– Все пропало! Все пропало!

К утру ветер ослабел. На рассвете воины стали сползать вниз. Но многие, очень многие навсегда остались лежать на склоне – убитые камнями, окоченевшие. Внизу, сбившись в кучу, стояли лошади. Воины ловили первую попавшуюся и уносились в степь, подальше от проклятых гор. Джамуха тоже вскочил на чьего-то коня, поскакал собирать своих воинов и нойонов.

Собрались те, кто остался жив, довольно быстро. Оглянув воинов, Джамуха похолодел – такого урона не нанесла бы самая жестокая битва.

– Ничего, нойоны и воины, за все взыщем с Ван-хана и Тэмуджина.

Нойон салджиутов с обмороженными, почерневшими щеками сказал, простуженно кашляя:

– Все, Джамуха. Ты нам не гурхан, мы тебе не подданные. Себе на горе возвели мы тебя!

Он повернул коня и поскакал. За ним – все салджиуты. Потом и хунгираты, и дурбэны, и катакины… С ним остались его джаджираты. Джамуха догнал уходящих воинов, чуть не плача, закричал:

– Остановитесь! Опомнитесь!

Но воины грубо оттолкнули его и умчались. Он бросился к Буюруку и Тохто-беки. Но и они решили уходить. Его уговоров даже слушать не стали.

Джамуха возвратился к своим джаджиратам – горстка обмороженных людей.

Будьте же вы прокляты, вольные нойоны! Не драться за вас, а рубить, давить, вбивать в землю копытами коней!

По дороге в свои кочевья он разграбил курени нойонов-отступников.

Зиму Тэмуджин провел у подножья Бурхан-Халдуна, недалеко от родного урочища. Бездельничать, отсиживаться в юртах никому не дал – ни друзьям, ни братьям, ни родичам, ни простым воинам. Одна облавная охота следовала за другой. Добыли много мяса и мехов, и женщины благословляли имя Тэмуджина. Но главное было даже не в том, что он дал своему народу много пищи. Важно было держать войско под рукой, не давать ленивой и сытой сонливости завладеть душами воинов. Облавы приучили воинов выполнять все его повеления точно, без промедления. Тэмуджин убеждался не раз, что сила войска не всегда в его многочисленности. Тысяча, если она обучена сражаться и едина, может стоить целого тумена, если он рыхл, малопослушен.

Не забывал Тэмуджин и о расширении своего улуса. Слал гонцов к нойонам племен, отпавших от гурхана Джамухи, с прельстительными речами.

Может быть, ему бы и удалось склонить их на свою сторону, но все испортил Хасар. Без его ведома сделал набег на курени хунгиратов, побил, похватал немало людей, отогнал табуны. Ограбленным оказался даже тесть Тэмуджина старый Дэй-сэчен. После этого его прельстительным речам нойоны перестали верить. Хасара он обругал самыми последними словами. А ему – хоть бы что!

Остальные братья в его дела не лезут, живут тихо, а Хасар все время норовит показать, что он нисколько не хуже его, хана.

Весной Тэмуджин стал готовиться к походу на татар. Послал Хасара к Ван-хану с приглашением принять участие в походе. Брат и там ухитрился напортить. С нойонами Ван-хана и его братом Джагамбу вел себя вызывающе, всячески возвеличивался перед ними да и хану не выказал достаточного почтения. Нойоны и без того не жаловали Тэмуджина, а тут не Тэмуджин Хасар начинает помыкать ими… Джагамбу, Хулабри, Эльхутур, Арин-тайчжи и Алтун-Ашух тайно сговорились скинуть Ван-хана, посадить на его место Нилха-Сангуна. Но Алтун-Ашух выдал их замысел Ван-хану. Джагамбу бежал к Таян-хану найманскому; Хулабри, Эльхутура, Арин-тайчжи успели схватить.

Старый хан, вне себя от гнева, бил их по щекам, плевал в лицо. И все, кто в это время был в его юрте, тоже плевали на заговорщиков. А ночью кто-то помог им бежать. Они, как и Джагамбу, ушли к Таян-хану.

Идти на татар Ван-хан, конечно, отказался. До войны ли с чужими племенами, когда такое шатание в своем собственном улусе.

Рассерженный Тэмуджин сказал брату:

– Еще раз окажешь мне такую услугу – отправлю коз пасти!

Ни слова не сказав, Хасар горделиво вскинул голову и вышел из юрты.

– Не давай ему таких дел – спокойно жить будешь, – сказала Борте.

Жена и брат ненавидели друг друга. Борте опасалась, что, если что-то случится с Тэмуджином, не ее дети, а Хасар унаследует улус, и не упускала случая бросить тень на него, часто была несправедлива. Зная это, Тэмуджин, обычно веривший ее уму, не слушал Борте, когда она говорила о Хасаре.

Поддаться ей, так она доведет до того, что брата будешь считать врагом, а их и без Хасара достаточно. Разобраться, Хасар не очень и виноват. Просто он высек искру, когда все было готово к пожару. И не нойоны, не Джагамбу главные противники Ван-хана. Из-за их спин выглядывает толстая морда Нилха-Сангуна. Никак не может примириться, что он, Тэмуджин, которому когда-то не в чем было показаться на глаза нойонам и который рад был напялить на себя тесное тангутское платье, возвысился до того, что с его волею приходится считаться не только Нилха-Сангуну, но и самому Ван-хану.

Прав был шаман Теб-тэнгри: ханство кэрэитов станет враждебно ему.

От похода на татар отказаться было невозможно. Они, по слухам, собрали большое войско и готовы ударить на него. Выступил в начале лета.

Вновь прошли вниз по Керулену. Татары поджидали его в урочище Далан-нэмурге. Строй татарского войска был похож на птицу, широко раскинувшую крылья. Правое крыло своим концом упиралось в берег реки Халхи, левое простиралось по всхолмленной равнине, туловище составляли тысячи, поставленные в затылок друг другу. Тэмуджин, сутулясь, сидел на коне, думал и за себя, и за татарских нойонов, стараясь проникнуть в их замысел. Если его воины потеснят середину, крылья обхватят войско с двух сторон, стиснут в смертельных объятиях.

Почему-то вспомнилось первое в жизни большое сражение – с меркитами за рекой Хилхо. Тогда он пялил глаза на строй вражеских воинов и не мог вникнуть в повеления Ван-хана, ничего не понимал из-за возбуждения, похмельной тяжести в голове и нетерпеливого желания прорваться к Борте.

Давно он уже не тот. Холоден и трезв его рассудок, еще не начатая битва и раз, и два, и три проходит перед его мысленным взором, он расставляет свои тысячи то так, то иначе. И постепенно из всего этого вызревает решение.

За спиной в ожидании замерли нойоны. Он повернулся в седле, остановил взгляд на Джарчи и Хулдаре.

– Со своими урутами и мангутами пойдете прямо. Бейте, чтобы из глаз искры сыпались. Пусть думают, будто тут мы и наносим главный удар. Тем временем… Алтан, Хучар, дядя, со своими воинами сломайте их правое крыло и по берегу реки прорывайтесь за спину татарам. С остальным войском я ударю на их левое крыло, сомну его и окажусь у татар сбоку. Всем все понятно?

– А если мы не прорвемся? – спросил Даритай-отчигин.

– Если задуманное не удастся, без суеты и страха отходите назад и вставайте на то место, которое занимаете сейчас. Отсюда не сдвигайтесь ни на шаг. Кто побежит, тому – смерть.

– А если не удержимся?

– Дядя, если есть силы бежать, кто поверит, что их не осталось, чтобы драться? Запомните и другое. Если враг побежит, гоните его до полного истребления. Не обольщайтесь добычей. Даже если слитки золота будут блестеть под копытами коней, не смейте останавливаться. Уничтожим врагов все будет наше.

От татарского войска отделился всадник на вороном коне, галопом промчался по равнине, остановился на расстоянии полета стрелы, приложил ладонь ко рту, крикнул:

– Эгей, рыжий кобель, выезжай сюда! Своим мечом я сбрею твою красную бороду!

Татарин горячил коня, помахивал сверкающим мечом. Кто-то выпустил стрелу, но она не долетела, воткнулась в землю, взбив облачко пыли. К Тэмуджину подскочил Хасар, его глаза горели, ноздри хищно раздувались.

– Дозволь снять ему голову!

– Нечего заниматься глупыми забавами.

– Эй, рыжий корсак, боишься? – надрывался татарский храбрец. – Мы отправили на небо твоего отца и многих людей твоего рода. Пришел твой черед, хан трусливых!

– Хулдар, Джарчи, начинайте.

Уруты и мангуты с визгом бросились вперед. Тэмуджин поскакал на левое крыло татарских войск. Его обогнал Джэлмэ, оглянулся, блеснув ровными белыми зубами. За ним мчались долговязый Субэдэй-багатур, маленький ловкий Мухали, веселый болтун Хорчи… Он натянул поводья, пропустил воинов, поискав глазами возвышенность, поднялся на пологий холмик. Рядом встали туаджи, готовые мчаться с его повелением в самую гущу битвы, подъехали Боорчу, Джэлмэ с его сыном Джучи и приемышем матери Шихи-Хутагом. Ребят он впервые взял в поход. Широко раскрытыми глазами смотрели они на битву. И гул ее, взлетающий к небу, заставлял их вбирать голову в плечи.