— А что он должен был сделать? — удивился Щука.

— Да хотя бы воспитательную беседу с батюшкой провести, — хмыкнул я. — Сказать тому — святой отец, пить бросай, а иначе последствия будут нехорошие. Урядники, они не только карательные, но и воспитательные функции исполняют.

— Да как он скажет-то? Священник, чай, да еще и настоятель. Знаю я эту деревню, Мокшанихин в ней вырос. Как он такое батюшке говорить станет? Не мужик ведь, какой-нибудь.

Чисто по-человечески помощника урядника понять можно. Полностью отмахнуться от жалобы крестьянина он не мог, но и провести какие-то действия постеснялся. Батюшка в деревне — фигура очень авторитетная. Но из-за подобных случаев священники и теряют авторитет. Еще хорошо, что Мокшанихин рапорт написал. Если батюшка начал пить, то слова помощника урядника не подействуют. Нужно что-то посерьезнее.

— Я бы, Каэтан Иванович, сделал копию рапорта, отправил бы ее благочинному, да от своего имени присовокупил — отца Иоанна нужно срочно переводить из Пусторадицкой церкви в другой приход, а то и расстричь от греха подальше. Вдовый священник, предающийся сильному пьянству. Опасное сочетание.

— Отца Иоанна я знаю. Добрейший человек, детей у него трое. Вот, как матушка померла, так малость и того… переживает очень. А переводить? Это же на новое место уезжать, обустраиваться. А у него трое детей, да без матушки.

— А нам-то что делать? — хмыкнул я. — Мне потом дело открывать об изнасиловании? Или, того хуже, об убийстве священника мужиками? Надо было отцу Иоанну в прислуги не девчонку брать, а бабу постарше, да поопытнее, которая удирать не станет. Может, вдову какую.

— Да что вы такое говорите, Иван Александрович! — возмутился Щука, да еще и покраснел, словно девица. — Он же батюшка!

— Если батюшка, так почему малолетку хотел изнасиловать? Каэтан Иванович, я чисто по-человечески рассуждаю. Батюшка, он не только священнослужитель, но и человек, которому ничего человеческое не чуждо. Сколько ему лет? Тридцать — тридцать пять? Без женщины тяжело, но пока трезвый, в руках себя может держать, а как напьется, то сразу крыша съезжает…

— Простите, какая крыша? — переспросил Щука.

Абрютин мне уже такие вопросы не задает, а этот, вишь, не понимает.

— Крыша — голова. Мозг, то есть, — пояснил я. — Пока человек трезвый, имеет какие-то установки, ограничители. А как выпьет, то химическая реакция по мозгам дает, все ограничители сразу слетают. Изнасилует, то отец девчонки за такое дело сразу убьет.

— Так я думаю, — осторожно сказал Щука. — Этот… как его? — заглянув в рапорт, уточнил имя мужика. — Федор Басалаев, дочку свою заберет, а то и уже забрал из прислуги.

Эх, ну не хочет Каэтан Иванович ответственность брать на себя. Да и какая здесь ответственность? Напротив, со своих плеч стряхнуть дело.

— Этой девки не будет, другая будет, — хмыкнул я. — Вместо Палашки какая-нибудь Машка придет, или еще кто. Вы говорите, у батюшки трое детей? Жены нет, второй раз священникам жениться нельзя. А у отца Иоанна, кроме службы, еще и огород небось, а то и поле.

— Так как у всех, — подтвердил Щука.

Ну да. Батюшки наши, из-за скудости средств, что им выделяют, землю пашут, как и их прихожане. Неправильно это, отвлекает от главных дел, но куда деваться?

— Без бабы с тремя детьми батюшке не справиться. И кашу варить, и стирать и все прочее. Придется ему опять прислугу искать. Где гарантии, что подобное не повторится? А у крестьян девчонок с десяти лет в прислуги отдают. Если десятилетнюю изнасилует? Мужики батюшку и до исправника не доведут, сами на вилы поднимут. А вы потом виноваты будете — отчего меры не приняли?

Я искоса посмотрел на помощника исправника. Дядьке сорок с лишним лет, а мне двадцать один. И я ему прописные истины выдаю? Нет уж, голубчик, придется тебе самому решение принимать. Я только подсказать могу.

