Наружное наблюдение за ним Дьюла держал неотступно, невзирая ни на какую личную жизнь. Оно не дало почти ничего. Альбер приехал ради Кэт и никаких диверсий не устраивал. Один раз, правда, прокололся. Объезжая с Кэт пригороды и любуясь видами, он как бы случайно наткнулся на пустующую усадьбу, где в гараже стоял припрятанный «Роллс-Ройс», и стал небрежно интересоваться, нельзя ли снять этот загородный дом (а то и купить — на будущее) и устроить в нем резиденцию по своему вкусу. Ах, поторопился, засуетился!.. Ему бы перемигнуться со своим молчаливым резидентом, тот, глядишь, и предостерег бы его. Дворец ему отдали, однако Кэт знала, что там остался его «Роллс-Ройс». Она даже сама его видела до приезда Альбера. Но это оказалось его единственной оплошностью.

«Летучие голландцы» отозвались об Альбере сдержанно. Пересекая границу, он твердил про себя одно: «Еду к невесте, еду к невесте». И больше никаких намерений — по крайней мере, на время этого визита. И у «голландцев», и у нас эта уловка не вызвала доверия или симпатии — уж очень все выглядело недостоверно. Если бы не приказ пропустить гостя, «голландцы», вероятнее всего, оставили бы его во внешнем море. Но улик было маловато, одни подозрения.

Кэт убедилась, что Альбера никто не собирается обижать, и тотчас воспряла духом. Мы иногда смотрели из окна, с какой искренней радостью она выпархивала навстречу гостю, с какой грацией усаживалась в машину, и грустили. Меня, пожалуй, укоряла совесть: я думал, как же одиноко и пусто было Кэт в нашей компании. Мы, видно, поскупились или просто поленились на любовь к этому трудному подростку. Бет, кажется, чувствовала примерно то же самое. Она как-то сказала, что ей теперь трудно запросто явиться к Кэт, чтобы поболтать перед сном: Кэт может показаться, что у нее хотят что-то выпытать.

— А с другой стороны, бросать ее одну тоже жестоко и нечестно. Мне было очень трудно одной, когда ты появился — как снег на голову. Я каждый вечер чуть не кричала: «Кэт, приезжай немедленно!» А она так и не приехала.

И слава Богу! — подумал я. Только Кэт мне тогда не хватало…

Собственно, в этом было все дело: третий лишний. Кэт позарез требовалась своя жизнь. Однако визит Альбера проходил зеркально симметрично моему. Если мы с Бет сначала чинно выполняли «культурную программу», а потом запросто бродили где-нибудь подальше от любопытных глаз, то Кэт сначала увозила Альбера на далекие прогулки (интересно: мне и в голову не приходило, что гулять с девушкой можно на машине, да еще с шофером), а потом все с большим энтузиазмом стала ухватываться за изобретенную нами светскую жизнь. И когда Бет застенчиво и как бы мимоходом останавливалась в дверях ее гостиной, из которой незадолго перед этим убрался Альбер, Кэт сама буквально бросалась к сестре. А Бет уводила ее к нам, успокаивала, утешала, советовала, выслушивала… Потом являлся я, и Кэт сидела с нами весь оставшийся вечер — к общему удовольствию и успокоению. Кэт каждый раз с веселым любопытством спрашивала, откуда это я возник. Ее изумляло, что, оказывается, есть предостаточно мест, откуда я могу вернуться вечером домой. От Дьюлы, от дона Пабло, с которым мы после всех трудов иногда играли в шахматы, от Кроноса, который постепенно втянул-таки меня в свои исследования и потихоньку загружал все ощутимей, из Лэнда от ребят, от Тонио и его матушки Терезы и просто из университета.

Однажды Кэт вздохнула и признала:

— А Альберу ведь будет совершенно неоткуда возвратиться. В смысле — ему тут просто нечего делать. Интересно, как он проводит, бедняжка, эти пустые вечера?

Мне тоже было интересно, но Альбер умело хранил эту тайну. Окна он закрывал плотными шторами — и все. А жил то в городе, то в загородном доме, причем я был почти уверен, что в этом доме есть какой-то хорошо припрятанный подземный ход, которым Альбер вполне мог воспользоваться. Правда, Кэт иногда звонила ему вечером, и он всегда брал трубку сам и мило разговаривал с ней, сводя на нет все наши подозрения. Кэт поначалу рвалась его развлекать. Я собрался с духом и посоветовал Бет, чтобы она все-таки малость поостерегла сестрицу.

