Тот кивнул и вышел из участка, а я подошел к приставу.

— О чем спросить-то хотели?

— Коли на обыск идете, так стало быть, не несчастный случай, а убийство? — спросил Ухтомский.

Вот ведь, догадлив старый служака. Но чего тут не догадаться? Не первый год в полиции. Ежели убийство, да еще с неустановленным преступником, обыскивать место проживания жертвы обязательно нужно.

— На сто процентов не поручусь, но врать не стану, — туманно ответил я. — Похоже, что убийство.

— Вот этот вот? — кивнул Ухтомский на камеру, где и пребывал невольный убийца.

— Не думаю, — покачал я головой, прислушиваясь к звукам. Вроде никто не орет и не плачет. — Скорее всего — его попросту использовали.

— Я тоже так думаю, — согласился пристав. — Хлюпик он, такие не убивают.

Не стану спорить с Ухтомским, ему виднее. Все-таки, коллежский секретарь меня изрядно старше, да и реальных злодеев побольше меня повидал. А я так больше в кино, в сериалах. Здесь же, с кем сталкивался, то ни один из убивцев не походил на классического преступника с выпученными глазами маньяка и дергающейся щекой.

Выйдя во двор, спросил у Чижакова:

— Степан Леонидович, вы про патроны своим товарищам рассказали?

— Пока нет, — ответил тот. — Решил, что вначале своими соображениями с полицией поделюсь, или со следователем, а они сами решат — рассказывать или нет.

— Это правильно, — одобрил я. — Иначе труппа бы передралась, решая, кто убийца. Глядишь, к утру отыскали бы еще пару трупов.

Чижаков пытливо посмотрел на меня, решая — это шутка или нет, но понял, что я все-таки шучу. Но юмор у меня черный, сам понимаю.

Мы вышли на Воскресенский проспект, намереваясь повернуть в сторону гостиницы.

— Иван Александрович, а где у вас можно испить кофе? — спросил вдруг Чижаков. Словно оправдываясь передо мной, пояснил: — Всю ночь не спал, опасаюсь, что попросту засну в самый неподходящий момент.

— Вам только кофе или позавтракать? — поинтересовался я. Если кофе, через пару шагов кофейня, а перекусить, да испить хорошего кофейку — чуть подальше, в тот самый трактир для извозчиков, где мы с Нюшкой как-то похулиганили. Не дело чиновникам посещать простонародные точки общепита, но надо быть поближе к народу. В последнее время в трактире для извозчиков на меня уже не косились. Уважают. Там даже отремонтировали эту штуку на ножках, на которую засыпали песок для варки турецкого кофе.

— Лучше бы позавтракать.

Ясно, понимаю. Вчера, скорее всего, артистам не до ужина было, а нынче, вместо завтрака, Чижакова на допрос вывели.

Длинные столы и лавки были заняты усталыми работниками гужевого транспорта, но нам быстро организовали свободный столик, вытащив его откуда-то из-за плиты. Мы уселись, я даже покивал тем мужикам, лица которых оказались знакомыми. Как знать — может, они тогда и вступились за меня, отоварив зарвавшихся гуртовщиков? А нет, так тоже ничего страшного.

Здесь жарко, но народ сидит прямо в верхней одежде. Привычные, наверное. А я вот так не могу. Сняв шинель, пристроил ее на вешалку.

Я-то собирался лишь кофе попить, но слушая, как Чижаков делает заказ из пяти блюд, не удержался, затребовал себе к кофе еще и яичницу. А как удержаться, если Степан Леонидович с утра пораньше (хотя, уже одиннадцать) решил позавтракать порцией блинов с семгой, порцией жареного судака, гороховым супом с копченостями, а еще отбивными и штруделем? Еще велел принести себе крепкого чая, да побольше. Ну и как же ему обойтись без графинчика? Он бы и мне предложил, но понимает, что одно дело позавтракать за одним столом с подозреваемым, совсем иное — пить с ним водку.

Нюшка, зараза такая, упорно талдычит, что много яичницы есть вредно и кормит меня по утрам исключительно кашами. Но каши вкусные варит, плохого слова о них не скажу. И обеды-ужины у девчонки прекрасно получаются. Заливное из судака пока до Натальиного уровня не дотягивает, но холодец юная кухарка готовит замечательно.

