– Нет, – категорично покачал он головой. Виконтесса деланно безразлично кивнула, но было заметно, что она тайком вздохнула с облегчением.
– Как бы то ни было, когда твой отец вернулся в поместье, уже все было кончено, – вновь заговорила она, обращаясь ко мне. – Он извинялся, кормил меня пустыми обещаниями, будто что-то придумает, заявлял, что никогда меня не отпустит, но что толку? Когда он был мне нужен больше всего, просто сбежал, – фыркнула она, отвернув лицо и посмотрев куда-то вдаль. – В любом случае, прикасаться ко мне он не хотел и боялся, так как переживал, что мне больно и эта боль может отразиться на беременности. Но мы оба не учли, что не только прикосновения, но даже одно его присутствие доставляло мне неприятности. Несколько раз я была на грани выкидыша. В то время я полагала, что это последствия моей обиды и ненависти к твоему отцу, потому потребовала его держаться от меня подальше. Как только он отдалялся мне становилось спокойнее. Уже позже… значительно позже, я начала подозревать, что то была не моя обида и душевная боль, а магия метки, которая не позволяла даже присутствия рядом другого мужчины. но… что самое забавное, подобное, хоть и случалось, но являлось редкостью. Более того, меня окружали и другие мужчины, но их присутствие и даже мимолетные прикосновения не доставляли хлопот, что не скажешь о муже. А в тех парах, которые однозначно были именно благословлены, подобной беды и вовсе никогда не знали. По моим личным наблюдениям, в паре истинных суженных подобное наказание само по себе излишне, так как поистине любящие друг друга люди никогда даже не задумаются об измене… но это только мои размышления, – пожала она плечами.
Мы с Дионом вновь переглянулись. Недавно он говорил мне тоже самое.
– А что было дольше? Отец сказал, что вскоре ваш муж получил титул виконта, земли и признание. И вас он, по слухам, обожал…
На этот моменте женщина так громко и заливисто засмеялась, что я невольно вздрогнула. Смех был злой и издевательский.
– Слухи… точно могло быть иначе… – просмеявшись, проворчала она. – После моего развода, храм подсуетился и оформил церемонию бракосочетания в тот же день. Со стороны все должно было выглядеть прекрасно и красиво, на самом деле у меня просто не оставалось выбора. Я думала, что оставив ребенка семье Харт, смогу ее защитить, но меня продолжили контролировать. Учитывая влияние храма, начиная с крещения и заканчивая любыми иными церемониями и мероприятиями, не только графа Харт. Но и мою дочь могли бы ограничить, если бы я не подчинялась их требованиям. Потому я послушно выполняла обязанности виконтессы, на людях играла роль глубоко влюбленной женщины и даже не вспоминала про бывшую семью. Постепенно подозрения сошли на нет, а уже после того, как объявили о твоей помолвке с семьей Краун, храм уже не мог свободно угрожать мне, пока я держалась от семьи Харт на расстоянии. Потому и у меня появилось больше свободы действий. Убедившись, что твоя мачеха хорошо о тебе заботится, я начала свое собственное расследование. Приходилось сохранять осторожность, чтобы не вызвать подозрения у храма и мужа, который с ними был буквально неразлучным. Если прежде семья Рабелли была вассалами моей семьи, то теперь мой муженек стал вассалом храма. Моей семье так же ничего не оставалось, кроме как поддерживать храм, учитывая мою метку.
Мы молчали. Ее рассказ был настолько потрясающим, что я не могла найти слов.
– Изначально я планировала просто собрать компромат на храмовиков и высших священников, чтобы ослабить их влияние, по крайней мере, на моих родителей. Но чем больше углублялась в эту тему, тем больше странностей находила. Расследование шло медленно и постепенно, но когда картина стала проявляться, я пришла к неутешительному выводу: храм слишком могущественный. Чтобы они не сделали… пойти против них, даже имея все доказательства на руках… мне было не под силу. А просить помощи… было не у кого. У тех, к кому я обращалась, было слишком много сожалений и опасений. Они так же не хотели рисковать связываться с храмом. Потому… мне пришлось сдаться.
Я вновь посмотрела на женщину, но уже другим взглядом. Полного восхищения и глубокого сочувствия, которое постаралась скрыть, ибо эта женщина была невыносимо сильной и гордой. И последнее, чего она желала, чтобы ее оскорбляли чужой жалостью.
