Эймс постоянно маневрировал, прикрывая дорогу на юг и не позволяя идти на Альбион, создавая угрозу тылу французской армии. Экспедиционный корпус просто не в состоянии был оккупировать обширные пространства, а уничтожить боевую силу американцев не представлялось возможным — уж очень они были легки на ногу.

Это постоянное движение сопровождалось непрекращающимися мелкими стычками. Остановить наступление американцы не могли, зато задерживали постоянно. Кирасиры разгромили бы любой заслон, но федералы и не пытались всерьез воевать. Выстрелы из засады, нападения на мелкие группы и фуражиров в конце концов заставили держаться большими отрядами, лишаясь скорости и инициативы. Теперь передвигаться получалось лишь в составе колонн, всегда готовых к нападению.

В каждом округе было свое ополчение, собиравшееся в случае опасности. Части милиционеров, конечно, не могли оказать эффективного сопротивления армии, но они выполняли чрезвычайно важную роль — федералы всегда был в курсе последних передвижений неприятеля. Милиция благодаря своей вездесущести держала французов в состоянии постоянной тревоги. Прежде считалось, что умиротворение обширных просторов Америки не потребует больших издержек. Войска занимают территорию, оставляют небольшие гарнизоны, состоящие преимущественно из местных республиканцев, и идут дальше.

Теперь выяснилось, что к покорности население таким способом не привести. Каждый район требовалось занять крупным отрядом, но стоило ему уйти, как бунтовщики возобновляли свою деятельность. Поддерживающих Францию в ее борьбе и идеи республики оказалось достаточно много, но отнюдь не столько, сколько необходимо для прочного закрепления. Борцы с тиранией могли держаться лишь при поддержке французской армии. А это не так просто. Тем более что кроме местных милиций на уже занятой территории практически свободно действовали драгунские полки Континентальной армии и многочисленные отряды, приходящие с Севера. Иные добирались аж из Канады, с удовольствием участвуя в погромах местных соглашателей с оккупационной армией.

Были еще и небоевые потери ничуть не в меньшем размере. Конечно, среди местных жителей нашлось немало готовых вступить в доблестную республиканскую армию, особенно тех, кто потерял дома и имущество от действий мятежников, однако качество новобранцев заметно отличалось. Опыт отсутствовал, обученность и умение действовать по команде значительно ниже. Дюфур предпочитал формировать из них отдельные отряды, используя в противопартизанской войне. Все же местность они знали прекрасно и часто имели счеты с врагом, при этом выполняя основную грязную работу за французов.

Майор ответил на приветствие часового, прошел несколько шагов по направлению к дому и невольно притормозил. За углом сарая явно происходила невразумительная возня. Потом женский голос пискнул, и Жюинье почти без сомнений потребовал в голос:

— Сержант Марбо, ко мне!

Через секунду из тени выскочил, застегиваясь на ходу, названный тип. Ничего удивительного, привычки своего старого знакомого майор знал уже не первый год. И терпел не только за исключительную незаменимость по хозяйственной части, но еще и настоящую храбрость. Сержант начинал еще в королевской гвардии и уже там дорос до своего звания. Он был замечательный боец и командир взвода, способный сам стоять под пулями и неоднократно раненный, но еще важнее — удерживать и воодушевлять своих солдат. Ничуть не хуже обеспечивал комфорт и питание неизменному командиру. А что баб любил, то это же не грех? Всегда по согласию. Точнее, с жалобами никто не приходит.

— Я тебе чего сказал? Не лезь к здешним девкам.

— Ядреная же мадама Марта, — ничуть не смущаясь, заявил сержант, дыша луком на офицера. — Застоялась.

— У нее муж есть!

— Кто того мужа видел-то, — удивился Марбо, — вечно в разъездах. Не удивлюсь, ежели из мятежников. Так что я, можно сказать, совершаю святую месть.

— Вот вернется супруг — насадит на вилы.

— Гы-гы, — засмеялся невесть с чего довольный сержант. Видимо, принял за шутку. — Чтобы меня какой гражданский оприходовал? Я таких пейзан много где лично резал. Сидел бы мужик дома, — сказал совсем иным тоном, — какие вопросы. А нет — извини. Я же не насильничаю. Так, притиснул в уголке.

