— Его поместье далеко от нашей границы?

— Любые горы близко от нашей границы. Ты же знаешь. Так думаешь, мне нужно посмотреть ему в глаза?

— Наоборот. Думаю, это опасно. Похоже, он нашел какой-то способ морочить тебе голову.

— С чего ты взял? — вскинулась Кэт. — Может быть, он просто любит меня преданно и верно?

— Он согласится приехать морем?

— Вряд ли. Он знает про «голландцев».

— Ох, Кэтти! Впрочем, ты сама себе ответила. Он же небось внушал тебе, что пора решиться да пора влюбиться, — сказал я наобум и угадал.

— Конечно! Он мне всегда это твердит.

— Причем вполне успешно. Пока, правда, не в свою пользу, но это он еще исправит. Он тебе, кстати, не твердил чего-нибудь насчет превосходства французской расы?

— Ты никогда его не видел, а уже уверен, что Альбер — злодей. Это что, тоже родственная ревность?

— Я все лето пытался выследить охотников…

— Ах да, канализация!

— …и узнал много интересного. Их кто-то предупредил заранее, что граница будет наглухо перекрыта. Альбер об этом знал?

— Знал, — согласилась Кэт.

— В день моего приезда открывались обе границы?

— Да. Мы тогда не делали различий.

— Альберу известно об этом дне?

— Да. Я в шутку пригласила его — к сестре на свадьбу.

— Про этот праздник я уж не говорю. На чем он приезжал-то? На «Роллс-Ройсе»?

— Зачем спрашиваешь, если знаешь?

— А я не знаю. Я модели строю. Вот видишь, угадал.

Кэт помолчала и спросила как-то неуверенно:

— Ты думаешь, я совсем дура, раз со мной можно так играть? А какая-то девчонка уводит у меня любимого… даже если я неправильно его люблю.

— Я думаю… А что я думаю? Нам это в самом деле интересно? Какая разница, в конце концов, что думаю я или кто-нибудь другой?

— Лучше знать худшее, — буркнула Кэт.

Я оценил ее мужество, и у меня появились две идеи: одна жестокая, другая интересная.

— Я думаю, во-первых, что эта твоя неправильная любовь — защитная реакция и показывает, что у тебя великолепный механизм обороны, — начал я развивать интересную идею.

Кэт собиралась расплакаться, но была так удивлена этим заявлением, что даже забыла про истерику.

— Как это? — спросила она, хмурясь.

— А так! Альбер внушает тебе: мол, давай, влюбляйся, что ты, хуже других? Да сколько можно прозябать, глупо быть старой девой и вообще…

Кэт недоверчиво на меня покосилась.

— Откуда ты знаешь? Ты сам, что ли, такое говорил?

— Нет, не успел. Это обычно говорят пошляки, которым за тридцать, молоденьким наивным девочкам. За такую тебя, видно, и держат. А ты говоришь — старуха… Ну ладно. А твой защитный механизм, во-первых, не дает тебе влюбиться в плохого человека — только в хорошего. Вот он и подставляет тебе парня, которого любят все без исключения: и Бет, и я, и даже Кронос. Почему бы его не любить? Хороший парень. Добрый, симпатичный, талантливый. Но при этом твой защитный механизм подсовывает тебе заведомо неподходящего парня, чтобы ты не выскочила замуж не за того. Пока нужный не нашелся. Это первое, о чем я подумал.

— Надо же… Ну ладно. А второе?

— Второе? После этой дикой ночи я вспомнил про настоящую войну, которая идет на моей родине. Там про порез стеклом не разговаривают. Там пленным руки могут отрубить, а глаза — выколоть. И это еще не самое страшное, что могут сделать.

— Ты нарочно это говоришь? — гневно спросила Кэт.

— Как тебе сказать? Я всю ночь ждал, чем кончится эта охота: все опять обойдется, или утром найдут изувеченный труп. Или не найдут, и мы никогда не узнаем, где и как пытали наших ребят.

— Прекрати!

— Я не могу это прекратить. Ведь не я открываю границу.

— Чего ты хочешь? Чтобы я стала считать Альбера врагом?

— По крайней мере, чтобы ты учитывала, что он может оказаться врагом. Ты королева, Кэтти, от тебя зависит жизнь многих людей! Что ты все-таки знаешь об Альбере?

Кэт долго думала и, наконец, честно сказала:

— Ничего.

— У него есть друзья в том обществе, где вы встречаетесь?

