Давно надо было бить по метрополии, а не драться на периферии. Может, сейчас все было бы иначе, и уж точно добычи в Центральной Европе больше. Он это хорошо помнил с итальянской кампании. Куда там нищим берберам с арабами, едва способным себя и семьи прокормить. Последний рядовой из обоза и то мог позволить себе есть в начале итальянской кампании на серебре. Потом уже вообще временами питаться нечем было в центральных провинциях, но тут ничего не поделаешь: война. Двадцать лет топтания по виноградникам и полям с разграблением городов увеличению благосостояния не способствуют.

— Прорвали! — с удовольствием вскричал Гомес. — Они отходят!

К сожалению, кажется, не бегут, подумал Ромеро, отдавая очередной приказ адъютанту. Требовалось поддержать орудийным огнем войска, передвинувшись ближе к уже захваченным вражеским позициям. С недавних пор он относился к врагу с уважением и не собирался давать ему второй шанс. Один раз уже поверил донесениям «американская армия убога, плохо вооружена, голодна и не способна к действиям». Стоило это сотен убитых и попавших в плен солдат, а также мятежа на уже смирившейся с участью занятой территории.

— Генерал, — сказал Ромеро, оборачиваясь к соратнику.

Пришло время двинуть вперед резерв, завершая победу.

Все же, понеся огромные потери, немцы стали выдыхаться и уже не торопились наносить вторичный удар. Вялая перестрелка продолжалась, и только. Впечатление, что федералы встали на последнем рубеже и требовался дополнительный нажим. Еще чуть-чуть — и они побегут.

— Есть! — бодро ответил Гомес, не дожидаясь конкретных указаний. Он все прекрасно понимал и без дополнительных слов и мог не хуже своего командующего объяснить, почему именно в этот момент, а не раньше или позже. Если у Ромеро было сорок лет опыта, то у него на добрых десять лет больше и последнее звание всего на ступень ниже. — Мы поддержим камрадов всеми силами.

Он вскочил на коня, подведенного адъютантом, и умчался к своим людям. Достаточно быстро, как в подзорную трубу стало видно, тронулась дивизия. Впереди строя пешком шел Гомес, явно подбадривая солдат и показывая пример. Глупо с точки зрения безопасности, но вполне соответствует воинским порядкам и чести.

Оба странных котла работники продолжали старательно подкармливать углем. Вокруг повозок суетились люди, и неприятно визгливым голосом распоряжался пожилой пухлый человечек. Виктор Корсель тосковал. В то время как идет тяжелый бой, его товарищи гибнут, сражаясь, он продолжает заниматься охраной невразумительной дребедени.

То есть что такое паровая машина и как она используется на заводе, он смутно представлял по разговорам, но не имел понятия о практической деятельности. Во всяком случае, не настолько темный, чтобы не понимать принципа. Только где здесь станки? Чушь какая-то.

Кому сдались две тяжеленные бандуры, понять сложно. На прямые вопросы механики не отвечали, испуганно косясь на начальство, и норовили сбежать поскорее от любопытных. Одна из них якобы должна тащить вторую. То есть ползла, заменяя лошадь, и делала это со скоростью пешехода. Причем приходилось постоянно вытаскивать их при помощи лошадей из ям и чинить колеса с прочими деталями, поскольку дороги не были приспособлены для такой тяжести.

Он начинал подозревать, что звание капитана, которым так гордился, и его былая служба в качестве адъютанта при генерале Эймсе вовсе не так хороши, как казалось прежде. Его отправили вроде бы командовать ротой, однако вместо участия в бою они занимались перевозкой и установкой странных механизмов. Все его подразделение в итоге оказалось придатком неких подозрительных планов, не имеющих отношения к боевым действиям.

Если бы его лично генерал не отправил этим заниматься, давно попытался бы потребовать объяснений или сбежать в часть, пусть и с понижением. Обмануть доверие Эймса он не мог. Хотя было ли оно, если так и не прозвучали пояснения.

