Гайир-хан натянул лук. Звонко пропела стрела. Лошадь под Данишменд-хаджибом прянула в сторону и свалилась на бок, забила по земле ногами. Хаджиб лег за нее. Воины на стене засмеялись.

– Видишь, я мог бы убить тебя! – крикнул Гайир-хан. – Но иди к своему грязному хану. Без тебя некому будет почесывать ему пятки.

Пригибаясь, оглядываясь, хаджиб побежал. Воины на стене свистели, топали, били ладонями по голенищам сапог.

На другой день в стане врагов началось непонятное вначале движение.

Стан расползался в разные стороны. Ржали кони, кричали верблюды, скрипели телеги, звенели оружием всадники. И все это двигалось, обтекая город со всех сторон.

– Слава аллаху, они уходят! – сказал Караджи-хан.

Весть об этом сразу же облетела Отрар. Горожане лезли на стены, грозили кулаками вслед уходящим. Но радость была преждевременной. Много воинов хана осталось, и они сразу же приступили к осаде. Подтянули к стенам камнеметы, защитив их земляными насыпями. Глыбы камня загрохотали, ударяясь о стену, сшибая зубцы. Следом летели зажигательные стрелы.

Вспыхивали крыши домов, вздымался густо-черный дым. В нем задыхались воины. Чихая, кашляя, сбивали огонь войлоками, засыпали песком. Гайир-хан в прожженном чекмене, с черным от копоти лицом носился по всему городу, подбадривая воинов, успокаивал жителей.

– Держитесь, правоверные, скоро придет с великим войском шах.

Следом за ним таскался Караджи-хан. Его душа стала прибежищем уныния и печали.

– Мы пропали. Не придет шах. Что будет с моей бедной дочерью? Тебе надо было бы поговорить с Данишменд-хаджибом.

– О чем? – Гайир-хан начинал злиться.

Караджи-хан благоразумно умолкал.

Монголы вцепились в город мертвой хваткой. Ни днем, ни ночью не умолкал грохот камней, раздалбливающих стены. От этого грохота, от дыма и пыли негде было укрыться. И невозможно было помешать врагам… Гайир-хан с тысячью храбрецов решил сделать вылазку. Со звоном и ржавым визгом распахнулись городские ворота. Гулко прогрохотали копыта коней под сводом надвратной башни. Подняв над головой кривую саблю, Гайир-хан бросился к камнеметам. Рубанул по голове монгола в косматой лисьей шапке. Воины секли убегающих, спрыгивали с коней, ломали камнеметы. Но от стана врагов уже мчались всадники, грозным рыком раскатывался их боевой клич.

Гайир-хан поскакал навстречу, увлекая своих воинов. Сшиблись.

Всхрапывали кони, взблескивали мечи и сабли, сверкали смертной ненавистью глаза. Гайир-хан вертелся в седле, как обезумелый, рубил, отбивал удары.

Монголов становилось все больше. Воины Гайир-хана начали откатываться к воротам. Смешавшись с врагами, втянулись в город. Упала железная решетка, отсекая монголов, захлопнулись ворота. Врагов, проникших в город, стаскивали с коней, рубили саблями, топорами, резали ножами – ни одного не оставили в живых.

В этой вылазке Гайир-хан потерял около пяти сотен воинов. Враги стали осторожнее. Теперь они днем и ночью держали у всех ворот конных.

Проходила неделя за неделей. Надвинулась зима. Снег лег на землю.

Дали манили белизной. А в городе все было черным от дыма и копоти. Враги без передышки долбили стены. Во многих местах стены стали обваливаться.

Гайир-хан приказал заделывать проломы под тучами стрел. Число убитых все увеличивалось. Караджи-хан твердил:

– Не придет шах. Бросил нас. Может быть, нам снестись с неверными?

Если мы сдадим город…

– Мы не сдадим город! – оборвал его Гайир-хан. – Даже думать об этом не смей! Голову сниму!

Караджи-хан испуганно глянул на него, замолчал. И больше уже не таскался следом за Гайир-ханом.

Сдерживать неслабнущий напор врагов становилось все труднее. Во дворец Гайир-хан возвращался поздно ночью, торопливо ел и не раздеваясь падал в постель.

Его разбудили среди ночи:

– Караджи-хан предал нас. Враги в городе.

Он выскочил из дворца. На площади толпились воины. Ворота внутреннего укрепления были закрыты. За ними, в городе, гудели голоса. Гайир-хан поднялся на минарет мечети. Внизу пылали сотни огней. Горели дома. Среди них метались жители, скакали вражеские воины, оттесняя людей от стен укрепления.

