В тысяче футов под землей лифт перешел на горизонтальное движение по электрической полирельсовой дороге. В высоких окнах кабины мелькали ярко освещенные производственные пещеры. Зюйдландцы сделали колоссальную работу здесь и на Прибрежной Дуге, но не создали достаточно подземных ферм, чтобы все это поддерживать.
Двое Избранных Представителей, встречавших генерала на аэродроме, когда-то пользовались на Юге большой властью. Но времена меняются: были убийства, подстрекательства, все обычные приемы Пьетры – и недавняя почти волшебная удача, работавшая на руку Братству. Сейчас эти двое были единственные, кто – по крайней мере, публично – сохранил дружественное отношение к Аккорду. Их теперь считали чужеземными лизоблюдами. Они стояли рядом с Генералом, один настолько близко, чтобы говорить с ней за экраном. Оставалось надеяться, что слышат его только Генерал и Хранкнер Аннерби. Не очень-то на это рассчитывай, предостерег себя Аннерби.
– Не сочтите за неуважение, мэм, но мы надеялись, что ваш король прибудет лично.
У политика была сшитая по заказу куртка и леггинсы – и вид коббера с душой измазанной и истоптанной.
Генерал сочувственно кивнула:
– Я понимаю вас, сэр. Я прибыла сюда проверить, что будет сделано все, что следует, и сделано надежно. Мне будет позволено обратиться к парламенту?
Хранк предположил, что в данной ситуации не существует «внутреннего круга», с которым можно говорить – если не считать группы, полностью управляемой Пьетрой. Но голосование в парламенте может изменить дело, поскольку стратегические ракетные силы все еще были лояльны парламенту.
– Д-да. Мы это организовали. Но дело зашло слишком далеко. – Он махнул рукой с часами. – Я вполне считаю Другую Сторону способной организовать нам поломку лифта…
– До сих пор они нас пропустили. Если я смогу обратиться к парламенту, я думаю, можно будет достичь компромисса.
Она улыбнулась зюйдландцу почти заговорщицки.
Еще через пятнадцать минут лифт выгрузил их на главную эспланаду. Три стены и крыша просто исчезли. Такой красоты Аннерби еще не видел, и инженер в нем не мог противостоять соблазну. Он застыл и уставился в пылающие огни и темноту, пытаясь увидеть механизм, обеспечивший такое беззвучное и колоссальное изменение.
Тут нажим полиции, политиков и репортеров увлек его с платформы…
…И они стали подниматься по ступеням Зала Парламента.
На самом верху зюйдландская охрана отделила их наконец от репортеров и от собственной охраны Смит. Они прошли через бревенчатые двери пяти цветов… в тот самый зал. Он всегда был подземным, еще в давние дни, когда поколения ютились над своими глубинами. Ранние правители были скорее похожи на бандитов (или повстанцев, в зависимости от источника пропаганды), чьи силы бродили по гористой земле.
Хранкнер помогал в создании проекта этого Зала Парламента. Это был один из немногих его проектов, где главной целью был величественный вид. Может, зал и не выдержал бы прямого попадания бомбы, но зато был чертовски зрелищным.
Неглубокая чаша, с уровнями, соединенными плавно закругленными лестницами, каждый уровень с широким рядом столов и насестов. Каменные стены закругляются громадным сводом и оснащены флуоресцентными трубками – а также другими светильниками полудюжины различных видов и технологий. Все вместе эти светильники давали яркость и чистоту почти как днем в Середине Света, такое освещение, что видны были почти все цвета стен. Ковры, глубокие и мягкие, как папина шерсть, покрывали ступени, пролеты и просцениум. На полированном дереве, выходящем на каждый уровень, висели картины, написанные тысячей красок художниками, которые знали, как использовать любую иллюзию. Для бедной страны затраты были существенными. Но ведь парламент был самой большой гордостью страны, изобретением, которое покончило с бандитизмом и зависимостью и принесло мир. Державшийся до этой минуты.
Двери за ними затворились. Звук этот вернулся глубоким эхом от купола и дальних стен. Здесь будут только Избранные, их гости, и – высоко вверху Аннерби заметил блеск линз – камеры телерепортеров. За дугами столов были заполнены почти все насесты. Аннерби ощущал на себе внимание полутысячи избранников.
Смит, Аннерби и Тим Даунинг пошли вниз по ступеням, ведущим на просцениум. Избранники сидели тихо и глядели на них. В этом молчании было и уважение, и враждебность, и надежда. Может быть, Смит получит свой шанс сохранить мир.
