– Я его не знаю.

– Брось, – с нажимом сказал Богушек. – Пацан какой-то, сопляк. Брось, Дракон. Иди к Елене, к малышке... я прослежу.

– Смотри не протухни, Гонта, – хмуро сказал Майзель. – Готовьте эвакуацию.

И вернулся в палату, тихо притворив за собой дверь. Подошел, опустился на табуретку рядом с Сонечкиной кроватью.

– Кто там кричал? – спросила Елена, повернувшись к нему.

– Павел.

– Господи. Бедный мальчик.

– Мы о нем позаботимся.

– Ах, Боже мой! Разве он думает об этом сейчас?! Он так привязался к ним. Господи, Данечку, как же это ужасно все.

– Как она?

– Все по-прежнему. Она слышит все, Данечку. Только говорить не может, ей тяжело.

– Укол. Она должна спать.

– Врач сказал, нельзя. Пусть будет пока... Что слышно про наших детей?

– В порядке наши дети, – усмехнулся Майзель. – Домой летят.

– Как вам удалось?!

– Это тебе удалось. Сначала – тебе, жизнь моя. А потом уже нам. Вместе с тобой. Нам вместе все всегда удается, ангел мой. Или почти все.

– Все живы?!

– Даже эти оловянные солдатики, что их возили, и те живы, – Майзель усмехнулся. – Все хотят жить и заниматься любовью, дорогая.

– Я помню, – Елена дернула его легонько за ухо. – Ты тоже.

– Обязательно. Теперь и я – тоже.

Дверь открылась, показалась физиономия Гонты:

– Все готово, реанимобиль здесь, сопровождение, самолет ждет. Едем?

– Едем, – Майзель поднялся.

Павел летел, выжимая из «шестерки» последние соки, по проселкам в сторону Смолевичей. Он догадался, что на трассе его сразу остановят у поста ГАИ – наверняка чехи там уже все перекрыли.

– Хуй ты у меня куда-нибудь улетишь, – рычал Павел, раскручивая тахометр до красной черты и заглушая этим рычанием натужный вой движка. – Хуй тебе в рот, сука, гандон, блядь, пидор гнойный, понял?! Мы десант, от нас не уйдешь, хуй тебе, сука! Все, пиздец подкрался незаметно! Нахуй ты у меня полетишь! Зажарю тебя, сука, блядь поганая!!!

Взгляд его упал на телефон, который подпрыгивал на переднем сиденье, норовя улететь куда-нибудь. Павел схватил его и надавил кнопку быстрого набора номера Олеси.

Девушка ответила мгновенно:

– Алло! Пашенька! Алло!

– Олеська! – заорал Павел что было мочи. – Олеська, я Лукадрищева сейчас завалю! Я тебя люблю, Олеська!!!

– Пашенька! – закричала девушка. – Пашенька, где ты, Пашенька?!

– Я уже! – продолжал орать Павел, уже видя замаячившие впереди постройки аэропорта. – Я сейчас! Не реви, дура, я тебя люблю!!!

И, кинув телефон и надавив на газ, снова заорал:

– Мы! З беларуских! Лясоў! Партызаны! Хуй ты у меня куда улетишь, блядь!

Олеся поняла, что Павел едет в аэропорт, – шестым чувством поняла. Схватив все деньги, что у нее были и сунув телефон в карман курточки, Олеся натянула кроссовки и, вылетев на улицу, бросилась к стоянке такси, к первой же машине:

– Дядечка, миленький!!! В аэропорт, пожалуйста, пожалуйста, скорее!!!

– Ты че?! Больная, что ли?! – удивился таксист. – Че случилось-то?!

– Дядечка, скорее!!! – Олеся заплакала. – Пожалуйста... Там... Там Пашенька!

– Ну, ясно, понял. Пашенька, – усмехнулся таксист. – Пятьдесят.

Олеся швырнула ему в лицо деньги – все банкноты до единой, так, что мужик едва успел среагировать, обежала машину и шлепнулась на переднее сиденье:

– Скорее, пожалуйста, скорее!!!

– Да ладно, успеем, никуда твой Пашенька не убежит, – усмехнулся дядька. – От бы за мной кто так побегал, е-мое!

Они вырулили на проспект. Таксист покрутил рукоятку настройки магнитолы:

– Че за хренотень? Все станции молчат, как воды в рот. Вроде и не профилактика сегодня?

– Это чехи, – всхлипывая, сказала Олеся. – Они здесь уже, началось...

– А ты откуда знаешь?! – вытаращив глаза на девушку, гаркнул таксист.