— По-моему, нет. Мне нравилось, что он такой же одинокий и загадочный, как я.

— А ты рассказывала ему про задачу, про щит, колпак и прочие штуки?

— Нет, — Кэт слабо улыбнулась. — Я хвалилась своим могуществом, а это как раз та область, где я потерпела поражение.

— Я тебя очень прошу, Кэтти, не говори ему об этом ничего.

— Хорошо, — кивнула Кэт, прищурясь, — о чем еще ты хочешь попросить?

— Я попросил бы, чтобы ты его отставила и выбросила из головы. Сходила бы на Круг, пока мы тут, потом поцарствовала бы в свое удовольствие. А там, глядишь, все как-нибудь уладилось бы.

— Ну да! Небось мечтаешь выдать меня за своего приятеля безродного?

— Какого? — изумился я.

— Да этого шкипера… Он имел наглость в меня влюбиться. Смотрит какими-то ополоумевшими глазами.

Я чуть не начал ржать и биться от такого поворота. С трудом сдержался и спросил невинным голосом:

— Но разве вам, вилам, мы все не кажемся одинаково безродными? Что шкипер, что бизнесмен, что математик? (Об украденном неведомо где художнике я промолчал: а вдруг Кэт тешит себя надеждой, что его украли в семье каких-то королей в изгнании?)

— В каком-то смысле ты, конечно, прав, — важно кивнула Кэт, — но все равно с его стороны это наглость.

— А ты уверена, что он влюблен? Может, у него это так — патриотический восторг? Вообще-то мне такая мысль в голову не приходила — сватать тебя за Тонио. Хотя, знаешь, у него есть одно очень важное достоинство — он замечательно танцует (на тему шевелюры я решил не выступать в интересах собственной безопасности. У Кэт горячий нрав, так легко и своих волос лишиться). Говорят, он отплясывает просто лучше всех.

— Кто говорит? — фыркнула Кэт. — Сестра считает, что ты танцуешь лучше.

— Ну, мало ли что… Бет пристрастна. В суде ее показания не приняли бы в расчет. А что, она не погнушалась танцевать с каким-то шкипером?

— Для нее все равны. Она не делает различий.

— Конечно, раз она королева, да еще вила, — повторил я свою мысль, стараясь издали поддеть и опустить Альбера, — ей все равно никто не равен.

— С другой стороны, в королеву на самом деле может влюбиться кто угодно, — сказала Кэт миролюбиво. — Даже шкипер. Это еще не значит, что он суженый.

— А знаешь, даже жаль. Он парень умный и надежный, красивый да еще веселый. Столько достоинств сразу редко у кого найдешь. Впрочем, тебе видней.

— Да я и не смотрела на него, — сказала Кэт с досадой. — При чем тут он?

— Не знаю. Что касается Альбера, ты все же не выскакивай за него сразу. Если он вдруг посватается. Даже если тебе покажется, что он твой суженый. Что-то тут все-таки не так.

— Нет, — Кэт устало откинулась в кресле. — Я за него не выйду, пока не разлюблю другого. Альбер, между прочим, это знает и согласен ждать. Потому, вероятно, и молчит, не лезет с предложением.

История с порезанной рукой закончилась благополучно, хотя тянулась долго. Хирург что-то с ней делал и ворчал, Андре тоже ворчал, так как повязка мешала ему в живописных начинаниях (бинт тотчас становился произведением абстрактного искусства) и в тонкой точной работе с мраморной миниатюрой. И за колечки для себя и Саньки он тоже взялся, только когда повязку сняли. Шрамы долго еще были очень заметны на смуглой руке, да и потом остались, не исчезли.

— Ну, значит, меня проще будет опознать после ужасной катастрофы, — сказал он как-то. Шутка народу не понравилась.

— Ты поимей в виду, — сказал тяжеловес Мартин вещь неоригинальную, но очень убедительную в его устах, — попадешь в катастрофу — я тебе так врежу, что костей не соберешь.

— А мы еще добавим, — кивнул Тим.

Санька без всякого жеманства надела обручальное кольцо, и никого это нисколько не шокировало — кроме Кэт, но тут все понятно. Свойства этих колечек Санька и Андре по-прежнему держали в тайне, тем более что нападения не повторялись. Кэт, видно, все же вслушалась в мои слова и не открывала горную границу. (У Кроноса состояние границ теперь фиксировалось автоматически.)