— Иоанн — да. А Андрей? Он ведь может повторить свой подвиг. Только уже на севере.

— Будем честны, — нервно дернув подбородком, произнес Мелецкий. — То, что сделал Андрей — чудо. Но если разобраться в нем, то каждый отдельный его шаг обычен. Сулейман слишком расслабился. Он слишком привык к тому, что его боятся. Поэтому оказался не готов к тому, что старый викинг устроит тарарам в его посудной лавке. Ливония — не Великая Порта. Ливония не почивает на лаврах могущества. Поэтому ее таким наскоком не взять. И вся эта лихость и дерзость графа не существенны. Его ждут, и он не сможет с ними быстро справиться.

— Возможно, — нехотя согласился король. — Но граф разбил большую армию в полевом сражении. И опять-таки — горсткой воинов. И Азак взял. А эта крепость мощнее многих в Ливонии. И там его ждали.

— Обкурившиеся мерзавцы, которых сослали туда в ссылку, — скривившись ответил Мелецкий. — Победить их смог бы, пожалуй, любой. В любом случае, я не вижу большой беды. Даже если Андрей ворвется в Ливонию, у него попросту нет людей, чтобы занимать крепости. Пусть даже они станут сами у него перед носом открывать ворота. А Царь — это сонная муха. Мы за полгода узнаем о его планах и сможем правильно поступить.

Сигизмунд задумался.

Присоединение Молдавии выглядело очень перспективным и реальным делом. Пусть даже в виде вассала. Другого такого случая могло больше и не быть. Тем более, что с Иоанном этот вопрос можно обговорить. В конце концов богоугодное же дело — вызволить братьев-христиан из рук османов. Ну и пусть, что там бунт. Все равно этих бунтовщиков Сулейман рано или поздно задушит. Даже теми же татарами крымскими. Вряд ли Иоанн будет против этого похода. Может даже какой-нибудь отряд союзный пришлет.

Что же до Ливонии, то он очень надеялся, что там все обойдется. В конце концов король был готов дать им денег взаймы, чтобы погасить долг перед Москвой. Ну и оказаться на крючке уже у него. Не своих денег, понятно. Во всяком случае мама обещала помочь. А то и родственные связи подключить в Италии…

[1] Через наследие хазар.

[2] Исламизация Северного Кавказа началась во второй половине XVII века и была связана с активной экспансией с/х культур Нового света (индейка, фасоль и прочее), что позволило крестьянам получить прибавочный продукт достаточный для приобретения огнестрельного оружия. Через что пошла борьба простых селян со старой аристократией, практикующей бесконечные набеги на соседские владения, грабежи и угон пленных селян для продажи в рабство. Из-за чего поток рабов с Северного Кавказа в том же XVI веке был ничуть не меньше, чем с Руси (Московской и Литовской разом), если не больше.

1557 год, 29 июля, Стокгольм

Король Швеции Густав I Ваза смотрел на стоящую перед ним ливонскую делегацию во главе с Иоганном Вильгельмом фон Фюрстенбергом и не знал, что им ответить.

Они предлагали очень заманчивую штуку — сделать Ливонию герцогством и взять в вассальную зависимость. Причем Иоганн гарантировал переход Ливонии в лютеранство…

Соблазнительная сделка.

Очень.

Просто потрясающая.

Но неделю назад от него уехали московские послы, которые договаривались о больших поставках доброй железной руды. ОЧЕНЬ больших. Что выглядело более чем привлекательно.

Это — с одной стороны. А с другой — он только заключил мир с Москвой, ибо его военная авантюра потерпела крах. И «впрягаться» в войну за Ливонию он не имел ни малейшего желания. Особенно если Царь подключит Белого волка. О том, какой он навел тарарам в Черном море и разорил столицу османов Король уже знал. В общих чертах. И ему не требовалось большой фантазии, чтобы представить, ЧТО это деятель устроит на Балтике. Ведь Стокгольм защищен не в пример хуже Константинополя.