– Будь ты проклят, Караджи-хан!

Гайир-хан стиснул зубы. Надо было убить этого морщинистого труса.

Видел же, что трус.

Сбежал вниз, к воинам. Они разожгли посредине площади огонь. Стояли вокруг него, мрачно смотрели себе под ноги.

– Воины, теперь у нас почти нет надежды на спасение. Ваша жизнь принадлежит не мне – аллаху. Кто не хочет умереть вместе со мной, пусть отойдет в сторону. Мы откроем ворота и выпустим…

Никто не тронулся с места, не проронил ни слова. Он сказал еще:

– Клянусь всемогущим, я никого не стану удерживать.

– Мы будем драться, – сказал пожилой воин, одетый в полосатый халат.

– Враг идет, чтобы вытоптать наши поля, вырубить сады. Он будет насиловать наших женщин. Допустив такое, сможем ли смотреть в глаза наших детей?

Воины одобрительно зашумели.

– Спасибо вам, – тихо сказал Гайир-хан. – Враг может убить нас, но не лишить достоинства. Мы умрем, и наши имена будут вечным укором черной совести тех, кто купил свою жизнь предательством.

Сами монголы не стали брать укрепление, бросили на его стены воинов Караджи-хана и горожан. Они лезли по крутым лестницам, зажав в зубах кинжалы. Воины Гайир-хана с яростью обрушивали на них камни, бревна, кирпичи, били стрелами, сбрасывали вниз копьями. Под стеной росла гора трупов. Враги толпились на безопасном расстоянии, подбадривали нападающих глумливыми выкриками. Не помогало это – пускали в ход плети.

На место павших пригоняли толпы новых. Воины Гайир-хана изнемогали от усталости, истекали кровью.

Враги подобрались к воротам. Поставили перед ними пороки, оградив их от стрел и камней досками, войлоками. Через три дня ворота были разбиты. В укрепление ворвались сами монголы. Гайир-хан бился у ворот, потом на ступеньках дворца. Все меньше и меньше оставалось возле него воинов.

Теснимый врагами, он поднялся на дворцовую крышу. Отбивался обломками кирпичей и черепичных плит. Стрелы повалили всех воинов. Он остался один.

Враги перестали метать стрелы, и он догадался, что его хотят взять живым.

Побежал к краю крыши, хотел броситься вниз. Не успел. На шее захлестнулся аркан. Враги навалились, завернули за спину руки… Сволокли вниз, положили поперек седла и повезли в свой стан. Перед большой белой юртой сбросили на землю. В рот, в нос набился песок. Он встал на ноги, чихая и отплевываясь. К нему подошли два молодых монгола в золоченых доспехах и раболепно сгорбленный переводчик-мусульманин.

– С тобой будут говорить Угэдэй и Чагадай, сыновья великого хана, победившие тебя.

– Благодари аллаха, что я связан, – процедил он сквозь зубы переводчику. – Не они меня повергли на землю – предательство.

– Они хотят удостовериться, ты ли Гайир-хан.

– Закрой свой поганый рот!

Откуда-то прибежал Караджи-хан, распростерся у ног сыновей монгольского владыки.

– Это он и есть, Гайир-хан. Я помог вам, доблестные, схватить…

Ноги у Гайир-хана были свободны, и он с силой пнул в тощий зад предателя.

– У-у, старая вонючка! Что скажешь ты шаху, когда он вернется сюда?

Сыновья хана монголов не заступились за своего пособника. Молча смотрели на эмиров: один – надменно-брезгливо, второй – с благодушной улыбкой. Гайир-хан занес ногу второй раз, но молчание врагов образумило его. Нет, он не станет устраивать для них потеху.

– Твой шах отдал Бухару! – злобно огрызнулся Караджи-хан.

– Не верю тебе, вместилище лжи!

– Не верь… – Караджи-хан начал кланяться врагам, плаксиво затянул:

– Я помог вам, великие и могучие миродержцы…

– Мы у тебя помощи не просили, – передал переводчик слова того из сыновей, что смотрел на них надменно-брезгливо. – Нам предатели не нужны.

Ты умрешь на глазах тех, кого предал.

Два воина схватили Караджи-хана за ноги, отволокли в сторону и обезглавили. Гайир-хан развернул плечи, сам шагнул к воинам-палачам. Но его остановил переводчик: