Мой полк к проигранному сражению опоздал, прибыл в расположение армии на день позже маршала Люксембурга, и по той же причине — чтобы усилить ее. Видимо, страх перед внешним врагом пересилил страх перед гугенотами. Маршал Люксембург познакомился со мной и отдал приказ разместиться в Динане. Мы должны были присматривать за противником, чтобы втихаря не переправился через реку Маас, и самим по возможности беспокоить его. Располагался город на левом берегу реки, протекающей между высокими скалистыми холмами, на узкой долине. Был Динан небольшим и старинным. Как утверждали местные, построен еще римлянами. В подтверждение чего показывали участки крепостной стены, сложенной из римских кирпичей. Подтверждаю, кладка была римская, с широкими швами. От крепостных стен остались только два фрагмента, которые использовали, как общие стены для нескольких жилых домов и складов. Все постройки из камня, который резали в склонах холма, наделав в нем пещер. По берегу почти вдоль всего города шла каменно-деревянная пристань. Сюда на речных судах везли грузы из Голландии, а потом по суше отправляли вглубь Франции. Сейчас торговля замерла. На пристани грузились и выгружались только мелкие местные перевозчики.

Я вместе с тестем и нашими адъютантами жил в доме мэра города Симона Майяра — очень вежливого и пухлого мужчины сорока восьми лет, который носил короткий рыжий парик, чтобы прикрыть облысевшую голову. Кормили в его доме отменно. У меня появилось подозрение, что вежливость Симона Майяра равна его пухлости, поэтому уменьшение одного приведет к уменьшению другого. Его жена Элен была такой же пухлой и некрасивой, но с вежливостью зависимость была обратная. Впрочем, в отношении меня это никак не проявлялось. Доставалось в основном адъютантам. Четверо их детей жили отдельно, поэтому у меня сложилось мнение, что хозяева даже были рады непрошенным гостям. Наверное, устали пилить друг друга.

Кстати, французы делают исключение для фламандцев — презирают их, считая туповатыми и лишенными стиля и хороших манер. При этом не понимают, как фламандцы умудряются жить лучше их. Это непонимание островатые французы пронесут через века, как минимум, до двадцать первого.

Теплый солнечный день, какие здесь во второй половине осени бывают не часто. Отряд из двух рот драгун движется по вражеской территории. Едем по дороге, которая спускается вниз по склону пологого холма и парит после вчерашнего дождя. Справа и слева от дороги пастбища с короткой травой, словно подстриженной газонокосилкой. Если бы кто-то из местных заметил нас, то тревогу не поднял бы. Мы не прячемся, едем спокойно, как по «своей» территории. Знамен у нас нет, форма у обеих сторон конфликта похожая, особенно для штатских, на стороне врага много бывших французов-гугенотов.

Я скачу во главе отряда, если не считать разведку, пять человек, которые опережают нас на километр или больше. Мне надоело сидеть в городе, решил размяться. Подполковник Матье Кофлан долго и очень тактично объяснял мне, как надо вести себя в разных ситуациях, которые могут случиться при движении по вражеской территории, как уклониться, то есть сбежать, от превосходящих сил противника, как пожертвовать малым ради спасения большого, то есть себя. Гибель пары рот драгун не стоят смерти одного полковника. Я делал вид, что эта информация мне нова и интересна. Видимо, подобные инструкции прослушали и оба командира рот. Они сейчас держатся поближе ко мне, сразу за моим слугой индейцем Жаком Буше, который согласился напялить мундир, иначе бы остался дома. Как догадываюсь, офицеры должны в случае необходимости дать совет или удержать от опрометчивого поступка. Я ведь не француз, поэтому не способен принять правильное решение в таком важном деле, как война. Хотел я им рассказать, как поплатится Наполеон за подобную самоуверенность, но ведь не поверят, что француз мог податься в такую даль — за пределы нынешней Европы, которая закачивается на восточной границе Речи Посполитой. Французы и в двадцать первом веке будут думать, что в России живет больше медведей, чем людей, что у каждого русского есть ручной медвежонок, а то и два, которого съедают, когда подрастет, чтобы не съел хозяина.

Впереди дорога заходит в лес и поворачивает. Оттуда выскакивает наша разведка. Драгуны спешат. Так понимаю, сейчас жизнь станет интереснее.

