— Это разве важно?

— Очень. Потому что, обгадившись им пришлось выкручиваться. И они не придумали ничего лучше, чем дать части крестьян возможность платить мыто не долей урожая с возделываемого ими участка земли, а службой. Таким образом они хотели получить и большое войско, и не платить за него, дабы казну можно было разворовывать, не опасаясь поражений.

— И что? Получили?

— Получили. Только это войско оказалось таким поганым, что его били в хвост и гриву все, кто мог. За редкими исключениями. Ну а что еще взять с крестьян? Не воины. Не обучены. Да и толком не вооружены. Потому очень скоро Царь оказался вынужден воевать не этим убогими, а дружинами знати, что те держали при себе. Ибо других толковых воинов у него под рукой не имелось. А эта мишура было не более чем насмешкой над войском.

— И ты хочешь сказать, что мы — та самая насмешка?

— А разве нет? Только ромейцы пешего воина с такого как у вас надела просили выставлять, да с более тучной землей и на юге, где мороз посевы не бьет. А у нас, отсыпав еще сверху несколько батраков, спрашивают уже конного воина.

— Погоди, — возразил дядя Фома. — Я слышал, что султан тоже поместных держит.

— Держит. Только земли им дает много больше. В землях теплых да плодородных. И людишек на той земли трудится не один десяток. У каждого. Отчего каждый такой помещик турецкий доходов имеет в десятки раз больше, чем любой из вас. Оттого и конь под ним добрый, и броня, и оружие, и от голода он не страдает. Вы же, по сути своей, батраки, которым дали в помощь еще парочку, требуя взамен непосильную службу. И латиняне также поступали. Но тоже давали много больше. Отчего их рыцарь выезжал с поместий, что раз в десять больше тех, что нам нарезают. И не скудных людьми, а густо забитыми работничками.

Андрей целенаправленно утрировал, дабы задеть родичей-помещиков за живое. Впрочем, если он и сгущал краски, то не сильно.

— А не боишься такие слова говорить? — нахмурился дед по отцу. — Мы ведь и до Государя их можем довести.

— Так я и ему их говорил. И не раз. Что это все дурь скоморошья. И даже большую грамоту составил, где все это расписал до самых ничтожных мелочей. И, насколько я ведаю, Иоанн Васильевич смотрит как все в Туле пойдет. А потом по всей Руси так переделывать станет. Ибо поместное войско только татар гонять годиться. Да и то — по случаю.

— Однако… — присвистнул дед по матери. — А татары не сила?

— Те же турки их таковой не считают. А потому используют только как вспомогательные отряды, что селян грабят да нервируют земли противника. В бою же на что-то способны они лишь против помещиков да толпы крестьян с дрекольем.

— Ой ли?

Андрей молча достал крест и поцеловал. А потом продолжил:

— И гордиться тем, что вы, по сути своей батраки бездомные, которым не только не платят, но и три шкуры дерут за службу — не стоит. Нету в том гордости. И чести нету.

— Лихо у тебя получается говном нас поливать, — скривившись заявил дед по матери.

— А в чем я не прав? Вместо того, чтобы в упражнениях ратных упражняться — только и думаете, где добыть лишнюю полушку, чтобы и с голоду не околеть, и на службу выехать. Кони у вас — дерьмо. Как и у меня, впрочем. Ну да других в степи не добыть. Вон — можете глянуть, каких я к Туле гоню. Там и перс добрый, и голландцы ладные. Сравните с тем, что у вас под седлом. Бронька на вас моя. А ранее какая была? Панцырь обычный. Что дрянь. Оружие? Да тоже самое. Вы бедны как церковные мыши. И в этой бедности нету просвета. Нету будущего. Притом, столкнись вы с серьезными наемниками из западной Европы, вас бы попросту перебили. На умении и добром снаряжении.

— Так уж и порубили? — фыркнул Фома.

— Могу еще раз крест поцеловать, если на слово не веришь. — серьезно произнес Андрей. Окинул их взглядом. Но никто не попросил. Посему он продолжил. — Гордиться в этой службе нечем. Обрабатываете чужую землю. Голодаете. Страдаете. А потом еще и кровь за это проливаете. Глупо. Просто глупо.

— А у тебя не глупо?