— Не хочешь нормально, — вздохнул майор. — Ну что ж. Надеюсь, не забыл приказа, строго запрещающего офицерам и солдатам, а также всем прочим лицам испражняться у стен казарм и жилищ. Выбрасывать нечистоты из окон, — он показал на желтый снег у сарая. — Чтобы было убрано немедленно! И пройдешь по всем домам, где наши на постое, — проверишь. Если завтра после побудки обнаружу — не обижайся!

— Слушаюсь, мой майор! — вскричал по-уставному Марбо, пуча глаза и вытягиваясь. Своего командира он тоже неплохо изучил и представлял, когда можно говорить свободно, а когда стоит изобразить старого служаку. Что-то не так с Жюинье, и это плохо. Кажется, он тоже получил не слишком приятное распоряжение.

Майор дошел до крыльца, остановился и затянулся старой верной трубкой. Вкус табака был приятен. Здешние сорта отличались большим разнообразием и особенно хороши были с Юга. Альбион и Новая Галлия поставляли свою продукцию в Европу. В прежние времена он себе не мог такого позволить. Другое дело, вряд ли теперь увидит те земли. С наступлением холодов Эймс перебрался на другой берег реки Делавэр, а генерал Дюфур разместил подразделения сильными гарнизонами напротив.

В тот момент казалось, что осталось всего чуть-чуть до полной победы. Местные жители охотно снабжали экспедиционный корпус продовольствием, некоторые вступали в части на службу. А измученные отступлением под проливными дождями, превратившими дороги в грязное месиво, американцы должны были разбежаться. Попытки Эймса добыть теплые вещи и хоть раз досыта накормить изголодавшихся солдат не удались — фермеры отказывались принимать денежные знаки Континентального Конгресса. Юнайты нынче были за мусор.

Позже выяснилось, что не все так просто. Французы контролировали город, но не реку Делавэр, обеспечивающую доступ к морю. Эймс принялся энергично возводить форты и завозил туда пушки, иногда снимая с кораблей. Американские укрепления, расположенные на берегах, блокировали перевозки и не давали подвозить свободно припасы и подкрепления. В окрестностях гарнизонов действовали мятежники и отряды легкой кавалерии, уничтожая фуражиров. Приходилось везти обозы чуть не от Нового Амстердама по суше, с мощным прикрытием. До трети всего корпуса было постоянно занято на коммуникациях и в охране фургонов.

Эймс отправил несколько отрядов для разрушения мостов и нападений, попутно дирижируя местными милициями. Разумеется, французы продолжали двигаться вперед, несмотря на вечные нападения из засад, раздражающие до безобразия. Гражданское население никогда не было свободно от притеснений, даже в лучшие дни жизнь военных не слишком благоустроена и солдаты нередко брали или пытались взять чужое имущество. А теперь они частенько срывались на местных жителях, и те уже не смотрели на происходящее как на нечто, их не касающееся. Репрессии вызывали ответные действия, и чем жестче вели себя республиканцы, тем больше ширилось сопротивление. Избавиться от него было достаточно просто: требовалось всего-навсего уничтожить все местное население полностью. Естественно, такого захватчики позволить себе не могли.

Осенью нечто подобное случилось. После очередной стычки разъяренные многочисленными потерями кирасиры ворвались в ближайший городок. Собственно, никто не сомневался в том, что тамошнее население поддерживало мятежников и сообщало им сведения о передвижениях французов. Но сжечь все дома и расстрелять несколько десятков мужчин, обвинив их в соучастии, — уже несколько неправильно без прямых доказательств.

Естественно, это подняло всю округу, эскадрон перебили до последнего человека, и гарнизоны засыпали прокламациями с обещаниями от лица Эймса в случае невозможности поймать злодеев и в будущем вешать по жребию пленных в том же количестве. Зуб за зуб, око за око. Проверять верность слову даже у генерала Дюфура решимости не хватило. На войне случается всякое, но взятие заложников и массовые расстрелы в практику не вошли, официально запрещенные приказами по армии.