Коля растолкал спящего Ивана очень рано, едва начало светать. Зевая и поёживаясь от рассветной прохлады, мужчины потопали на завтрак. Лопая всю ту же уху, Маляренко смотрел на бодро прыгающую на одной ноге девчонку с костылём и спрашивал себя: а спит ли она вообще? Уха была так себе — постная и горьковатая. Всех достоинств — её было много, и она была горячая.

— Сегодня ты со мной. Шеф желает, чтобы мы с тобой железа надыбали, — Николай подмигнул подбитым глазом. — Готов к трудовым подвигам?

— Всегда готов! — снова зевнул Ваня.

— Да, — протянул Николай, продолжая курочить борт "Газели". — А как выехали мы с порта, так её, родимую, и обогнали.

— Я видел, — кивнул Маляренко. — Вы нас около ларька объехали. Водила за куревом ходил.

— Слушай дальше. Обогнали, значит. Едем. Дальше всё, как ты говорил. Свет, гром — и мы здесь. Несёмся по степи, трава по капоту хреначит. Пацан этот, Димка, обалдел и по прямой несётся. Трясёт — капитально. Не вижу ни хрена — сплошные зайчики в глазах. А дальше самое интересное. Прозреваю и вижу — догоняем мы "Газель"! Тут она сюда кувыркнулась, Фёдырыч по уху молодому — хрясь! Тот по тормозам. За два метра от края остановились. Темно. Ничего не видно, непонятно, где мы. В общем, этим в маршрутке не повезло, конечно.

Коля помолчал, бездумно глядя на полуразобранную машину.

— Помнишь Анюту? Сидели рядом в самолёте. Она впереди сидела, рядом с водителем. И там ещё женщина одна была. Об эти валуны побились. Сразу. Наповал.

— А дальше то что? — Маляренко глотнул воды из бутыли и потащил очередную железяку из оврага наверх. — В рощу поехали?

Коля присел на камень.

— Эх, закурить бы… а дальше, Ваня, говно! Вытащили мы всех. Слава богу, все, кроме тех троих, живы-здоровы. Синяки и шишки не в счёт. Ну и пошёл базар. Все телефоны повытаскивали и давай звонить. Ни хрена не вышло. Дальше — хуже. У баб истерика — ревут, один тип давай орать, что он сейчас всё решит, спутниковый телефон вытащил — и тоже облом. Где мы — ничего понять не можем, темень, вокруг воет кто-то. Веселуха! Кое-как костер запалили. Как рассвело, я, честно говоря, в осадок выпал. Ладно — море, но степь-то откуда? На десятки вёрст вокруг — пустота. У нас таких пейзажей нет. Два часа сидели на чемоданах, всё звонить пытались. Жара, пить хочется — спасу нет. Потом Юрка-длинный, ну, помнишь, с девчонками вместе багаж получал? Говорит: идите, мол, все на куй — мы уходим помощь искать. И за рюкзаки. Не поверишь, почти все тоже за чемоданы — и в разные стороны. Во бараны, да? Светлана ему: стоять! Ждать тут будем, нельзя, мол, расходиться! Он ей — по морде, она в овраг и улетела. Вот сейчас с костылём и прыгает.

Иван припомнил весёлого, интеллигентного на вид парня, остроумного собеседника, с которым трепался, пока девушки ждали багаж, и не поверил. Маляренко привык думать, что хорошо разбирается в людях, и Юрку он считал жертвой Ермаковского произвола.

— Ну и дальше что?

— Ничего. Фёдырыч его вырубил одним ударом. Боксёр, млять, — Коля потёр синяк на лице. — А потом с Серым давай кругами носиться, всех назад, в кучу сгонять. Понятное дело — особо не церемонился. И меня зацепил. Я его. Так, слово за слово, я ему и врезал по морде. И всё. Ничего больше не помню. До ночи в отключке валялся. Перевезли мою тушку в рощу, там тенёк, родничок — все дела. Да вот беда — стая там жила.

Иван вспомнил свой ночной поединок и икнул.

— К-какая стая?

— Да хрен их разберёт, что за твари такие — ни одного зоолога у нас не нашлось. Меньше волка, больше лисы, хвост пушистый. Воет, тявкает. Воняет кошмарно. Серый с Ромой-аэропортом около костра ветками горящими всю ночь отмахивались, я валялся — башка гудела от удара. Остальные — как бараны, в кучу сбились и орали.

— А Ермаков?

— А шеф выломал дубину и туда.

— Куда туда?

— В темноту. За ночь он четверых дубиной забил, а остальные убежали.

