены.

— Нормальные жены ждут мужей, — заявил, — какие они есть, и радуются, что вернулись. Может, потом пожалеют об этом и что сразу не выгнали, однако не смотрят, как на случайно забредшего соседа. Наверное, я не лучший экземпляр мужчины, и все же не настолько поганый, чтобы не найти времени за трое суток пребывания в Акиндеке. Тем более что послезавтра снова уезжаю.

— Это еще не повод напиваться.

— На войне я не позволяю никому надираться, являя идеал. А здесь и сейчас имею право отдохнуть.

— Хватит, наотдыхался. Пойдем.

— Куда? Ты вообще слушала, о чем я час талдычил?

— Ко мне пойдем.

Она уже пару лет жила отдельно, а я так и не удосужился заглянуть в гости. Не очень красиво. Стало любопытно.

— Кровать тебе найду. — В тоне явно отсутствовало приглашение к сексуальным подвигам.

Не уверен, что у Рут вообще был некто мужского пола с Мичигана. Она до сих пор ходит с ножом и стилетом, пусть никто и не покушается на добродетель. Вспорет брюхо такому идиоту моментально, тем более что имеет огромный хирургический опыт.

Я ведь чистую правду сказал, ничего ужасного, вопреки ее представлениям, во внешности. При желании нашла бы вдовца или даже молодого. Не сказать что особо много денег, но нечто скопила. Опять же и она, и Арлет свободные денежки вкладывали в мой Торговый дом и ссудную кассу. В наши дни, когда цены галопируют, их капитал привязан не к бумажным, а к серебряным юнайтам. Где-то на пять процентов в год растут стабильно.

— Хоть выспишься перед дорогой, великий человек.

— А на моих парней место будет? — уже согласный, интересуюсь, глядя на торчащих у дверей за отдельным столиком. Занятно, почему ее пропустили. Знают?

— На коврике поспят. Одеяла дам.

— Тогда ладно. Спасай меня от пьянства.

На расстоянии в полсотни туазов краснели догорающими углями практически погасшие костры. Луна спряталась за тучи, не давая нормального освещения. Большинство караульных дремало в тишине ночи, не подозревая о разворачивающейся в цепь колонне солдат.

Офицер молча махнул рукой, опасаясь произвести шум. Множество людей зашагало вслед за ним, опустив штыки. Только скрип ремней и еле слышное дыхание раздавалось из рядов. Даже привычного топота не слышалось, люди стремились ступать насколько возможно тихо. На той стороне по-прежнему никто ничего не замечал, пока вооруженные люди не подошли вплотную. Лишь теперь раздался неуверенный оклик.

Солдаты дружно перешли на бег и ворвались в спящий лагерь, с ходу пронзая штыками тела и разбивая головы прикладами не успевшему очухаться врагу. Запоздалый выстрел часового уже не имел ни малейшего смысла. Даже выполнив долг и свалив одного из атакующих, он уже ничего не сумел изменить, погибнув моментально. В темноте, немного рассеявшейся из-за выглянувшей луны, очень быстро началась резня, а затем паника охватила только что спавших, и они бросились наутек, бросая оружие и все свое имущество при виде жутких синих[41] мундиров.

— И чем эти лучше? — брюзгливо спросил майор Савуа у офицеров, когда те прибыли с докладом о результате ночного нападения.

Две с половиной сотни убитых, полторы пленных и не меньше семисот сбежало без штанов. Они, в свою очередь, потеряли четырех убитыми и трех ранеными.

— Федералы, Континентальная армия… Такое же скопище паршивых ублюдков, не выдерживающих melee.[42] Попомните мое слово, война не протянется долго, еще один удар — и они просто разбегутся.

Присутствующие, еще не отошедшие от схватки и возбужденные, были в большинстве согласны с начальником. Впереди ждали легкие победы, тем более что среди местных жителей обнаружилось немало людей с республиканскими убеждениями. Некоторые даже вступали в армию. Все были уверены: стоит уничтожить Континентальную армию — и никаких препятствий к подчинению здешних колоний не ожидается.

— Говорят, генерал Эймс перед выступлением собрал своих солдат, — сказал капитан Жюинье, заработавший звание на полях сражения. До революции он был обычный рядовой и до сих пор не расстался с привычкой высказывать, что в голову взбредет, — и объявил, что в ближайшее время намерен повести их против численно превосходящего противника. Предложил всем, у кого истекает срок трехлетней службы, получить соответствующий документ об освобождении от армейской повинности. Никто не пожелал получить сомнительное свидетельство о трусости.

Он хотел сказать, что у Континентальной армии появилась своя профессиональная гордость и она перестала быть просто временным собранием людей, в любой момент готовых разойтись.

— Так они ее показали прямо сейчас! — рыкнул майор. — Герои на словах, чем эти лучше сдавшихся в укреплениях Манхэттена?

Хватило одного штурма, чтобы тамошние отряды, сидя в редутах, выбросили флаг капитуляции. Сдалось почти четыре тысячи человек при трехстах орудиях и немалых запасах, которые очень пригодятся группе вторжения. И стоило это тридцати девяти убитых и в два раза больше раненых. Ничтожные потери. Это уж не вспоминая обнаруженного в Новом Амстердаме прекрасного арсенала, годного для обеспечения армии. Нашлось и около трех тысяч хорошо подготовленных рабочих, желавших продолжать зарабатывать себе на жизнь, даже работая на французов.