Майзель посмотрел на Елену. И усмехнулся:

– Наверное. Раньше, – но не теперь. Это у него никого нет. Это ему никто не нужен. А у меня есть ты.

– Плюс ко всему.

– Нет. Не плюс. Равно.

Елена смотрела на него. Ты произнесешь это слово когда-нибудь, ты, чудовище, говорящая ящерица, подумала она с тоской. Нет. Сейчас точно не скажешь. И вздохнула:

– Делай что-нибудь. Не сиди.

– А ты?

– Я тоже буду что-нибудь делать. Поеду к себе в госпиталь. Тебе нужно побыть одному.

– Все ты знаешь.

– Знаю, – Елена притянула к себе его голову, поцеловала в лоб. – Я все знаю, Дракон. Я уже старая женщина, мне тридцать шесть, дорогой, так что я уже все давным-давно знаю.

Она отстранилась и направилась к дверям. И вышла.

Павел решил, что в городские больницы не поедет – эти суки же, если найдут, не остановятся, подумал он. Страха у Жуковича не было, – только ярость и четкое ощущение, что надо делать и как.

Вокруг останков «ешки» уже было полно людей. «Скорой» еще и не пахло.

Осторожно, чтобы не растрясти девочку, Павел выехал на проспект, потом съехал на МКАД и дальше, на Степянку, в десяти километрах от города – там была маленькая аккуратная больничка, куда они с Андреем разок заезжали по каким-то делам.

Он был на месте через полчаса. Заспанная медичка вышла на стук, выслушав его сбивчивый рассказ, крикнула в глубину здания, что нужны носилки, посмотрела на Павла:

– Ты ее сбил, что ли?

– Да, – кивнул Павел, поняв – эта версия хороша хотя бы тем, что путает следы. – Я щас сам в милицию позвоню, вы это, давайте ее, скорей!

Он отвернулся, достал телефон, нашел в записной книжке номер одного из ментов, из тех, что работали с Корабельщиковым, набрал:

– Ну, давай, снимай трубу, бля, быстрей!

– Да.

– Степаныч. Это Павел. От Андреича.

– Чего такое?

– Приезжай срочно в Степянку, в больницу.

– В чем дело?!

– Приезжай, бля, быстро, не пизди дохуя!!! – заорал Жукович.

Мент был много старше Павла, и имел, кажется, погоны с двумя просветами, но Павлу на это было сейчас наплевать. На той стороне этот крик, кажется, поняли правильно:

– Не ори, еду уже, – мент отключился.

Павел кинулся в больницу:

– Ну?!

– Противошоковый сделали, сейчас осмотрим. Вроде видимых повреждений нет, нужно рентген...

– Давайте, делайте все, – Павел выгреб из кармана кошелек, достал оттуда две стотысячные купюры, кинул на стол. – Все делайте, чего надо, у меня еще деньги есть!

Врачиха, поколебавшись, сгребла бумажки:

– Иди, погуляй пока. В милицию-то позвонил?

– Позвонил. Приедут сейчас.

Он стоял на крыльце и курил сигарету за сигаретой. На дороге, подпрыгивая на выбоинах, заметались огни подъезжающей машины. БМВ мента остановилась у крыльца, он выскочил из машины, подлетел к Павлу:

– Жива?!

– Ты знаешь?!

– Знаю. Уже знаю. Жива, спрашиваю?!

– Да.

– Сейчас. – Он достал телефон, быстро набрал Богушека. – Пан Гонта? Ваковский. Жива девочка, все как бы в порядке, в безопасности, я на месте, в цвет, подробности позже, – и, нажав кнопку отбоя, снова повернулся к Павлу. – Молодец, парень. Ты даже не знаешь, какой ты молодец.

Хлопнув Павла по спине, Ваковский нырнул в здание больницы.

Он вышел минут через десять, тоже достал сигареты, закурил, высмоктал первую в три затяжки, запалил вторую. И бросил, не докурив даже до половины. Павел смотрел на него, молчал. Ваковский, покосившись на него, снова достал телефон:

– Пан Гонта... Ваковский, – судя по тому, как быстро ответили на той стороне, звонка этого там ждали, будто... – Короче, так. Лекарств тут нету ни хуя, бабки я рассовал, в отдельную палату положили, регистрировать не станут, но есть и нюансы, понимаешь, – если что, они и отвечать не будут. Щас скажу, чего надо, – Ваковский начал называть какие-то препараты, названия которых звучали для Павла, как китайские слова. – Вроде все. А уход... – он покосился на Павла, вздохнул. – Ну, что могем, пан Гонта. Тут же у нас, сам знаешь, что делается, ни хуя хорошего, да и обстановочка... Да. Понял. До связи.

