— Прибылов, — догадался я. Хмыкнул: — Видите, труппа у вас уже есть, художник сам в руки просится. Я тоже видел его рисунки. Талантливый парень. Жаль, что пьет много. Но кто знает — возможно, если займется стоящим делом, так и пить бросит? Дело за малым — свое здание построить. В крайнем случае — что-то в аренду взять. Уверен, что в Санкт-Петербурге имеется что-нибудь подходящее. Годика три-четыре по провинции поработаете, заработаете денег и на здание.

— Увы, — горестно вздохнул Чижаков. — Чтобы заработать на свое здание, придется гастролировать еще лет десять, при этом не есть, не пить. Да и потом, если не будет субсидий из казны, долго мы не протянем. Нет такого театра, чтобы могло существовать лишь на сборы.

Я намеревался предложить Степану Леонидовичу создать театр нового типа, вроде товарищества актеров на паях, привлечь в качестве пайщиков богатых купцов, а потом отстроить здание, в котором три четверти будет принадлежать артистам, а четверть — зрителям. Чтобы актеры имели и гримерки, и репетиционные залы, а зрители — только партер и буфет. В общем, уже приготовился украсть некоторые идеи Станиславского, подарив их господину Чижакову, пересказать содержание книги «Работа актера над собой», а заодно поведать об изнанке системы Станиславского, вычитанные в «Театральном романе» Михаила Афанасьевича Булгакова, но нам принесли завтрак. Поэтому, вместо того, чтобы сообщить о том, что «театр начинается с вешалки», принялся за яичницу.

Разумеется, со своим завтраком я покончил быстрее, нежели Чижаков, поэтому было время подумать.

Убил актрису тот, кому это выгодно. Классика. А выгода бывает как материальная, так и нематериальная.

Итак, кому выгодна смерть актрисы? Возможно, что ее брату Николаю Эккерту. Клин в отношениях самых родных людей вбивают деньги. А вдруг обнаружилось наследство троюродной тети и братец не хочет делиться с сестрой? Имение какое-нибудь захудалое, тысячи на три, а то и на пять. Делить на двоих — маловато, а одному — вполне себе неплохо. Кстати, а кому достанутся деньги, что Свистунова-Эккерт выручила за гастроли? Вероятно, мужу, если судить по закону. Но мужа можно и обойти. Откуда он узнает, сколько осталось от супруги? Сто рублей, тысяча, а может и ничего. Договориться с импресарио, поделить долю Машеньки полюбовно. Наследство, плюс доля в прибыли — можно прожить безбедно лет десять.

И тряс-то господин Эккерт умирающую сестру зачем? Чтобы у нее побыстрее кровь вылилась?

Значит, первый подозреваемый — родной брат. Кто у нас дальше? Пожалуй, госпожа Тенина. Зовут ее Ниной, отчества не знаю. Если Тенина завидует более молодой коллеге? Все-таки, играть в «Бесприданнице» Ларису гораздо выгоднее, нежели ее мамашу. А исполнитель Вожеватого? Как там его — Кублицкий? Не исключено, что он влюбился в Машеньку Свистунову, но та ответила отказом. Мотив для убийства? Слабенький, разумеется, но другого пока не вижу.

А что до самого импресарио? Ему, вроде бы, смерть ведущей актрисы невыгодна, но кто знает? Возможно, патронов у него было не пять, а больше, а мне он втюхивал байку — мол, револьвер разрядил, туда-сюда? А если револьвер он не разряжал? Попросту позабыл, но боится в этом признаться? Вот и придумал свою историю. Или, предположим, «Смит-Вессон» он разрядил, продемонстрировав пустой барабан кому-то из актеров, а потом опять его зарядил? Фантастика, безусловно, но и такое возможно.

Нет, из подозреваемых мы его пока не вычеркнем.

А исполнитель роли Карандышева? О нем я уже думал, смысла нет повторяться. У Василевского-то какой мотив? Тоже безответная любовь? Не многовато ли любовей? Впрочем, в конечном итоге выяснится, что кто-то из артистов не виноват.

