— А что, разве я не имею права разгневаться на идиота? — ответила она, сверкнув глазами и даже раздувая ноздри, как сердитая лошадка.

— Насчет прав я не специалист, но мне тебя жалко. У тебя, знаешь ли, недюжинная голова. Если мерить тобой, то три четверти мужского населения придется казнить за идиотизм.

— Нет, не придется! И вообще таких болванов стоеросовых, как этот, еще надо поискать, а уж потом казнить.

В душе я с нею согласился и осторожно спросил:

— А нельзя ли поставить в начальники гвардии кого-нибудь поумнее?

— К сожалению, нельзя, — ответила, вздохнув, Кэт. — Это у них наследственная привилегия, они к ней очень серьезно относятся. И дурь тоже наследственная — я теперь припоминаю. Наверно, к нам сбежал какой-то неудачный отпрыск. А может, он вообще самозванец? Раньше наша гвардия не сталкивалась с серьезным противником, поэтому никто не обращал внимания на капитанскую дурь.

— Что же с ним делать? — спросил я.

— Да что тут сделаешь? Есть одна слабая надежда: Ференц все еще не женат и, кажется, не рвется заводить семью. А если все же заведет, то, может, девочка родится?

Я подумал и предложил запасной вариант:

— Если все станет очень плохо, я могу симулировать больное честолюбие и назначить себя генералиссимусом. Не потерплю, мол, чтобы кто-нибудь командовал в обход меня. А я, по крайней мере, умею слушать, что мне говорят. Такой вариант пройдет?

Кэт посмотрела на меня с сочувствием и согласилась:

— Да, должен пройти. Но тебе надо будет научиться изображать военную выправку.

— Чего не сделаешь для блага королевства, — вздохнул я. — Но пока, мне кажется, еще рано применять такие крайние меры. К тому же я боюсь, что в этом деле от гвардии все равно проку не будет.

Кэт грустно кивнула в ответ. Вообще мы с ней неплохо ладили, и потому мне было особенно трудно «заложить» ее сестре. Бет полагала, что Кэт простит мне что угодно за качество соображения, но я все же попросил ее, чтобы мой донос остался анонимным.

На том военном совещании я, впрочем, не особенно высказывал свою сообразительность. Больше приглядывался и прислушивался. Мероприятие это проходило неделей раньше, чем наш разговор с Бет, во дворце, в роскошном кабинете, отделанном и обставленном с версальскими замашками. Костюмы тоже выбирали не абы как. В прошлой жизни я привык всюду бывать в джинсах, но тут не подошел бы даже посткомсомольский костюмчик с верноподданническим галстуком. От военных мотивов в одежде я отказался наотрез — может быть, чересчур поспешно. В конце концов, Бет (подозреваю, что не без помощи Андре) изобрела для меня несколько комплектов парадной сбруи на разные случаи жизни, в частности, для заседаний госсовета. И сама оделась хоть и просто, но с такой королевской убедительностью, что я, увидев ее при таком параде, чуть не упал от неожиданности и восторга. Пообщавшись с капитаном Эстергази, я оценил весь этот шик как очень умный ход. Если бы не Бет, с Ференцем не было бы никакого сладу. Все-таки бриллианты — очень сильный аргумент для монархистов его толка. Кэт, конечно, тоже оказалась ослепительна, но ее гневные вспышки свели на нет эффект от наряда. Ей лучше было бы промолчать.

Во время совещания Бет не проронила ни слова. Сидела, улыбалась, излучала благосклонность и внимание, а заодно сияла красотой. И, надо признать, если на кого неистовый Ференц и бросал иногда почтительно-вопрошающий взгляд, то только на нее. И, в сущности, решение, в конце концов, приняла Бет. А остальные молча его приняли.

Вот и я помалкивал. Смотрел, слушал и думал — в первую очередь, про Бет. Когда-то я самоуверенно объявил, что я старше ее, и Бет охотно с этим согласилась. Сейчас я все увидел по-другому. Бет, мягко улыбаясь, отвечала здесь за все: и за страну, и за взбалмошную безответственную сестру, и за меня, пока что ничего не понимающего в государственных делах, и за детей, и за глупого Ференца (кроме всех прочих). Она несла эту ношу очень плавно, с мягкой осторожностью, чтобы ничего не повредить резким движением. Я и десятой части, может быть, не видел из того, о чем ей приходилось постоянно думать, помнить, волноваться. И при этом она еще умудрялась выглядеть нежной и чуть ли не наивной девочкой. Класс, ничего не скажешь, но теперь я не посмел бы заявить, что я, мол, старше.

