— Этот Эймс, не имеющий не только образования вообще, но даже военного! Дутая величина.

Капитан Жюинье мысленно скривился. Он не любил пустых слов и людей, делящих заранее шкуру неубитого зверя. Только прибывшие войска достаточно долго отдыхали. Командование вынужденно пошло на этот шаг. В течение двух месяцев солдаты находились в тесных корабельных помещениях и нуждались в передышке. Да и подкормить требовалось чем-то более приятным, чем вечная корабельная солонина. За это время он достаточно общался с горожанами на острове и материке, где высадили одним из первых их полк. Даже относящиеся без симпатии к генералу Эймсу подчеркивали его практичность и приобретенный на практике опыт боев. Он поднялся с самых низов от солдата до офицера и хорошо знал слово «честь». Информаторы даже из республиканцев подчеркивали верность слову.

Многим местным крайне не понравилось грубое обращение с пленными и ответ командующего экспедицией генерала Дюфура на письмо Эймса. В ответ на законные претензии по поводу бедствующих американцев, которых практически не кормили, гоняли на тяжелые работы, и отказ признавать какие-либо привилегии за пленными офицерами федералов, запертых в грязную тюрьму вместе с уголовниками, Эймс пообещал ответить зеркально. Нарушители цивилизованных правил ведения войны не смеют рассчитывать на иное обращение.

Капитан Жюинье побывал в Испании, лично видел герилью и чем заканчивается попадание в руки к тамошним ублюдкам. Ему случалось освобождать искалеченных, с отрезанными частями тела и выколотыми глазами. Путешествовать в одиночку там было возможно разве до первого дерева, на котором смелого глупца непременно вздернули бы. Здесь до сих пор они еще не сталкивались с такой ненавистью. А Дюфур, похоже, провоцировал ее, не понимая, к чему идет. Обещание перевешать мятежников, не согласившихся на амнистию и принятие присяги, а также сжечь всю страну, если понадобится, могло иметь тяжелые последствия.

— Пусть только посмеет преградить дорогу — разнесем без промедления. А кто не сдастся, — сказал с чувством майор Савуа, — того уничтожим!

Я в третий раз вел армию по здешним дорогам. Благодаря знакомым путям штаб мог тщательно проработать план маршрута. Собирались лошади и повозки, необходимые для перевозки припасов. В стратегических точках ждали подкрепления и снабженцы со свежими животными, а также склады заранее приготовленного продовольствия. Только очень далекие от реальной жизни люди воображают, что нет ничего проще, чем управлять войсками в походе. Якобы по команде «Марш!» все идут вперед. Любой командир, который не принял бы других мер для обеспечения движения, кроме этой нехитрой команды, растерял бы половину своих людей после первого же перехода.

Усиленная ополченцами Континентальная армия выступила навстречу оккупантам без малейшего промедления. Это уже становилось привычным, как и вечная необходимость торопиться. Парады тоже превратились в традицию. Сознательно провел солдат через Эшли и Акиндек, демонстрируя людей, идущих сражаться с врагом. Конечно, на регулярные полки мои подразделения походили мало. Для опытного глаза мои подчиненные не производили впечатления настоящих вояк. Они сбивались с шага, держали голову недостаточно прямо.

Головные уборы носили все по-разному. К тому же неизвестно когда начавшаяся мода превратилась в повальное подражание. Если офицеры носили что им удобно, то и многие солдаты манкировали положенной формой одежды, используя шляпы с высокой тульей и широкими полями. А одеты были кто во что горазд. Большинство в охотничьих куртках, простых серых рубахах, иногда отделанных красным для различия подразделений. Конгресс, по известным одному ему причинам, уже год не присылал ни материи, ни мундиров. Да и денег давал в мизерном количестве.

Видимо, там пришли к выводу, что в дальнейшем, после поражения Новой Испании, содержать столь крупные силы не имеет смысла. Мне даже в очередной раз пришлось пустить в ход личный кошелек, приобретая продовольствие у фермеров, а у торговцев обувь. Между прочим, пять тысяч фунтов стерлингов на дороге не валяются, и если бы не взятая с Веракруса контрибуция и запасы крепости, включая порох и рис, на который нижние чины уже смотреть не могли, начался бы натуральный голод.