Мимо шли остатки разбитых на холме рот. Измученные, грязные, многие раненые. Они ковыляли, без особого интереса глядя на происходящее. Там, откуда солдаты шли, продолжали вразнобой стрелять. Но всем уже ясно: даже в оборудованных заранее укреплениях и на выгодных позициях они не сумели удержаться. Хорошо еще не побежали под натиском испанцев и немецких наемников, а отступали по команде. Через достаточно короткий промежуток времени здесь окажутся чужие войска. Он в очередной раз оглянулся на гражданского типа, просившего называть его Дэвидом.

— Уже готовы, — сказал тот, нервно заламывая руки. — Вы думаете, мне не страшно? Я два с лишним года убил на доведение до ума изобретения, и это первое испытание в полевых условиях, а не на полигоне.

Капитан Корсель с изумлением осознал, что вечно озабоченный человек, все время трясшийся возле железных бандур, боится не попасть под пулю, а провала эксперимента. Для него все происходящее — не война, а некая опытная проверка полезного механизма.

— То есть вы никогда не… — с удивлением пробормотал капитан.

— Господин Хеннесси! — окликнули того мастеровые, и человечек стремительно умчался, недослушав.

Барабаны, диктующие темп атаки, били уже совсем рядом. Еще мгновенье — и на открытое поле перед ними выплеснулась человеческая волна. Стройные ряды в голубой форме неумолимо надвигались. Впереди шествовали командиры, хорошо отличимые по головным уборам. Федералистские офицеры в результате постоянных стычек с индейцами усвоили необходимость не красоваться в виде петухов: дикари с огромным удовольствием отстреливали командиров. Большинство младших и средних ограничивалось офицерским шарфом и при возможности лучшим сукном для мундиров. А то по бедности все ходили в сером и частенько застиранном до белизны и красили подручными народными средствами, отчего мундиры порой в одном взводе отличались живописными расцветками.

На какую-то секунду Виктор почувствовал облегчение. Это были не «зеленые» — немцы. Обычная пехота, причем, вероятнее всего, набранная в колониях и не особо стойкая. Потом вздохнул. На его две сотни человек, включая обозников и санитаров, надвигающейся толпы хватит просто затоптать, даже не пуская в ход штыков.

— Капитан? — напряженно произнес стоящий рядом ротный сержант.

Он успел отслужить еще в регулярном колониальном полку и утверждал, что помнит генерала Эймса обычным скаутом. Мало кто верил в его байки, однако опыта говоруну хватало на всю роту, и фактически он руководил всем в отсутствие офицера. Радости назначение Корселя ему не доставило, но субординацию выучил много лет назад и даже советовал при необходимости, тихо и без чужих ушей. Удачный вышел симбиоз.

— Двести ярдов! — прокричал один из мастеровых, напряженно всматриваясь в заранее отмеренное расстояние и положенные для лучшей доходчивости белые камни на каждые пятьдесят ярдов.

— Отходим за повозки, — небрежно ответил Корсель.

Приказ был достаточно внятным и поверг его в недоумение еще тогда. Стоило ломать спины и возиться со всем этим железом, чтобы бросить под ноги противнику без боя. «Военное искусство — это простое искусство, вся суть его в исполнении, — вроде как „объяснил“ Эймс. — Обычно ставлю в известность о целях действий, но бывают моменты, когда знания излишни. Потерпи и все поймешь».

— Сто ярдов! — прозвучало, когда рота отступила к повозкам и опять встала.

— А ведь это ружейные стволы, — озадаченно сказал кто-то из нижних чинов.

Корсель убедился в правоте говорившего. Прежде этот механизм отсутствовал, смонтировали буквально сейчас. Скрывали?

— Начали! — крикнул срывающимся голосом Дэвид Хеннесси, и тихое гудение рядом сменилось ревом бесперебойной стрельбы.

По рядам наступающих прошел свинцовый ветер, валя солдат и офицеров десятками. Ружейные стволы выплевывали пули непрерывно, сметая полки вчистую.

— Господь наш милостивейший, — сказал не менее потрясенный сержант рядом, не сознавая, что он произносит вслух. — За пару минут уничтожили целый полк.