— Сеньор виконт (солдаты упорно называют меня виконтом, а моего тестя — командиром), в полу-лье отсюда навстречу нам движется обоз, арб двадцать, под охраной роты мушкетеров. Полроты идет впереди, вторая половина — сзади, — докладывает капрал — мужчина лет сорока с темно-русыми густыми усами, такими аккуратными, будто их минуту назад причесали.

Пехотная рота — это двести-триста человек. Или больше. То есть, соотношение примерно один к двум не в нашу пользу.

— Мы можем вернуться к развилке и поехать в другую сторону, — подсказывает командир роты капитан Генрих дю Брейем — тридцатидвухлетний мужчина, бретонец и вновь обращенный католик, обладатель сурового лица и печальных глаз, точно никак не выплачет скорбь по предательству истинной религии.

Он хотел продать чин и эмигрировать, но его предупредили, что гугенот не имеет права торговать патентами французской армии. Капитан Генрих дю Брейем, подобно своему венценосному тезке, решил, что сорок тысяч ливров стоят мессы.

— Мы вернемся не все и не к развилке, — говорю я тоном, не предполагающим не только возражения, но и обсуждения. — Ты, капитан, со своей ротой спрячешься в лесу, что наверху холма и будешь тихо ждать, не слезая с лошадей, пока не услышишь выстрел. Это я со второй ротой ударю в тыл обозу. После чего сразу же поведешь свою роту в атаку, — и добавляю с милой улыбкой: — Постарайся продержаться, пока я не приду на помощь.

— Постараюсь, — произносит командир роты и плотно сживает губы, из-за чего лицо становятся еще суровее.

Я скачу дальше со второй ротой, которой командует мой родственник капитан Анри де Баланьи — очень степенный для своих двадцати двух лет молодой человек с крупной головой на широких плечах. Миновав поворот, спешиваемся и ведем лошадей вглубь леса. Удаляемся метров на двести, чтобы даже случайно нас не обнаружили.

Там я объясняю свой замысел подчиненным:

— После того, как мимо нас проедем обоз, мы поедем следом колонной по два, начнем обгонять слева, пока я не доеду до первой шеренги задней полуроты. Всем вести себя спокойно, не разговаривать и на вопросы не отвечать. Как только я выстрелю, все вдруг поворачивают направо и начинают рубить врага палашами. Пленные нам ни к чему, разве что офицер попадется. Когда перебьем их, ты, капитан, останешься с двадцатью человеками — отбери их сейчас — собирать трофеи, в первую очередь оружие и подсумки, и следить, чтобы возничие не разбежались, а все остальные скачут за мной на помощь роте дю Брейема. Вопросы есть?

Вопросов не было. Наверное, от удивительного превращения молодого неопытного виконта, который почти не вмешивался в дела полка, в настоящего полковника.

Вместе с капитаном Анри де Баланьи, капралом с аккуратными усами и Жаком Буше я переместился ближе к лесной дороге, чтобы посмотреть, на кого придется нападать. На пехотинцах были черные мундиры с желтыми обшлагами и черные шляпы с короткими ровными полями. Скорее всего, немецкие наемники. Мушкеты у всех кремневые. Надеюсь, незаряженные. Несут их на правом плече, придерживая правой рукой. Строй не держат. Судя по отсутствию разговоров, давно идут. В передней полуроте было около ста пятидесяти человек. Командовал ими длинный мужчина в широкополой черной шляпе с белым страусовым пером и мундире желтого цвета с черными обшлагами. Капитан ехал на саврасом жеребце, довольно высоком, но все равно казалось, что вот-вот зацепиться за кочку обутыми в ботфорты ногами. В задней полуроте было чуть больше сотни мушкетеров. Командовал ими юноша лет семнадцати, у которого черный кафтан с желтыми обшлагами был в завитушках, вышитых желтыми нитками. Под ним тоже был саврасый жеребец, пониже, чем у капитана, но ногам юноши было далеко до земли. Двадцать две арбы, заряженные каждая двумя волами, везли мешки и бочки, накрытые брезентом. Лошади тянут немного быстрее, но в два раза меньше, поэтому до сих пор отдают предпочтение волам. Наверное, большая часть возниц является хозяевами тех арб, на которых едут. Их мобилизовали, пообещав заплатить. В то, что заплатят, не верят ни те, кто нанимал и обещал, ни возницы. Впрочем, через несколько минут это уже станет не важно.