– Я знаю... Скорее, ради Бога, скорее!

На посту ГАИ дорога в обе стороны была перегорожена шлагбаумом, за которым стояли два бронеавтомобиля с королевскими гербами. По договору с Фронтом национального спасения чешских флагов десантники нигде не поднимали, чтобы не провоцировать слухов об оккупации. А вот бело-красно-белый флаг над постом уже развевался.

– Приехали, – сказал таксист и открыл дверь, собираясь выходить, но десантник, улыбнувшись сквозь плексиглас сферы, поднял автомат стволом вверх и сделал такое движение рукой, – «разворачивайся». Таксист сплюнул и подчинился:

– Ну, и че теперь? Домой? – ему страсть как не хотелось расставаться с деньгами, да ведь жалко девку, лица на ней нет!

– В объезд. Пожалуйста. Мне нужно туда. Пожалуйста, – прошептала Олеся, упершись остановившимся взглядом в заграждение и солдат. – Там Пашенька. Он проехал туда! Он мне пять минут назад позвонил... Пожалуйста!!!

Посмотрев на Олесю, таксист крякнул и, развернувшись, направил автомобиль под мост, в сторону объезда.

Они стояли у трапа своего летающего госпиталя, наблюдая, как самолет Лукашенко рулит на взлетную полосу. Все состоялось, как и было условлено. Аэропорт и диспетчерскую службу уже контролировали высадившиеся вторым эшелоном десантники королевской воздушной пехоты, и в часе подлетного времени находились в воздухе первые транспорты третьего эшелона с бойцами Беларуской Краевой Абароны.

Елена вышла из самолета, спустилась по трапу, подошла к Майзелю и вдруг обняла его, прижалась изо всех сил.

– Что, ангел мой? Что?!

– Ты успел, – Елена подняла к нему лицо. – Я, наверное, никогда не смогу понять, как тебе это удается.

– Что?! Говори!

– Ей делают операцию.

– Сейчас?!

– Да, ящерка. Сейчас. Кровоизлияние в селезенку, она не спала поэтому, наверное. Если бы не сегодня, там лопнул бы этот кровяной мешок, вряд ли удалось бы ее спасти.

– Шансы?

– Все будет в порядке. Это несложная операция, они даже не режут ничего, достаточно лапароскопии. Господи, прости меня, – с каким удовольствием я выстрелила бы ему прямо в его поганую усатую рожу.

– Теперь ты понимаешь, – вздохнул Майзель.

– Да. Наверное.

– Иди туда, ангел мой. Будь с ней. Будь с ней, прошу тебя!

Лайнер Лукашенко уже вырулил на финишную прямую и остановился, раскручивая турбины. Вдруг они увидели, как из ангара в двух-трех сотнях метров от полосы, обрушив ворота, вылетел ярко-желтый, с низко посаженной кабиной, автомобиль-заправщик и помчался прямо к самолету. Из-за рева реактивных турбин двигателя машины не было слышно, но сомневаться в намерениях сидевшего за рулем не приходилось.

Это же Павел, понял Майзель. И заревел:

– Огонь!!!

– Сдурел, – усмехнулся Богушек. – Не успеют, инерция-то какая. Ай да Павличку, ай да молодец!

И добавил вдруг по-русски, отчего Майзель резко повернул к нему голову:

– А Бог – Он, в натуре, не фраер.

Все произошло за какие-то секунды. Смяв редкое оцепление, открывшее все-таки огонь по заправщику, желтый снаряд, уже охваченный пламенем, влетел под крыло лайнера.

Два взрыва слились в один. Майзель даже не пригнулся, – встретил лицом палящее дыхание взлетевшего вверх огненного вихря. Только закрыл глаза. А когда открыл, на взлетной полосе валялись горящие обломки, и со всех сторон к ним мчались автомобили, – военные, медицинские, пожарные.

Елена выскочила из самолета, ссыпалась по трапу, вцепилась в него:

– Что?!? Что это?!?

– Павел.

– Боже правый!

– Пашенька!!! – услышали они истошный крик и, повернувшись, как по команде, увидели бегущую к ним фигурку Олеси. – Пашенька!!!

Она споткнулась, упала, вскочила, опять побежала. Майзель смотрел на нее, прижимая к себе Елену, и даже думать ни о чем не мог, – какие-то ошметки, а не мысли.

Богушек, прищурясь, глядел неотрывно в сторону обломков. И вдруг прижал пальцем притаившийся в ухе динамик переговорного устройства: