– Моего мужа захватили твои воины, – тихо сказала женщина и замолчала. – Отпустите его.
– Многих мужей захватили мои воины. Что будет, если придут все ко мне и станут просить?
– Он не как все. Такой человек рождается один на сто тысяч! – Голос ее отвердел.
– Твой муж известен многим людям? Что же он сделал такого? Чем прославился?
– Мой муж слагает песни, прославляя людей.
– А-а… Он прославляет тех, кто бежит сегодня от моих воинов, кто не умел разумно жить и не умеет достойно умереть. Настоящим делом занимался твой муж. Потому горька его участь. – И проворчал:
– Один на сто тысяч…
Таких дураков на каждую тысячу сотня.
Переводчик, видимо, перевел и это. Женщина вскинулась, заговорила быстро-быстро:
– О нет, нет? Он – редкий человек. Словом он врачевал горе, вселял в сердце надежду, учил доброте, прямоте, честности. Он должен жить! Спаси его, и будущие поколения благословят твое имя!
– А это и вовсе глупость. Мое имя прославлено будет не такими вот пустяками. Где взяли твоего мужа?
– Вместе с другими мужчинами он ушел в горы. Его захватили три дня назад.
– Боорчу, не с теми ли он был, которые нападали на обозы, на отбившихся всадников?
Боорчу расспросил женщину, где был захвачен ее муж, подтвердил:
– С теми.
– Зачем же ты пришла?! Он убивал моих воинов. Он враг!
– Великий хан, за свою жизнь он не убил и курицы. Яви милость, великий хан, не губи человека, чья жизнь была страданием за других. Спаси его! Заклинаю тебя твоими предками! Возьмите в обмен мою ничтожную жизнь!
Убейте меня, сделайте рабой, но отпустите, его!
Всем телом женщина подалась вперед, преобразилась, глаза ее сухо заблестели, голос звучал исступленно. Слова страстной мольбы стали понятны и без перевода. Он смотрел на нее и думал о Хулан – сможет ли она вот так же безоглядно и бестрепетно отдать за него свою жизнь? Наверное, сможет…
И эта утешительная мысль расслабила его. Он взглянул на Боорчу вопрошающе.
– Спасать уже некого, хан. Все убиты.
Переводчик передал женщине его слова. Пошатываясь, она вышла из юрты.
В душе хана тут же угасло мимолетное сожаление. Он облегченно вздохнул. Не пришлось лишний раз переступать через собственное установление. Милость к врагу пагубна…
Почти с такой же, как у женщины, просьбой пришел и сотник-кидань.
Вчера воины хана обложили небольшой городок, где сотник родился и где до сих пор живут родители. Не будет ли хан так великодушен, не повелит ли не грабить город и не убивать его жителей.
– Мы зачем сюда пришли? Раздавать милости? Один припадает к ногам смилуйся, другой – смилуйся. Друг Боорчу, гони подобных просителей в шею!
– Это можно, хан, – сказал Боорчу. – Однако город еще только обложили…
– Понятно, друг Боорчу. Ну, что же, сотник, дарую твоему городу жизнь. Но ты сам должен привести его к покорности. Если падет хотя бы один мой воин, пощады не будет никому.
Сотник ушел, в смущении царапая затылок.
– Монахи тоже будут просить защиты?
– Не совсем, хан. Но их ты послушай. Забавные люди.
Монахов было двое. Оба в стоптанной обуви, в широченных халатах из грубого холста, подпоясанных под грудью веревками, с суковатыми палками в руках.
– На кого жалуетесь?
Монах постарше, сгорбленный, худой, с лиловой бородавкой на носу, заговорил глухим голосом:
– Мы никогда ни на кого не жалуемся, ни у кого ничего не просим. Но твои воины просят у нас драгоценностей, ищут серебро и золото. Мы не стяжаем богатств, зачем же мучиться вам и тревожить покой старцев, познающих дао – путь всего сущего?
– Что это за дао и что оно дает людям?
– Дао – начало всех начал и предопределенность всех изменений.
Несчастья бывают оттого, что люди по незнанию или недомыслию начинают ломать предопределенность.
– У вас дао, у нас воля неба. У нас все понятно, а у вас слова затемняют смысл.
Монахи пошептались, и старший сказал:
– Вы не все поняли. Попробуем объяснить проще. По учению великого Лао-цзы, все в мире подвержено изменениям. Одно набирает силы, другое ослабевает, одно создается, другое разрушается, одно увеличивается, другое уменьшается. Несходное нераздельно, как две стороны одной монеты. Не бывает длинного, если нет короткого, не бывает высокого, если нет низкого, не бывает трудного, если нет легкого, не бывает добра, если нет зла.
«Что ж, замечено верно, – подумал он. – К этому можно добавить многое. Не бывает радости, если нет огорчения, не бывает покоя, если нет тревог…»
– Что же дальше?
– Ни один цветок не может цвести вечно. За расцветом следует увядание. Из двух несходностей одна сменяет другую. На беде покоится счастье, счастье порождает беду.
Смутен был смысл этих слов, что-то казалось верным, но что-то и настораживало. Нетерпеливо поторопил:
– Говорите короче и проще, проще!..
Старый монах улыбнулся, показав широкие желтые зубы.
– Великий государь хочет разом познать то, на что уходит человеческая жизнь… Коротко будет так. Человек упал с лошади, сломал руку. Это беда.
Но он будет после этого ездить на коне осмотрительно, станет опасаться новых несчастий, научится быть неторопливым, и ему при размышлении откроется суть его дела. Осторожность и осмотрительность предохранят человека от напастей, и он проживет долгую жизнь. Понимание своих дел приведет к знатности и богатству. В долголетии и богатстве – счастье. А источник его – беда. Но и счастье, как говорили, рождает беду. Достигнув предела богатства и знатности, человек начинает забывать о рассудительности, его одолевает гордыня, он перестает вникать в дела и разоряется. Нищета ведет за собой болезни, а болезни сокращают жизнь.
Ранняя смерть – великая беда. Но произошла она оттого, что человек был счастлив.
– Ну а можно ли избежать бед и напастей?
– Наше великое учение гласит: хочешь чего-то добиться – не рвись к желанному, иначе только достигнутое обернется своей противной стороной.
Начинай с того, чего не хочешь, и оно само по себе перейдет в свою несходность, и тогда достигнешь желаемого. Другими словами, если хочешь что-то взять – отдай.
– Я понял ваше учение, и оно мне по душе. Ваш Алтан-хан разбогател сверх всякой меры, и на его благополучии взросла беда. Пусть все отдаст мне и снова станет счастливым! – Неприметно, про себя, усмехнулся. – Я же все делаю по вашему учению. Начал с того, чего не хочу. Желая покоя и мира, веду войну. Боорчу, доведи до всех: монастырей не разорять, служителей богов и духов не трогать и дани с них не требовать. Молитесь, мудрые, за меня.
Подумал, что, возможно, зря разогнал мудрецов Джучи. Должно быть, и в их рассуждениях было немало интересного. Правда, сама по себе любая мудрость – лошадь без узды, может увезти совсем не туда, куда хотел бы уехать… Особенно если своего умишка не много.
Стало смеркаться, и слуги принесли светильники. В двери заглянула Хулан, видимо, хотела напомнить, что ждет его. Но он разговаривал с гонцами, и жена ушла, ничего не сказав.
Вести от Мухали и Джэбэ были и впрямь хорошие. Мухали почти без потерь взял два города. Потери, конечно, были. Погибло немало перебежчиков, но они – не в счет. Одни гибнут, другие приходят. Важно сохранить своих воинов. Кривоногий, невидный из себя, совсем не багатур, его Мухали все больше выделяется среди других нойонов. Это он первым стал принимать к себе людей Алтан-хана – сотников и тысячников. Не отбирал у них ни оружия, ни воинов. Пришел – служи. Хан относился к этому неодобрительно. Предатели, они и есть предатели. Мухали думал иначе.
Переметнувшиеся сотни и тысячи он кидал на стены городов, заставляя обагрять руки кровью своих же соплеменников, и путь назад им был заказан…
От Джэбэ пришла вовсе радостная весть: Восточная столица Алтан-хана в его руках. Джэбэ долго сидел под этим большим и хорошо укрепленным городом. Все его попытки овладеть стенами были отбиты. И он схитрил.