– А как так вышло, что вы переехали от своего мужа? Разве магия метки могла вам позволить находиться далеко от него? – меж тем поинтересовался Дион, которому до сих пор приходилось глушить боль метки с помощью храмовиков.
– Постепенно потребность в его присутствии сама сошла на нет, – с видом задумчивости произнесла Франческа. – Я сама не заметила, как это произошло. Мне с самого появления метки было неприятно его общество, но и без него я не могла. Потому, хоть и старалась держаться подальше, неизбежно возвращалась, чтобы утихомирить боль. А после вновь отдалялась. Спустя несколько лет перерывы стали более длинными, а боль расставания утихла, точно ее и не было. Какое-то время я еще задержалась в столице для своих дел, но когда поняла, что занимаюсь пустым делом, приняла решение уехать. С тех пор я живу отдельно.
– Так же было и с вашим мужем? Он спокойно отнесся к вашему решение уехать? – заинтересовалась я. в ответ женщина коварно и очень зловеще улыбнулась. Ее глаза впервые за долгие минуты рассказа вновь немного заблестели и наполнились самодовольством.
– Ох, я очень постаралась, чтобы этот ублюдок был на седьмом счастье от мысли расстаться со мной. В конечном итоге, с самого дня нашей свадьбы, я неустанно старалась сделать так, чтобы для него этот брак был еще большим кошмаром, чем для меня, – хохотнула она с лицом злодейки. – В конечном итоге, мы стали публичной парой, угрожать моему ребенку он уже не мог, а моя семья все еще была куда более влиятельной, чем он даже с поддержкой храма. Потому он и пальцем меня тронуть не смел, чего бы я только ни выкинула. Ему приходилось терпеть. Как же забавно было наблюдать, как он мечется, точно зверь в клетке, угодивший в собственную ловушку. Этот болван считал, что метка привязала меня к нему и у меня не будет иного выхода, кроме, как принять его, как мужчину. Так весело было раскрыть ему глаза на то, что это он заперт со мной. Мужчины? мужчины мне не нужны. Они слишком ненадежны, – скривила она нос в презрительности. – А вот с моим муженьком все иначе. Он так отчаянно хотел женской ласки… но ничьей, кроме моей получить ее уже не мог, – вновь злорадно расхохоталась она. – Вот только я ее давать даже не планировала, как бы он ни умолял. Потому, – утирая слезы веселья из уголков глаз, продолжила она мысль. – Он не посмел бы мне препятствовать мне, когда я пожелала жить отдельно.
Мы с Дионом вновь тайком переглянулись и тихонько сглотнули, понимая, насколько страшна и опасна эта женщина в гневе и своей мести.
– Я в свое время сдалась и смирилась… но теперь, – произнесла она немного погодя, смотря на нас со странным выражением. – Возможно, вы закончите то, на что у меня не хватило ни сил, ни смелости, – тут ее взор упал на меня. – ведь я вынуждена бороться одна. Тебе в этом повезло больше, – улыбнулась она немного грустно. – Я не стану просить у тебя прощения, за то, что оставила. И оправдываться так же не стану. Мне больше не нужна ни любовь ни сочувствие. Я просто хочу покоя. Но…ю я буду рада, если я могу помочь тебе хотя бы так. Считай мой многолетний труд материнским подарком. Первым и последним.
Хоть и говорила она спокойно и отчужденно, но некоторые эмоции, а так же нервозность все же прослеживались в ее облике. Она была готова. Что от нее вновь отвернутся.
– Я скажу неправду, если скажу, что обо мне плохо заботились или не любили. На самом деле, я купалась в родительской любви, потому нечасто вспоминала о вас, – чуть погодя произнесла я. – И теперь я поняла, что даже это, своего рода, было вашим подарком и способом защитить. Я многим обязана вам, начиная от жизни, которую вы подарили вопреки всем несчастьям, которые пережили и, заканчивая тем, что я росла в любви и заботе. Вы уже сделали мне огромный подарок. У меня нет к вам никакой обиды или осуждений. Я буду счастлива, – пообещала я. – И вы… вы тоже будьте. Я постараюсь, чтобы ваши труды не прошли даром и справедливость, пусть и поздно, но восторжествовала.