– Я щас девчонке позвоню своей, – сказал Павел. – Притащу ее сюда, и сам буду на стреме. Продукты там, фрукты, хуе-мое...

– Давай, – кивнул Ваковский. – Они приедут скоро. Завтра, наверняка. А может, и сегодня уже.

– Кто?

– Чехи.

– Да ну...

– Ты не нукай. Это, парень, такие люди, – Ваковский покачал головой. – Никогда своих не бросают. Никогда. Не то что...

– Че ж они Андреича-то... – Павел всхлипнул. – Где ж они...

– Они тоже не боги, Паша, – Ваковский достал из кармана фляжку, открутил пробку. – Помянем. Прости, Андреич, если что не так.

Он отхлебнул содержимого, чуть поморщился и протянул сосуд Жуковичу:

– Держи.

– Прощай, Андреич, – прошептал Павел. – Прощайте, Татьяна Викторовна. А барышню вытянем. Христом-Богом клянусь!

И он, сделав длинный глоток, вернул флягу Ваковскому:

– Уедешь?

– Нет. Я здесь буду. Ты езжай, Паша, бери свою девчонку и возвращайся. Пока чехи не появятся, я тут буду постоянно. Так что все в цвет.

Павел кивнул и побрел к машине.

Майзель сидел за столиком. И молча пил, как воду, сливовицу, на бутылке которой красовалась гордая этикетка «Сливовица 45%. Карел Втешечка – официальный поставщик Двора Его Величества». Пил, как всегда, не пьянея, ловя на себе украдкой бросаемые взгляды Карела, когда позвонила Елена.

– Я еду в Минск, – сказала она спокойно.

– Ты сошла с ума, – так же спокойно возразил Майзель.

– Я должна их спасти. Сонечку. И наших ребят. Вы не можете этого сделать. Значит, должна я.

– Что происходит, Елена?

– Я не знаю. Может, в него вселился дьявол?

– Елена, мне все равно, что там с Лукашенко.

– Нет. Это не просто так, Данек. Все было сделано правильно. Или почти все. Он должен был давно поднять кверху лапки и сдаться, но этого не случилось.

– Он просто кретин.

– Нет. Есть что-то еще, и поэтому я еду туда.

– Они мертвы, Елена.

– Нет. И Сонечка жива.

Майзель увидел, как Втешечка обходит посетителей, что-то шепчет им, кивая на него, и люди, поднимаясь и тоже кидая на него озабоченные, встревоженные взгляды, выходят из погребка. Ах, Карелку, друг мой, как же ты понимаешь меня, подумал Майзель с нежностью. И сказал:

– Но ребята мертвы. Мы их не видим. Не слышим. Они ни разу не позвонили, не подали никакого знака. Их телефоны молчат.

– Вы слишком надеетесь на свою технику. Они живы, Данек. Я знаю. Может быть, это даже не Лукашенко. Кто-то другой, кто вмешался в игру и хочет провести свою партию. Я не знаю. Я знаю только, что они живы. И Сонечка.

– Елена, это несерьезно. Если это так, мы сами их найдем и вытащим. Как вытаскивали всех остальных. Всегда.

– А сейчас не выходит. Не спорь. И не смей останавливать меня. Я знаю, ты готов меня не послушать. Но я клянусь, – если ты сейчас не отпустишь меня, я сделаю так, что ты больше никогда меня не увидишь. Клянусь, никогда.

– А если отпущу?

– Не торгуйся. Тебе не идет.

– Все-таки третья попытка, – он усмехнулся. – А ведь обещала.

– Это другое. Ты знаешь. Я люблю тебя, Данек.

– Елена!!!

– Теперь твоя очередь.

– Елена!!!

– Пока, дорогой. И помни, что я...

– Что ты делаешь, глупая!!! – услышала Елена истошный крик Втешечки. – Что ты творишь, ты же до самой души добралась, ты же поломаешь его!!!

– Сколько я еще должна слушать о твоих чувствах от других людей? – зло сказала Елена, но голос ее сорвался. – Ладно. Возможно, сейчас не время. Андрей, Татьяна... Я понимаю. Поговорим, когда я вернусь.

– Если с тобой...

– Я буду на связи. В скафандре. Обещаю.

– Скафандр... Чудесами надо уметь пользоваться!