— Ну, предположим, переведут его куда-нибудь подальше, в другой приход, — принялся рассуждать помощник исправника. — Как вы говорите — а где гарантия, что не повторится?

— Разумеется, гарантии никакой нет, — кивнул я. — Но, как я полагаю, свой авторитет в этой деревне батюшка уже растерял. Какое уважение к священнику-пьянице, да еще пытавшемуся девку изнасиловать? Он будет рассуждать о любви к ближнему, да о добродетели, а прихожане хохотать станут? Но мы о моральном облике священнослужителей рассуждать не станем, нам преступление предотвратить следует. А если вы рапорт своего подчиненного до благочинного доведете, то уже церковь станет меры принимать. А что она решит — ее дело. Переведут, на какое-то время от службы отстранят… Не знаю, какое будет наказание. Но церковные власти своего служителя на контроле станут держать, а тот, если не совсем дурак, за ум возьмется. На новом месте и ему проще станет. Начнете с чистого листа, домоправительницу себе заведет, которая… нет, не смотрите на меня так, — усмехнулся я. — Домоправительница станет домом заниматься, да детишками.

— Пожалуй, так оно все и сеть, — протянул помощник исправника. Посмотрев на меня, спросил: — А вы, Иван Александрович, отца Косму в ближайшее время не увидите? Вы же вместе с ним в одном комитете заседаете. Если увидите, буду очень признателен, если доведете до его сведения сей прискорбный факт.

Ох ты, ну боже ж ты мой! Я сейчас надворного советника обматерю, пусть он и старше меня в два раза. Ну до чего же ему не хочется свои собственные обязанности исполнять. Не пойму — не то сам стесняется, не то попросту желает меня припахать? Ага, как же. То, что я за полицию воров ловил — это одно, а уж с профилактикой правонарушений пусть сами справляются.

— Я отца Косму только в следующем месяце увижу, — сообщил я. — А это дело лучше сразу решать, без промедления. Скорее всего, наш благочинный ваш доклад вместе с рапортом на рассмотрение Новгородской духовной консистории и правящего архиерея отправит. Поэтому, лучше не затягивать. К тому же, Каэтан Иванович, вы лучше меня знаете, что слова к делу не пришить. Перескажу я батюшке рапорт, а что он в Новгород писать станет? Дескать — судебный следователь сообщил? А владыка спросит — с чего это судебным следователям в наши дела соваться? Его дело преступления расследовать. А докладную исправника уже никто не проигнорирует. Так что, пишите, а я потом поинтересуюсь у батюшки — как оно все прошло?

Каэтан Иванович вздохнул. Наверное, уже пожалел, что показал мне рапорт на батюшку. Так бы он эту бумагу мог и «затихарить», а теперь понимаете, что придется принимать меры.

— Нынче же докладную напишу, — твердо пообещал помощник исправника.

Пиши-пиши. Я ведь и на самом деле потом поинтересуюсь у батюшки — поступал ли рапорт?

Решив, что достаточно потратил времени для консультации, да и чаем меня Щука поить не собирается (а он точно из Владимирской губернии родом, а не из Малороссии?), собрался уйти, но у надворного советника Щуки оказалась еще одна бумага.

А вот здесь новость гораздо более интересная, нежели в предыдущем рапорте. Урядник из села Никоново Богородицкой волости сообщал, что в лесу, что я пяти верстах от села, охотники подняли из берлоги медведицу, убили ее и медвежонка, а еще обнаружили «странное существо, немного похожее на медведя, но больше напоминавшее уродливого человека — не то карлика, не то ребенка лет трех или четырех. Кривые ноги и руки, кожа покрытая коростой, больше напоминает кору дерева, волосы достигают спины. Волосы шевелились от вшей и прочих паразитов».

Удалось установить, что это существо — сын местного крестьянина Никодима Трифонова Данилка, пропавший два года назад во время сбора ягод. Катька — дочка Никодима Трифонова, девяти лет, бывшая в няньках, ходила в лес вместе с братишкой. Катька сказала, что Данилку она посадила у дерева, а сама собирала малину. Вернувшись, нигде братишку не нашла. Долго искала, пошла домой за помощью. Родители, а также крестьяне тоже ходили искать мальчишку. Поиски продолжались три дня, а по истечению решили, что мальчишку утащили либо волки, либо бродячие собаки и съели.