— Где это? — спросил я.

— На Круге, — отозвался Стоян.

— Далеко до него?

— Да миль пять будет. Может, и побольше. Никто не мерил.

— А там кто-нибудь бывал?

— Я как-то раз забрел случайно: коза отбилась, — пояснил Стоян. — Там никто вроде не живет, хотя тропа туда проложена.

Он показал на нашем плане, где начинается и куда выходит тропа от водопада, хотя я сам понятия не имел, зачем мне это нужно.

Мы распрощались с бдительным хозяином горной усадьбы и молча переглянулись. Нам обоим показалось, что на базу заезжать сейчас не стоит — лучше поспешить в город. Пока граница в горах перекрыта, пришельцы не вернутся.

— Ты сам скажешь Бет про то, о чем подумал? — спросил я.

— Скажу, только сначала кое-что уточню, — отозвался он хмуро.

— Поосторожней уточняй, хорошо?

— Да уж, конечно. Жить-то мне не надоело.

Мы ехали весь день, не встретив ни души. Правда, иногда видели вдали, на склонах гор, уединенные усадьбы, но сворачивать к ним не стали. К вечеру мы добрались до большого села, и дальше местность изменилась. Горы отступили, селений стало больше, и, наконец, пошли сплошные сады, поля, строения, изгороди, маленькие старинные городки. На третий день к вечеру мы вернулись в наш город, Заград. Оставили лошадей на конюшне в имении дона Пабло (мне даже жалко стало с ними расставаться: мы хорошо поладили в дороге) и были развезены по домам в машине, с ветерком.

Уже смеркалось, в старом доме на площади кое-где горел свет. Я попрощался с Тонио, взбежал по лестнице, чувствуя, что волнуюсь больше, чем когда шел в этот дом в первый раз и даже чем когда запрыгивал с крыши на балкон. Бросив в прихожей рюкзак и башмаки, повесив куртку и все равно продолжая пахнуть костром, я проскользнул в комнату, где в оранжевом круге света на низком диване пристроилась Бет. Она держала книгу и смотрела в нее, но, кажется, не читала, а к чему-то прислушивалась. Моих шагов она, однако, не услышала, вздрогнула, подняла глаза. Я не видел ее две недели. Мы расстались впервые с тех пор, как поженились. Мне показалось, что ее лицо осунулось, под глазами легли тени, а губы скорбно опустились вниз уголками.

Перепугавшись разом и наповал, я нырнул вниз, на пол у дивана, захватил ее ладони, выпустившие книгу, спросил панически:

— Что здесь случилось?

— Случилось? — Бет как-то отрешенно взвесила мой вопрос. — Наверно, да, случилось. У нас будет ребенок.

Я ничего умнее не придумал, чем сказать:

— И это все?

— А тебе мало? — удивилась Бет.

Я ткнулся лбом в ее ладони, бессвязно и бестолково изложил свой испуг и свою смущенную радость. Мне понадобилось минут десять, чтобы на самом деле осознать, что произошло. Проще всего это, наверно, объяснить через сравнение. Не успели мои плечи распрямиться и обрадоваться, избавившись от рюкзака, как на них плавно и неслышно опустилась многопудовая ответственность за всех и вся. По крайней мере, мое детство на этом кончилось бесповоротно — так я это понял.

— Мне долго объясняли, — говорила Бет, — что мне нельзя волноваться. А я, кажется, даже если захочу, не смогу сейчас разволноваться или расстроиться. Это похоже на эмоциональный колпак. Только хотелось, чтобы ты поскорей вернулся.

Я не стал экспериментировать и проверять надежность этого колпака. Про базу, которую мы, похоже, нашли-таки в далекой глухомани, я рассказал. Про мрачные мысли Тонио — нет. Лишь спросил, действительно ли он страхует Кэт в ее рискованных вылазках во внешний мир.

— Он рассказал тебе? — спросила Бет тревожно.

— Нет. Я сам догадался.

— Он давал слово, что никому не расскажет.

— Ты не волнуйся, слово он сдержал. Но, может быть, мне лучше знать хотя бы то, что знает Тонио. Он ведь мне ничего не рассказал даже после того, как я догадался.

Бет вздохнула и согласилась.

— Конечно, тебе нужно знать и то, что знает Тонио, и то, что знаю я. Дело в том, что мне не так просто сообразить, что я тебе еще не рассказала просто потому, что руки не дошли.