— А у меня полк весь сыт, одет, обут и упражнениями воинскими занят. Али на коне, али так. И броньки на нем добрые, и оружие, и тряпье. Вон, можете глянуть. Новые пищали везу, а также пистоли и карабины. Гишпанской работы! Да сукна на новое платье им везу. И живут они не по поместьям бирюками, а все вместе — в городе. И ежели надо — и город отстроят, и в поход без промедления выйдут. Собирать по округе нет нужды. И корм за счет полка. Еще и монеты получают за службу.

— Прям рай, — с некоторым раздражении фыркнул дед. — В чем подвох?

— В том, что, если потребуется им пойти в поход хоть за тридевять земель — встанут и пойдут. Ибо Государя нашего служивые люди. Воины. Как в старину. Как во времена старых дружин было. Али тебе отец не сказывал?

— Я не хочу об этом говорить!

— Просто ответь — славно ли было прадеду моему в дружине? Когда ему все готовое клали, требуя взамен лишь службу. Когда честно за нее платили и кормом, и держанием, и платьем, и броней, и оружием, и конем, и долей в добыче. Дурно было?

— Нет. Не дурно. — нехотя ответил дед.

— Так к чему весь этот балаган? За что вы держитесь? За мотыгу? Спать не можете без мысли о том, что вам нужно сорняки еще в огороде подергать? Али вы все же воины? Али вы все же рветесь в бой? Да не с урожаем на жатве, а с супостатом…

— Мягко стелешь, — с едва заметной улыбкой заметил дед по матери.

— За все нужно платить, — пожал плечами Андрей. — Здесь вы платите службой за то, что трудитесь батраками на чужой земле. А там станете службу служить за плату, что для вас позор…

— Ты то не так ее служишь, — заметил дед по отцу.

— Я… хм… скажем так — особенный. Дерзкий, наглый, много умею, ОЧЕНЬ много знаю… — пожал плечами Андрей. — Хотя иной раз я сожалею, что тогда Петру Глазу не уступил. Жил бы тихо. И, возможно, не тужил.

— Сожалеешь? — удивился дядя Фома.

— Мне иногда приходят в голову глупости. Вот такие сожаления, например. Но я обычно гоню их поганой метлой. Что в них толку?

— А что толку в том, что у тебя во врагах каждый второй боярин?

— Ничто не приносит такой боли, как унижение и потеря денег. — пожав плечами произнес Андрей. — Я их ударил по самому больному месту — по мошне. Ударил и ударил. Значит повоюем.

— И ты так спокойно об этом говоришь? Из-за них у тебя будут большие проблемы.

— В этом мире нет проблем, дед, есть лишь ситуации. И это не самая плохая. Еще год назад я был в куда более неприятной. Отсюда это не видно, но поверь, все складывалось НАМНОГО хуже.

— Но это враги. Влиятельные враги. И они желают тебе смерти.

— Настоящий твой враг находится там, где ищешь его меньше всего. Как правило, это ты сам. — постучал Андрей пальцем по собственной голове.

— Хочешь сам себя зарезать? — фыркнул кто-то из родичей.

— Победа над собой — это нечто большее. Впрочем, судя по всему, это не важно. Что же до бояр, то плевать. Мне на них просто плевать.

— Вот так? Просто плевать?

— Три года назад против меня выступили некоторые сотники тульского полка. И где они сейчас?

— Не сравнивай!

— А почему нет? Кем я был тогда, и кто сейчас? По Сеньке и шапка. По силам и враги. Всевышний не дает испытаний больше, чем ты можешь вынести. Я угроза их власти и их деньгам. И тогда в Туле, и сейчас на Москве. В Туле на моей стороне был воевода, на Москве ныне Государь. Я приношу ему много пользы. И пока я ее ему приношу — он будет на моей стороне. А значит время есть. Пока есть. Сколько? Тут не угадаешь. Но такова война. В ней многое нужно делать на ощупь. Впотьмах. И в этой войне я собираюсь выиграть. И мне понадобятся верные родичи, на которых я бы мог положиться что сейчас, что потом, после победы. А потому я спрашиваю вас — вы со мной?

…

Тишина.

Все родичи, по матери и отцу, набившиеся в это подворье, молчали и думали. Переглядывались. Теребили бороды. Андрей сделал им жирное и вкусное предложение.