— Фаина Алексеевна пообещала, что сегодня доставит господина Звягинцева. Как только он появится, немедленно мне сообщите.

— Хорошо.

Она стрельнула любопытными глазами на раскрытое письмо, но я и не подумала его убрать, всё равно ничего нужного Рысьиным не углядит, и лишь повторила:

— Немедленно, вы поняли? Это очень важно.

— Да-да, разумеется.

Полина сделала вид, что она весьма обижена неверием то ли в её умственные способности, то ли в её преданность мне. Но особо не усердствовала, поскольку и она, и я прекрасно понимали, что в случае чего она побежит с докладом к княгине, а не ко мне.

Впрочем, завтрак, который мы разделили с Мефодием Всеславивичем, оказался выше всяких похвал, о чём я сообщила Полине перед уходом, выразив надежду, что обед будет не хуже. Если её и удивляла моя прожорливость, то она этого никак не показала, пообещала, что приложит все силы к приготовлению обеда и закрыла за мной дверь.

Хоть и было интересно, побежит ли она к Рысьиной сразу, таща в клювике письмо от Волкова, проверять я не стала. Меня ждала работа. Тимофеев, который тоже, скорее всего, изучил вечерние газеты, встретил меня несколько настороженно, но разговаривал исключительно на рабочие темы. Даже доверил самостоятельно приготовить один из нужных растворов, как он сказал, необычайно важный для намечающегося опыта. Испортить раствор хлорида натрия, на мой взгляд, было невозможно, но я всё же с точностью выполнила все рекомендации и всё тщательно взвешивала. Раствор был перелит в высокий химический стакан, в который Тимофеев осторожно опустил укутанный незнакомыми плетениями артефакт. Артефакт повис примерно посередине жидкости и закрутился вокруг собственной оси, покрываясь мелкими кристалликами соли.

— Идеально, — бросил довольный Тимофеев, но больше ничего не успел сказать, потому что в лабораторию влетела София Данииловна с плотно сжатыми губами. Кружево на её блузке воинственно топорщилось, словно было неведомым оружием, а ленты развивались, как змеи на голове Медузы Горгоны.

— Извольте объясниться, Елизавета Дмитриевна! — с порога бросила она.

Тимофеев смущённо кашлянул, но родственница на него не обратила ни малейшего внимания, даже не повернулась, чтобы поздороваться. Я тоже решила пренебречь хорошим тоном и не желать доброго утра неприятной мне особе.

— Простите, София Данииловна?

— Вы ведёте себя недостойно, — прошипела она. — Заигрывать с чужим женихом — грех.

И лицо у неё при этом было таким, словно этот грех надлежит искупить немедленной мучительной казнью. Или немедленной отправкой в монастырь, если уж свободного палача поблизости не найдётся. И тогда казнь уже после раскаяния в монастыре. Интересно, есть ли монастыри у местных богов? Так, не о том я сейчас думаю…

— Мне не нужны чужие женихи, — холодно ответила я.

— Мерзкая интриганка! — воинственно наступала на меня София Данииловна, размахивая руками так, что поневоле захотелось использовать плетение щита. — Думаете, это сойдёт вам с рук? За мной стоит весь клан Соболевых, и они не допустят, чтобы какая-то выскочка заняла моё место. Моё место, понятно вам? Что бы там не писали эти мерзкие писаки!

— Боже мой, София Данииловна, зачем мне ваше место? — уже с раздражением спросила я. — Мне моего достаточно. Мне кажется, что всерьёз воспринимать то, что пишут в газетах, нельзя.

— Неужели? Я вчера своими глазами видела, как вы нагло флиртовали с моим женихом.

— Я бы ещё поняла ваше возмущение, будь вашим женихом господин Соколов, на которого я упала, — фыркнула я в ответ. — Но с Его Императорским Высочеством я в лучшем случае перебросилась парой фраз.

— Это теперь так называется? — она ощерила зубы, словно примеряясь, куда будет меня кусать. — Держите свои загребущие руки подальше от моего Мишеля, или я за себя не ручаюсь.

— Успокойся, Софья, — влез в наш милый девичий разговор Тимофеев, — этак ты сейчас наговоришь лишнего, потом пожалеешь.