На этот день торжества Томас Нау выбрал погоду на Северной Лапе самой солнечной – ясная теплота, которая, бывает, растягивается на целый летний день. Али Лин поворчал, но необходимые изменения внес. Сейчас, когда Али полол сад под кабинетом Нау, его раздражение прошло. Ну и что, что разрушен узор парка – исправление неверного будет следующей задачей Али.
А моя задача – руководить всем вместе, подумал Томас Нау. Через стол от него сидели Винж и Тринли, работая с мониторингом сайта, который Нау им поручил. Тринли был существенным звеном в легенде – единственный коробейник, который, как Томас был уверен, поддержит заведомую ложь. Винж… что ж, правдоподобный предлог даст возможность отключить его от сети в критические моменты, но то, что он увидит, подтвердит версию Тринли. Непросто, конечно, но если будут сюрпризы… на то и Кэл здесь со своими людьми, чтобы на сюрпризы реагировать.
Ритцер присутствовал в виде всего лишь плоского изображения; он сидел в кресле капитана «Невидимой Руки». Ненужные уши не услышат ни одного его слова.
– Да, предводитель! Изображение будет через секунду. У нас в Зале Парламента есть функционирующий шпион. Эй, Рейнольт, ваш Мелин, оказывается, что-то может.
Рейнольт находилась в мансарде Хаммерфеста. Она присутствовала только как изображение на скорлупках Томаса Нау, как голос у него в ухе. Сейчас ее внимание делилось по крайней мере в трех направлениях. Она управляла каким-то зипхедным анализом, следила за появляющимся на стенке переводом Триксии Бонсол и принимала поток данных с «Невидимой Руки». Ситуация с зипхедами была, как всегда, сложной. На слова Ритцера Рейнольт не ответила.
– Анне? Когда будут картинки Ритцеровского шпиона, дай их прямо в бар Бенни. Триксия может давать синхронный перевод, но дай нам и настоящий звук тоже.
Томас уже видал некоторые передачи модуля-шпиона. Пусть люди у Бенни увидят живых пауков близко и в движении. Несколько поможет в легенде, которая будет после завоевания.
Анне ответила, не отвлекаясь от работы.
– Есть, сэр. Я вижу, что все, что вы говорите, слышно Винжу и Тринли.
– Именно так.
– Отлично. Я только хочу, чтобы вы знали… наши внутренние враги ускорили шаг. Я вижу вмешательство в сеть на всей нашей автоматике. Следите за Тринли. Я ручаться готова, что это он там сидит и играет со своими локализаторами. – Глаза Анне мигнули, когда она встретила вопросительный взгляд Нау. Она пожала плечами: – Нет, я все еще не уверена, что это он. Но очень близка к уверенности. Будьте готовы.
Прошла секунда. Снова послышался голос Анне, на этот раз слышный здесь и в базе коробейников.
– Итак, вот в прямом эфире видеоизображение из Зала Парламента в Зюйдвиле. Это то, что может там видеть и слышать человек.
Нау посмотрел налево, где его скорлупки показывали то, что видит Чиви. Главные плоскости дисплеев заведения мигнули. Какой-то момент было непонятно, на что же люди смотрят. Смешение красного с зеленым и ярко-синим. Они смотрели в какую-то яму. В стенах вырезаны каменные лестницы. Из скалы растут мшистые или шерстяные полосы. Как черные тараканы, сгрудились пауки.
Ритцер Брюгель оторвался от картин парламента и чуть ли не с трепетом потряс головой.
– Как видение Ада какого-нибудь френкийского пророка.
Нау молча кивнул в знак согласия. При десятисекундной задержке следует избегать ненужной болтовни. Но Брюгель был прав. Видеть столько их сразу – это было еще хуже, чем на прежних картинках модуля-шпиона. Симпатичный человеческий перевод зипхедов создал очень нереальный образ пауков. Интересно, сколько мы не понимаем в их складе ума. Нау вызвал отдельное изображение этой сцены, синтезированное зипхедами из потока новостей пауков. На этой картине глубокая яма стала широким амфитеатром, мерзкие цветовые пятна – упорядоченной мозаикой, выложенной на ковре (который перестал быть похожим на растрепанный мох). Дерево всюду было начищено до блеска (не заляпано и истыкано рябыми дырами). А сами эти создания были какими-то более спокойными, и их жесты почти что имели смысл в языке жестов людей.