У меня существовала своя версия наших неприятностей, и позже я обсудил ее и с Бет, и с Кэт, и с доном Пабло. Хотя по-настоящему тут нужен был именно военный специалист. По моей версии, мы имели дело действительно с профессионалами высочайшего класса. Таких готовят во всех спецназах мира. Им не нужен никакой мистический коридор, чтобы исчезнуть в закоулках старинного города. Отследить их могли бы лишь такие же профессионалы, но где их взять? Мы не могли ни пригласить крутых парней со стороны, ни, тем более, отдать своих людей на выучку чужим спецслужбам.

Были у меня и другие соображения (о них чуть позже), и вообще вся эта история представлялась мне очень опасной. Однако я не впадал в панику, помня, что здесь всегда найдется все необходимое. Просто, на мой взгляд, местные жители, включая Бет, слишком привыкли к тому, что все здесь утрясается само собой. И стали чересчур беспечными. Я промолчал, но не согласился с принятым решением: посмотреть да подождать.

Обдумав ситуацию, я пришел к выводу, что обсуждать проблему охотников нужно не с большими начальниками, а с теми, на кого охотятся. Так что я, учинив донос на Кэт и возмутив спокойствие в своем доме, постарался в меру сил утешить и успокоить Бет, а потом отправился туда, где, по моим расчетам, следовало провести самое дельное совещание, — на дежурный пост № 8.

Это был самый дальний от жилья и самый суровый пост. Достаточно сказать, что находился он на краю болота и представлял подобие блиндажа в березовом перелеске. Там приходилось держать оборону от комаров и заботиться о сухих ногах. Коридоры с восьмого поста вели на северные окраины города, и выход из них часто выглядел не очень уютным. Не всякий коридор удавалось вытянуть на сухую полянку перед блиндажом, некоторые обрывались в мрачной и мокрой чащобе. Уходили по этим коридорам отчаянные люди, и дежурили там тоже любители острых ощущений.

Вот я и отправился туда под вечер, когда к дежурству приступила Санька. По логике вещей Андре сидел где-то рядом и если не рисовал ее, то, значит, трудился над чем-нибудь другим, чем можно заниматься без отрыва от личной жизни. Третий человек, который был мне нужен, к сожалению, как раз воспользовался этим аскетичным коридором и уже гулял по городу — ведущим без страховщика, как всегда у него в заводе. А Санька внимательно смотрела на экран, ожидая неприятностей. Андре действительно что-то набрасывал в альбом.

Я сел на нижнюю ступеньку лесенки, спускавшейся в блиндаж (чтобы не застить остатки вечернего света). Немного поболтал о предстоящих лагерях.

— О! «Взвейтесь, соколы, орлами», или «Взвейтесь кострами, синие ночи»! — весело подхватил Андре. — Надеюсь, больше двух недель эти господа не выдержат. Ну, трех, в крайнем случае — вдруг им у нас очень понравится. Но нельзя же все лето бить в барабаны!

— Сдайте их охотникам, если совсем достанут, — посоветовал я.

— Очень нужны они охотникам! — сверкнул он быстрой улыбкой.

— А кто им нужен и зачем — вы это как-нибудь определили?

Андре захлопнул свой альбомчик и глянул на меня внимательнее.

— Что, у нас военный совет?

— А у вас были другие планы?

— Какие у нас планы? Вон Дени пошел в гости к Ференцу, то есть в казармы, на взрослый полигон. Сегодня стрельбы, а ему только дай в руки настоящее оружие! После стрельб наверняка праздновать будут, и хорошо, если Ференцу хватит вредности прогнать Дени домой. А то он там до ночи проторчит. Еще начнут спаивать малыша. Гусар, мол, должен уметь пить.

Санька улыбнулась — тихо, про себя.

— Не переживай, — сказала она, — если Дени кого и слушается, то тебя, а не Ференца. И пить он с ними не будет.