— Я не буду жалеть. — Она крутанулась от меня к родственнику, но не изящным танцевальным пируэтом, а дёрганным неловким движением, чуть не снеся высокий табурет. — Филипп Георгиевич, как вы не понимаете, это и в ваших интересах, поставить зарвавшуюся нахалку на место. На то место, где она должна быть.

— Насколько мне помнится, вчера Елизавета Дмитриевна испрашивала помощи в заключении помолвки с поручиком Хомяковым, — спокойно ответил Тимофеев.

— Это было вчера! — зло выпалила Соболева. — И это было лишь отвлекающим манёвром от основной цели. — Она опять повернулась ко мне. — Михаил Александрович вам не по зубам, милочка.

— Вы бы лучше замолвили слово за нас с Николаем Петровичем, — заметила я. — И перестали меня ревновать к тому, чего нет.

— Вот именно, — поддержал меня Тимофеев. — Соня, ты ведёшь себя неосмотрительно, заставляешь сомневаться в своей воспитанности, даёшь повод для сплетен.

— Я даю повод? — взвилась она, и вместе с ней взвились ленты и подпрыгнули кружева. — Моим манерам и образованию можно только позавидовать! Фаина Алексеевна нынче же будет поставлена в известность о вашем скандальном поведении. Я прямо сейчас к ней отправлюсь, Елизавета Дмитриевна. Она найдёт на вас укорот. Портить отношения с Соболевыми — себе дороже!

Тимофеев поморщился, но сказать ничего не успел, поскольку София Данииловна сжала кулаки, вздёрнула голову и выскочила из лаборатории столь же стремительно, как в неё заскочила. Прощаться она не стала.

— А можно ей как-то внушить не трогать княгиню Рысьину? — на всякий случай уточнила я. — Боюсь, что София Данииловна подарит моей родственнице совершенно ненужную пищу для размышлений.

О том, что эта пища уже подарена вчерашними газетами, я упоминать не стала, поскольку визит Соболевой лишь укрепит мою бабушку в мысли, что я могу подвинуть нынешнюю невесту и занять место рядом с цесаревичем. В то время как у меня все мысли были лишь о том, как бы не умереть в ближайшее время.

— Вряд ли Фаина Алексеевна примет всерьёз слова расстроенной девочки, — заметил Тимофеев. Правда, несколько неуверенно. — И Соня, скорее всего, остынет по дороге и не дойдёт до вашей бабушки, Елизавета Дмитриевна.

— Хотелось бы в это верить, — проворчала я. — А то Фаина Алексеевна спит и видит, как бы меня пристроить замуж повыгодней. Я не затем сбежала из Ильинска, чтобы выйти замуж в Царсколевске.

— А вы сбежали? — удивился Тимофеев. — Фаина Алексеевна говорила, что это часть воспитательного процесса, проверка ваших способностей к самостоятельным действиям.

— А вы бы на её месте сказали, что совсем не контролируете внутриклановые дела? — усмехнулась я.

— Я, слава богам, не на её месте, а на своём. Мне, знаете ли, Елизавета Дмитриевна довольно проблем с лабораторией. Один Соколов чего стоит… Ох, я же вас не предупредил, вскоре должны подойти снять показания.

И Тимофеев разразился длинной речью, обвиняющей аспиранта во всех лабораторных проблемах: прошлых, настоящих и грядущих. Грядущих, судя по всему, ожидалось весьма и весьма много.

Владимир Викентьевич появился к обеду. Я как раз вернулась домой и Полина споро накрывала на стол, пытаясь вызвать меня на разговор, когда раздался звонок в дверь. Целитель пришёл один, Фаина Алексеевна меня своим посещением не удостоила. Не думаю, что её не интересовала намечавшаяся беседа, но княгиня наверняка полагала, что при ней я не буду столь открыта, как без неё, а Звягинцев непременно всё расскажет, как он это делал раньше. Всё или почти всё… Я очень надеялась на «почти», потому что сегодня мне придётся очень многое открыть Владимиру Викентьевичу.

При виде целителя, неуверенно застывшего на пороге гостиной, почему-то вспомнилось мирное время, что я прожила в его доме, на глаза сами по себе навернулись слёзы и я бросилась на шею гостю, хотя вид у него был не располагающий к нежностям: наверняка собирался высказать то, что думал о моём побеге.

— Ох, Елизавета Дмитриевна, что вы? — ошарашенно выдохнул он, тем не менее тоже меня обнимая. — Будет вам, всё уже благополучно завершилось.