Значит, под подозрением остается пока вся труппа. И где-то еще болтается бывший муж. Нет, муж настоящий, но «соломенный». Что за семья, если супруги живут отдельно друг от друга? Если господин Свистунов пожелал избавиться от супруги? Ну и что, что он живет в Ярославле и в Череповце никто его не видел. Вполне возможно, что муж подрядил кого-то из труппы убить супругу. Вон, того же Василевского-Карандышева. Если бы супруг был рядом, в поле зрения, то лучшего подозреваемого не сыскать. А пока так, фантазии.

А можно еще немного пофантазировать. По примеру частного детектива Эркюля Пуаро или суперинтенданта Родерика Аллейна[1] собрать всех артистов, а потом торжественно им сообщить, что они все виновны в смерти госпожи Эккерт—Свистуновой. Дескать, на общем собрании труппы решили порешить (ага, именно так!) молодую и талантливую артистку, а коли решение коллективное, то каждый из них вложил свою пулю в барабан револьвера, а бедный Василевский был вынужден застрелить свою напарницу не сценически, а всерьез.

Правда, получается, что кто-то вложил не один патрон, а целых два. Но это детали. Да, а за что было убивать молодую женщину, талантливую исполнительницу, на роли которой и держится весь спектакль? Что она могла такое-этакое сотворить? М-да…

Значит, что у меня получается? Вот-вот, получается у меня полная хрень.

[1] Эркюль Пуаро — герой книг Агаты Кристи, а инспектор (потом старший инспектор, суперинтендант) Родерик Аллейн — герой повестей новозеландской писательницы Найо Марш. Марш менее известна, нежели Кристи, но она тоже удостоена ордена Британской империи и носила титул Дама-Командор Ордена Британской Империи. Правда, не за вклад в области литературы, а за вклад в театральное искусство Новой Зеландии.

Странно, но появлению судебного следователя в гостинице «Москва» никто не обрадовался. Ни артисты, сбившиеся в обеденном зале, ни хозяйка, стоявшая за стойкой, ни даже мужчина средних лет, одетый в безразмерные штаны, измазанные краской и покоцаную безрукавку поверх драной рубахи, выводивший на стене какой-то рисунок — не то масонскую звезду, не то восьми лучевую «розу ветров» — тот вариант, что любят накалывать на своем предплечье дембеля, отслужившие в ВВС. Судя по его недоопохмеленному виду и прочему, это и был хваленый художник — Александр Прибылов.

Разве что Фрол Егорушкин, сидевший на табурете со скучающим видом, при виде меня слегка оживился.

— В каком нумере жила Мария Эккерт? — поинтересовался я у импресарио.

— Вот здесь, в нумере восемь, — кивнул Степан Леонидович в конец коридора.

Ага, восьмой нумер (эх, я уже по здешнему и думать стал) на первом этаже, а я-то жил на втором. Но номер своей комнаты уже не помню.

— А ключ?

— Ключ у хозяйки, — сообщил Чижаков. — Ключи от нумеров мы всегда хозяевам оставляем. А вчера, как пришли, в нумер никто не входил. Если только Николай, только зачем ему? Как уезжать станем, то вещи Машенькины с собой заберем.

Я мысленно похвалил артистов. Молодцы, что не стали заходить в номер покойной. Сам же пошел к хозяйке.

— Анастасия Тихоновна, — приложил я палец к фуражке. — Будьте любезны — ключ от восьмого номера.

Хозяйка без слов повернулась к стенду, на котором висели ключи, сняла нужный. И, только собралась протянуть его мне, как откуда-то сбоку выскочил какой-то мужчина — мелкий, зато в костюме-тройке.

— Здравия будьте, ваше благородие, — поприветствовал он меня, а потом достаточно дерзко спросил: — А отчего, ваше благородие, мы вам должны предоставлять ключи от нумеров наших постояльцев?

— Оттого, что я собираюсь учинить в нумере обыск, — довольно вежливо ответил я.

— В таком случае — извольте предъявить мне разрешение прокурора на производство обыска. Согласно законов Российской империи, учинение обыска в жилье производится только по разрешению прокурора, выданного в письменном виде.

Я с интересом посмотрел на мужичка. Видимо, это и есть новый муж Анастасии Тихоновны, который некогда был приказчиком у купца первой гильдии. Ведь знает — уверен в этом на сто пудов, кто я такой и что мне нужно, но решил покуражиться. Чувствуется, что это новичок в нашем городе, а в Тихвине его хозяин имел немалый вес, коли его приказчики борзеют в присутствии судебного следователя.