Бет посмотрела на меня умоляющими глазами и спросила:

— Ты там никому не обещал отдать то, чего не знаешь в своем доме?

Я улыбнулся ей в ответ.

— За кого ты меня принимаешь? Я не знаю даже, где у меня дом, не говоря уж о том, чем этот дом укомплектован.

Бет положила руку на мою макушку.

— Трудно тебе, Ванюшка, маленький мой? Как нарочно все на тебя валится. Словно ждало, пока ты подставишь плечо. Наш дом на Круге… Он очень ревнивый, поэтому кажется, что все другое как-то не всерьез. Я знаю это ощущение, но тоже забыла тебя предупредить. Жалко, что лето выдалось такое сумасшедшее, мы ни разу не навестили свой дом. И сейчас, наверно, лучше постараться все здесь уладить, а потом перебраться на Круг.

— Перебраться?

— Нет, не навсегда. Но рожать лучше там.

Я, видно, замер, и Бет правильно меня поняла.

— Да ты не бойся, вилы родами не умирают, и вообще нам все это легко… Со мною ничего плохого не случится, но только ты должен быть рядом.

— А иначе ты умрешь от тоски?

— Да, — ответила она вполне серьезно. — Так бывало, к сожалению.

На другой день Бет вызвала Тонио и велела поделиться со мной информацией и впредь не делать между ней и мною различий в секретных государственных делах. Сделав это заявление, Бет предоставила нам возиться с вышеназванными делами и удалилась. Тонио взглянул ей вслед, и у меня мелькнуло подозрение, что ему все уже понятно. Но он сказал лишь, что ничего еще не успел уточнить, но мой прошлый заказ — несколько толковых людей, которые способны нести дозор в горах, — он выполнил. И мы можем с ними встретиться.

— Они нас где-то ждут? — спросил я.

— Не то чтобы ждут, — сказал он несколько смущенно, — они уже присматривают за границей, но не совсем там, где нужно. Я назначил им встречу с тобой на той неделе, в среду. Ты поимей в виду.

Мне стало весело от этого самоуправства, и я спросил:

— А что мне еще поиметь в виду?

Тонио задумался, покосился на меня с некоторым сомнением (всерьез ли я спрашиваю или это королевское ехидство) и сказал:

— Хорошо бы тебе как-нибудь узнавать, когда открывается граница. Сможешь?

— Попробую.

— Тогда, наверно, все.

— Удачи тебе, — напутствовал я его, и он отправился «уточнять» свои (и мои) зыбкие подозрения.

А моя жизнь, как ни странно, потекла спокойней и ровней, чем прежде. Мы обитали теперь во дворце. Он стоял за городом в окружении больших садов. Бет терпеливо приучала меня и Кэт уживаться под одной крышей. Это оказалось не так уж трудно, потому что дворец был немерено велик. Мне показалось, что Кэт, выставив нас весной из главной резиденции, скоро об этом пожалела. По крайней мере, теперь она все время была с нами, и от этого всем стало как-то легче. По утрам мы собирались за белым столиком на лужайке, которую окружали розы, вымахавшие чуть ли не в рост человека. Розами занималась Кэт. Увидев в первый раз мое изумленное восхищение, она осталась довольна и каждый раз ставила на стол новый букет, изысканный и замысловатый.

В начале октября планировался грандиозный праздник — своего рода день урожая, или дожинки. Кэт вдохновенно составляла программу увеселений, обсуждала с городским начальством детали иллюминации и фейерверка, с поварами — меню праздничного ужина и сочиняла наряды для Бет и для себя. На меня она только покосилась — как мне показалось, без воодушевления — и никаких дизайнерских предложений не высказала. Учитывая экстравагантность ее затей, я лишь порадовался тому, что не вызвал у нее вдохновения.

Глядя на Кэт, я отмел самые мрачные из наших опасений. Никакого сознательного вреда своей стране она, конечно, не причиняла. Если какой-то супостат и выуживал у нее информацию, то делал это с помощью хитрых уловок. И даже в такое мне трудно было поверить. Вечерами мы сидели в уютной маленькой гостиной каждый со своим тихим и спокойным делом — Кэт с шитьем или вышиванием (придуманный наряд она любила сшить сама — весь, до последнего стежка), Бет с книгой, я с трудами Кроноса (о них чуть позже). И мне тогда начинало казаться, что все мои тревоги — вздор и нам ничто всерьез не угрожает.