— Знаешь, — лицо Николая, обычно улыбчивое, стало вдруг очень серьёзным. — Если б не Пал Фёдрыч, больше половины народа уже погибло бы. Я ему вчера утром спасибо сказал.

Пляж был роскошен. Чистый мелкий песочек без единой камышинки. Море — тоже великолепно, прозрачнейшая вода и полное отсутствие медуз и водорослей. Мечта пляжного отдыхающего. Не хватало отеля на берегу или хотя бы бунгало со всеми удобствами. И очень не хватало пива. Иван грустно вздохнул — за последние пару дней в голову лезли совсем уж пессимистические мысли. Перспектив — никаких. Сплошная борьба за существование и тяжелейший труд до конца жизни. И невкусная еда. И невкусное питьё. Маляренко очень ценил комфорт и своё ненапряжное существование, а нынешнее положение его совсем не устраивало. Раздражение и обида копились в Иване, разъедая его изнутри. Разумом он понимал, что обижаться, в общем-то, не на кого, и что другим "соплеменникам" приходится тоже несладко, но ничего поделать с собой не мог. Природа Ваню, так сказать, утомила. Хотелось в город, хотелось смога и шума машин. Сегодня утром Маляренко понял, что требуется что-то поменять на стратегическом уровне — строить в степи новую цивилизацию не хотелось абсолютно. А уж "садиться на землю", обзаводиться огородом, хозяйством, семьей и потомством в планы Ивана не входило совершенно. А потому, получив от дяди Паши топорик и задачу нарубить "воооот столько жердей попрямей", Иван не пошел вместе с бригадой Ромы-аэропорта вырубать остатки подлеска в роще, а двинул прямиком на пляж, где каждое утро рыбачил Николай.

Бывший офицер-зенитчик оказался не один, вместе с ним на пляже была Оля, бывшая студентка, а ныне сборщица мидий и старший помощник главного рыбака. Недовольно поглядев на пришедшего Маляренко, она поспешно натянула на себя майку и шортики. Коля ухмыльнулся и подмигнул Ивану: видал, мол?

— Ты чего здесь? Тебя ж Фёдрыч вроде как на лесоповал отправил?

— Поговорить бы. Без лишних ушей чтоб, — Иван покосился на дочерна загорелую девушку.

Николай приподнял бровь, и рыбачка послушно отошла от мужчин.

Маляренко присвистнул:

— Ты смотри, как вышколил!

— А то! — Коля довольно улыбался. — Ну, рассказывай, чего задумал?

Иван сел на горячий песок и задумчиво уставился в море. Простой вопрос приятеля поставил его в тупик. Вся штука заключалась в том, что он еще толком ничего не придумал и никаких планов не строил. Маляренко точно знал, чего он НЕ хочет. Рядом присел Николай и начал перематывать снасть, временами посматривая на стройную фигурку девушки, сидевшей невдалеке. С моря дул приятный прохладный бриз.

— Знаешь, — Коля положил снасть на песок, — я тут последние десять дней с часами восходы встречаю. И закаты, блин, провожаю. День на убыль идёт. Соображаешь? Так что, ежели уйти задумал — подумай крепко для начала, ладно?

— А что ты предлагаешь, дружище? Избы рубить и деревеньку ставить? — Маляренко криво улыбнулся. — Не хочу!

— Да кто тебя спрашивает, хочешь ты или не хочешь! — повысил голос офицер. Девушка тревожно оглянулась на мужчин и Николай сбавил обороты. — У тебя, что, какой-то выбор есть? Или ты думаешь, что где-то тебя ждёт не дождётся калиточка домой?

Иван поморщился — тема "калиточки" горячо обсуждалась каждый вечер за ужином и успела порядком надоесть.

— При чём тут это? Хотя, если честно, то — да. Я верю, что такая дверь есть. Как-то же мы сюда попали? А если есть вход, то должен быть выход! Простая логика! Я её найду. И вернусь домой.

Николай с сочувствием посмотрел на приятеля.

— А если не найдешь?

— Вот ты спросил про выбор. Выбор есть всегда, даже сейчас мы можем выбрать: смириться или бороться, — Маляренко сам удивился тому, как высокопарно прозвучали его слова. — Я построю дом, женюсь на этой долбанной Ксюше, заведу хозяйство, но всю свою жизнь буду жалеть о том, что не решился и не попытался найти эту "калиточку". Даже если её и нет. Понимаешь? — Маляренко взглянул на офицера. Тот в задумчивости кусал губу и отрешенно смотрел на море.