Да и сведения о том, что граф Триполи разгромил в поле крупную армию пару лет назад, пугали не меньше. А Иоанн без всякого сомнения задействует этого персонажа. И что с ним делать? Да и датчане не останутся в стороне. Густав был почти уверен — как только он выдвинет более-мене значимые силы в Ливонию, датчане постараются перекрыть море и начнут вторжение через Сконе…

— Мой Король? — вежливо спросил Иоганн, нарушая это затянувшееся молчание.

— Ты делаешь очень интересное предложение, — осторожно ответил Густав. — Но мне нужно время, чтобы подумать.

— Как долго?

— Возвращайся в Феллин[1]. Если я смогу договориться с сословиями, тебе дадут знать.

Иоганн фон Фюрстенберг скривился, словно раскусил гнилой орех. Но быстро взял себя в руки и постарался как можно вежливее попрощаться с монархом Швеции. На нет и суда нет. Было совершенно ясно — испугался. Поэтому теперь его путь лежал в Копенгаген, в надежде, что, хотя бы у короля Дании осталось мужество…

***

Тем временем в Османской Империи нарастал кризис.

Сулейман пытался стабилизировать обстановку хотя бы вокруг столицы. Но получалось плохо. Особенно в свете дурных новостей, идущих одна за другой.

Все трещало по швам.

Его супруга же, Хюрем, пользуясь своим правом, отправилась навестить старшего сына. В Манису, где Селим в то время правил. Тем более, что Сулейман ничуть этому не препятствовал, опасаясь за ее жизнь в том кровавом котле, в который превратился Истанбул и его округа.

— Сынок, — осторожно она произнесла, когда они остались наедине, — дни твоего отца сочтены.

— Он болен?

— К счастью, нет. Но… — многозначительно произнесла она, поджав губы. — Янычары им недовольны. Им все недовольны. И дела идут все хуже и хуже.

— Но янычары верны ему.

— Пока.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, чтобы ты занялся сбором армии и подготовкой к походу. Скоро тебе придется сменить покойного отца.

— Мама! — нахмурился Селим.

— Он не слышит меня. Он не видит то, что вокруг него происходит. Заговорщики уже открыто обсуждают свои планы. Я… я не знаю. Думаю, что с ним что-то случилось после той ночной стычки. Граф — опасен. Я знаю.

— И чем же он опасен?

— Он не человек…

— Мама! — перебил ее Селим. — Не рассказывай мне сказки!

— Я его видела. Разговаривала с ним.

— И что?

— ОН НЕ ЧЕЛОВЕК, — буквально по буквам произнесла она. — Поверь моему чутью. Он сломал твоего отца. Он заставил под свою дудку плясать весь Истанбул. Даже твою сестру.

— Мою сестру? — напрягся Селим.

— Она им восторгается.

— Он сделал невозможное. А она — женщина. Женщинам нравятся такие герои.

— Я тоже женщина.

— Что ты хочешь? — сменил тему он. — Если я начну собирать войско, то отец воспримет это как попытку бунта. Он ведь такого приказа не отдавал. А я верен отцу. Понимаю твои страхи. Но я не буду рисковать. Отцу сейчас и так не сладко. Не представляю, как он выдерживает…

Хюрем нахмурилась.

Она хотела еще что-то сказать, но старший сын поднял руку и попросил его оставить. Не в его интересах было подставляться в самый последний момент. Он и без мамы понимал — Сулейману конец. Если янычары не растерзают, то сановники отравят или еще кто сгубит. Так уж легли звезды — все к одному.

И все что ему требовалось — просто подождать с максимально благообразным видом. И все. А потом в темпе двигаться в столицу, чтобы принимать власть. Вот к этому он готовился. Тайно. Также тайно он обдумывал стратегию выхода из сложившегося кризиса. Ведь разгребать все это дерьмо придется ему.

А вот его младший брат Баязид, сидевший в это время в Кютахье, думал совсем иначе. В отношении судьбы отца он был полностью солидарен с матерью и Селимом. Вот только свое будущее он не видел в простом выжидании. Ведь он — младший. И если Селим взойдет на престол, то ему, равно как и его детям вынесут смертный приговор. Таков старинный обычай. А значит, что? Правильно. Нужно действовать. Просто ради спасения себя и своего потомства. Ведь отец слаб, и он вряд ли сможет ему помешать. Так что он начал собирать армию…