Одно только плохо. Чувствуется, что в последнее время Нюшка чересчур усердствует в накрахмаливании моих воротничков, они уже жать стали. Надо будет составить разговор, чтобы не увлекалась крахмалом. И штаны стирает с чем-то странным. Вон, в поясе уже тесноваты, хоть пуговицы перешивай. Не иначе, садятся, хотя сукно высокого качества. Видимо, придется опять тратиться на одежду, закупить с полдюжины воротничков и пару рубашек. Эх, Нюшка, сплошные убытки от нее. Лучше бы она мне яичницу жарила почаще, а не раз в неделю.

Мои раздумья прервал вопрос импресарио.

— Господин следователь, а вы нашего Василевского когда отпустите?

А кто у нас Василевский? А, исполнитель роли жениха. Нет, все-таки с Карандышевыми в Череповце какой-то рок. Что настоящему Карандышеву не везет, что сценическому.

— Пусть он пока в камере посидит, — сказал я. — Опасаюсь — как бы чего не вышло.

— Никодим у нас очень нервный, но как актер — выше всяких похвал. Он не только слюнтяев может играть, но и сильных персонажей. Но руки он на себя точно не наложит.

— Так у вас вся труппа выше всяких похвал, — сообщил я, удержавшись, чтобы не ляпнуть — мол, артистов я много видел, но ваши лучшие. Он еще начнет спрашивать — какие артисты в Малом играют, какие в Александринском? Кто сильнее? А я и театров здешних не знаю, не говоря об актерах. В той жизни бывал и в «Ленкоме», и в «Современнике», и в имени Вахтангова… Не стану перечислять. А здесь? Малый и Александринский. Про эти помню. Еще какие у нас нынче театры есть? Нет уж, лучше прикинусь провинциалом, который впервые в жизни увидел на сцене живых артистов.

Еще подумал — а может, истерика Василевского — это всего лишь игра? Я не настолько разбираюсь в сценическом искусстве, чтобы понять — игра ли это на публику, или все всерьез? Кто знает, возможно, именно он и зарядил револьвер боевыми патронами? Имел актер зуб на свою напарницу, решил убить. Знал, что за непреднамеренное убийство большой срок не дадут, а здесь он, в сущности, не убийца, а орудие в чужих руках. Нельзя же отправить в тюрьму револьвер, правильно? И здесь тоже самое. Я передам дело прокурору, а тот решит, что и в суд его не стоит передавать. Суд-то все равно вынесет вердикт — невиновен. Конечно, станет потом Василевский жить с мыслью, что он убийца, пусть и невольный, да и собратья по сцене станут коситься. Как бы-то ни было, но репутация у молодого человека будет загублена. Не исключено, что больше ему уже не играть не только на большой сцене, но и на малой, в какой-нибудь антрепризе. Но если парень всерьез решился убить, то на такую ерунду внимания не обратит. Или, он об этом пока не думает. Думает, что и дело он свое сделал, и от наказания ушел. Впрочем, он еще молод, найдет профессию по душе. В крайнем случае — отправится в монастырь замаливать невольный грех. А что такого? И в монастырях люди живут. Но жалко, если погибнет такой артист.

— В роли Карандышева ваш Василевский вовсе и не слюнтяй, — позволил я себе не согласиться с мнением импресарио. — Скорее — он волк в овечьей шкуре. (Как если бы Олег Ефремов сыграл в «Берегись автомобиля» Юрия Деточкина) У меня сложилось впечатление, что ваш артист попросту изображал недотепу перед Кнуровым, Паратовым, прочими, а сам посматривал — как бы их укусить?

— А вот это — моя идея, — похвалился Чижаков. — Я сам Никодиму предложил — не изображай полную размазню, движения делай плавными, как у кота, что на мышиную охоту вышел. А иной раз просто сощурь глаза, чтобы зритель видел — Карандышев не так прост, как выглядит.

— А вы не желаете режиссурой заняться? — поинтересовался я.

— Думал об этом, — кивнул тот. — Я бы вообще мечтал собственный театр иметь. С выездной антрепризой хорошо иметь дело, если ты молод. А коли под шестьдесят, так лучше дома сидеть. Сколько я еще протяну? Лет пять, может десять. Ежели не помру, так что дальше? Эх, если бы свой театр… Кстати, в той гостинице, где мы остановились, очень интересный субъект живет. Трезвым его никто не видел, но картины на стенах пишет — шедевр! А уж какую он вывеску для гостиницы намалевал — мечта! Был бы в моем театре такой художник, все бы завидовали. Я уже давненько о своем занавесе мечтаю. Жаль, не могу придумать, как его на временных сценах устанавливать? Беда только, что пьяного живописца с собой возить слишком накладно. Но я уверен, что этот человек создан не картины писать, а расписывать кулисы и задники. А ведь это тоже особое искусство!