— С тобой, значит, можно гулять в темных аллеях, а с Альбером нельзя? — получил я ответ (но не то чтобы очень всерьез).

— Вообще-то даже с таким ручным медвежонком, как я, это достаточно опасно. А я не уверен, что Альбер ручной.

— У нее щит есть.

— При чем тут щит? Это вопрос убеждения.

Бет покосилась на меня очень неодобрительно.

— Ты что, и вправду такой… ловелас?

— Нет, я домашний мальчик. Уж можно было изучить. Но я немного знаю мир, из которого мы пришли. И подозреваю, что Альбер знает его еще лучше.

Однажды мне удалось поговорить с ним не так официально и кургузо, как обычно. Мы принимали его у себя («в кругу семьи»). Когда нам с ним обоим «полагалось» курить, а мы оба не курили, я спросил самым невинным тоном, чем он занимается в этой жизни. Альбер вскинул брови.

— А разве Кэт не рассказывала вам?

И повторил историю о производстве, которое не терпит любопытных.

— Конечно, конечно, — беспечно отмахнулся я от тайн. — Но Кэт говорила, что вы занимаетесь и чистой наукой.

— Да, я химик, — кивнул Альбер. — Но, к сожалению, подробнее об этом нам поговорить тоже не удастся: мои научные работы тесно связаны с нашим производством.

Я отвечал, что это, мол, логично, нет смысла распыляться и так далее. Он поглядел на меня, едва припрятав насмешку, и спросил в свою очередь:

— А вам удается продолжать научную работу?

— Да, как ни странно.

— Вы ведь математик? А вы не знаете случайно, занимается ли кто-нибудь исследованием… э-э… местных аномалий? Вас к этому не привлекают?

— Конечно, привлекают, — отозвался я с прежней жизнерадостной беспечностью. — Но, понимаете, боюсь, что это такая же закрытая тема, как ваш семейный бизнес.

Мы оба посмеялись, и я подкинул ему бомбу из кармана. Сначала дал понять, что здешний университет кажется мне немножко провинциальным — особенно по части химии, а потом вытащил бумажку с формулой подозрительного газа и невинно поинтересовался: вдруг, мол, Альбер, как специалист, разъяснит нам эту загадку.

— Что это? — спросил он, глядя на формулу, и тон его был холодней, чем следовало бы. Так, по моим приблизительным представлениям, он мог бы спросить у слуги, что значат не начищенные вовремя штиблеты.

— Если бы мы знали! — ответил я как ни в чем не бывало. — Вам не попадалось такое вещество?

— В первый раз вижу! — отрезал Альбер. — Если хотите, я наведу справки, когда вернусь. Да, кстати, как с вами связаться? Есть же какой-то способ до вас дозвониться?

Я понял, что попал в ловушку, но деваться некуда. В конце концов, пусть свяжется со мной.

— Да, есть, — ответил я достаточно спокойно. — Я запишу вам номер телефона, по которому вы можете до меня дозвониться. Он довольно длинный и непростой.

Альбер усмехнулся с откровенным торжеством и успокоил меня:

— Кэт тоже дала мне бесконечный код и объяснила, как им пользоваться. Но Кэт, по-моему, совсем не интересуется ни химией, ни физикой.

Мне захотелось объяснить эту усмешку как-нибудь в его пользу. Достали мы его, вот он и защищается, как может. Наверно, я бы и не так еще лягался, если бы мне не доверяли. Но доверять Альберу я не сумел себя заставить. Особенно меня насторожило то, как тщательно он избегал всяких контактов с Бет. Будто попросту ее боялся и ускользал даже от взгляда, не говоря уж о разговоре с ней. Видимо, Бет была для него здесь главным противником и главной опасностью.

Бет мне, естественно, не пересказывала все, что изливала ей Кэт в вечерних разговорах. Я получал уже краткие резюме.

Первым делом нам строжайше запретили заговаривать с Альбером про знаменитых Шамборов. Оказывается, все это была шутка, ответ на смешки Кэт, и Альбер вовсе не хотел всерьез ее морочить. Кто же поверит такой шутке?

А сам Альбер — скромный господин Невиль, химик в четвертом поколении. Нам с Бет показалось, что он несколько навязчиво подчеркнул параллель со мной: двое ученых в семье — это, мол, так логично и естественно, что дальше некуда. Впрочем, все это тонкости на грани мнительности.