Я не столько планировал боевые действия, сколько постоянно искал, где чего урвать. Главный предмет внимания, как оказалось, снабжение. Письма, отправленные по совету дез Эссара лично губернаторам, легислатурам и конкретным, часто хорошо знакомым людям с просьбой о любой помощи, может, и возымеют действие, но достаточно нескоро. И, естественно, в том случае, если Континентальная армия все еще будет существовать. В этом у меня уверенности не было.

При выступлении имел девять тысяч федералов, восемьсот ополченцев из Батавии, две тысячи двести из Новой Галлии и почти пять тысяч из Альбиона. При первом же столкновении легкая бригада на полторы тысячи испарилась на манер снега при жарком солнце в пустыне. До основной части домчалось не больше сотни. Остальные исчезли бог весть куда. Не верится в такие огромные потери. Скорее дезертировали, обделавшись. И это еще не худший контингент. Все же в авангард ставил уже обстрелянных.

Время на серьезную подготовку отсутствовало. Ночные беглецы достигли основного отряда на рассвете, и пришлось останавливать движение, срочно выбирая подходящую позицию. Удалось лишь создать нечто вроде временных укреплений из срубленных стволов и невысокий земляной вал. Потом появился противник. Командиры франков не спешили. Они выстраивали колонны, почти не удостаивая противника внимания. Буквально на виду, но вне действия огня.

Возможно, они стремились таким образом обескуражить: вон мы какие, спокойные и слаженно действуем, — но если так, то ничего не вышло. В рядах раздавалась в основном ругань. Ополченцев я поставил во вторую линию, не очень надеясь на их готовность выдерживать обстрел. А мои парни видели не только регулярную пехоту испанцев, но и немцев-наемников воочию. Ничего нового при всем желании усмотреть в происходящем не могли. Зато повод для остроумия по-солдатски обнаружили замечательный. Даже голые задницы показывали, а не только орали всякие гадости, изрядно подогретые выданным перед боем ромом.

В десять утра загремели пушки. Наши ответили, не дожидаясь команды. К сожалению, и по данной части мы заметно уступали франкам. Вся артиллерия армии состояла из двух полевых и трех батарей конной артиллерии. Получить достаточно средств для снабжения всех полков легкими трех-четырехфунтовыми орудиями так и не смог. В результате мы имели сорок против шестидесяти вражеских стволов. Одна радость — потеря времени в поисках наиболее надежной позиции себя оправдала.

Склоны холмов, на которых я расположил линию обороны, были настолько крутыми, что франки оказались лишены своего подавляющего преимущества. Их артиллерия не могла вести прицельный огонь иначе, как глубоко вкопав в землю станины лафетов. Пушки не имели необходимого угла прицеливания. Урон оказался много легче предполагаемого. Наши ядра, напротив, достигали вражеских солдат. Кажется, и на той стороне факт осознали. Там забили барабаны, запели рожки сигнальщиков, и, выстроившись в три шеренги, франки строевым шагом двинулись в лобовую атаку на укрепленные высоты — без поддержки артиллерии.

Только нежелание выглядеть придурком удержало от радостного вопля и махания шляпой в приветствии. Я получил свой минимальный шанс всерьез наказать излишне самоуверенных. Пушки продолжали непрерывно греметь, засыпая уже не ядрами, а картечью подступающую синюю солдатскую волну. Трещали и отдельные выстрелы, плохо различимые в общем шуме. Это снимали офицеров члены специальных команд, вооруженные длинноствольными нарезными ружьями.

— Полкам не стрелять, пока не увидите белки их глаз! — крикнул.

Все же защелкали выстрелы нетерпеливых. В ярости обернулся, и половина офицеров, не дожидаясь вопля, понеслись сломя голову успокаивать сильно нервных. Иные пускали в ход и кулаки, наводя порядок.