— Я раздобыл эти китайские штучки у одного старого торговца. Он приволок их с собой в Шанхай, когда его область разграбил какой-то местный «спаситель». — Квелч длинными пальцами погладил по гриве небесного коня. — Это случилось в мае, почти три года назад, прямо перед тем, как я решил попытать счастья в Америке. Поскольку он был готов оплатить путешествие, я согласился с превеликим энтузиазмом. Но у нас вышла неприятная стычка с какими-то тайваньскими пиратами, и у бедного старого дьявола случился сердечный приступ. Поскольку официально его даже не было на борту, мы скинули тело в море, я сказал несколько слов на прощание, поблагодарил его за помощь и направил корабль к Филиппинам. Скажу вам, друг мой, что эти бандиты сожрали Китай заживо. Если они и япошки еще несколько лет там потрудятся, от государства не останется ничего. Жизнь сейчас почти везде стоит достаточно дешево, но в Китае она дешевле всего. Целая страна доступна всем желающим — и, если ее не заберут янки, это, несомненно, сделают японцы. Тот год в Южной Америке — прямо-таки настоящий отдых в санатории.

Подобно многим хорошо осведомленным людям, Квелч предвидел войну между Америкой и Японией из-за их имперских амбиций на Дальнем Востоке, но не мог оценить гигантских масштабов конфликта. Да и почти никто не мог. События в Европе уже изменяли основные направления мировой политики, но в те дни мы все еще оставались оптимистами, несмотря на нестабильную обстановку на Балканах и жестокость Франции к измученным и страдающим немцам (конечно, подобное отношение должно было привести к войне, хотя почти все думали, что ее можно избежать). Европа отвергла великие усилия Америки по поддержанию мира, и, придя в уныние, Дядя Сэм отдался поискам удовольствий с решимостью, достойной упадочного византийского двора.

Море было спокойным, погода — теплой, а значит, мы проводили много времени на палубе. Ноябрь выдался необычайно приятный, и мы наслаждались чудесными днями даже тогда, когда, к превеликому облегчению мистера Микса, Порт-о-Пренс остался позади и мы вышли в просторные воды Атлантики. Капитан Квелч собирался отправиться к Тенерифе или в Касабланку, в зависимости от наличия времени и сохранности припасов. Он называл Средиземноморье своим «старым излюбленным логовом» и, по его словам, с нетерпением ожидал возвращения туда. Капитан чувствовал ностальгию. По крайней мере, теперь у него был хороший корабль — лучше, чем предыдущий.

— Нам пришлось затопить «Нэнси Ди» поблизости от побережья Албании и высадиться с тем, что мы могли спасти, — сказал он. — Но мы потеряли оружие. Не то чтобы оно много стоило. Даже арабы теперь не станут покупать «Мартини». Все хотят «ли-энфилды» и винчестеры[201]. — Он расслабился и глубоко затянулся. — Еще и замечательного гардероба лишились.

Я с радостью просматривал томик Уэлдрейка, а старый морской волк размышлял, без сомнений, о природе настоящего времени, когда опасная многозарядная винтовка стала доступна даже самым варварским народам. Он сказал мне, что после перемирия[202] можно было купить хорошее немецкое ружье с сотней патронов всего лишь за сто египетских пиастров.

— Их привозят из Западной пустыни[203] и продают в основном в Палестине. Но феллахам[204] тоже достается немало. Британское оружие стоит намного больше. «Ли-энфилд» обойдется в целую пятерку. И они все еще лежат там, не тронутые ржавчиной, на полях сражений в Киренаике[205] и Ливии. Наверное, нам следует радоваться, что большую часть оружия они используют для совершения кровной мести, убивая своих. Помоги нам Боже, если они займутся политикой, как те нелепые ребята в Каире. — Он вспомнил о газетных статьях, посвященных требованиям египетских «националистов» из «Вафд»[206]. — Оружие — это выгодный груз, вообще-то, но я никогда не продал бы оружие тому, кто может убить белого человека.

Эсме плохо переносила морское путешествие. Теперь я вспомнил, как она мучилась во время нашего плавания на судне из Константинополя. Хотя «Надежда Демпси» значительно превосходила то дырявое корыто, на котором мы отправились в Италию, Эсме призналась, что нехорошо себя чувствовала даже на «Икозиуме». Она рассказала, что встретила мистера Мейлемкаумпфа как раз в первый день путешествия, когда ею овладела слабость. Бедная девочка редко выходила к столу и глотала те маленькие кусочки, которые могла удержать внутри, у себя в каюте — ради соблюдения приличий мы заняли отдельные, хотя между ними и была дверь. Однако почти ничего неподобающего не случалось — удивляться не приходилось, учитывая состояние моей малютки! Я предпочитал коротать вечера в обществе Квелча; Эсме с удовольствием принимала лауданум, которым наш капитан снабжал ее из собственной аптечки, поэтому много времени проводила в спокойной полудреме. Das Mädchen sieht schön aus. Er hat ihr den zucker gern gegeben. Mir ist kalt. Was heisst das? Ich bin nicht ein feygeleh![207]

Миссис Корнелиус, напротив, вечерами появлялась в салоне, который был обставлен куда лучше, чем салон на добром старом «Рио-Крузе» — на этом судне мы с ней вместе плыли из Одессы примерно пять лет назад. Миссис Корнелиус наслаждалась обществом бесхитростных мужчин и с командой корабля нашла общий язык так же быстро, как и со съемочной группой; большую часть свободного времени они проводили, исполняя песни или играя в карты — это были любимые занятия моей жизнерадостной подруги. Вольф Симэн после пары вечеров, когда он неловко пытался стать «одним из мальчиков», начал вести себя как капитан Ахав — бродил по палубе в одиночестве или в обществе мистера Микса. Негра принимали в салоне, но он как-то раз сказал, что не уверен, хочется ли ему быть шутом для других пассажиров. Эти затаенные обиды и предубеждения мешали ему расти над собой, но я давно уже не пытался вступать с ним в дискуссии.

Поскольку на борту были женщины, всегда оставалась опасность расовых конфликтов. Тем временем у моей возлюбленной появился поклонник. Грэйс, наш гример, преисполнился сочувствия к Эсме. Когда я отправлялся побеседовать с капитаном Квелчем, он всякий раз приходил, чтобы узнать, в чем она нуждается и чем можно ей услужить. Грэйс без устали заботился о «маленьком сокровище». Эти женоподобные гомосексуалисты компенсируют свою ограниченность, становясь изумительными сиделками для больных. В них сочетаются лучшие и худшие черты им подобных. Зачастую мне казалось несправедливым, что благородная греческая любовь, любовь мужчины к мужчине, опозорена этими явными символами вырождения. Я, однако, никогда не рассуждал на эту тему подробно и не затрагивал ее в беседах с ближайшими друзьями, такими как Коля или Морис Квелч. I’tarim Nafsak, как говорят марокканцы. Это важнее всего. Maalesh. Mush Mush’kil’ah¹ [208]. В мире арабов все учатся терпению и самопознанию, если не находят ничего иного. Но терпение всегда было одним из моих достоинств. Именно это качество позволяло мне наслаждаться путешествием, даже когда море становилось очень бурным, и извлекать максимальную пользу из бесед с человеком, которым я все больше восхищался и которого по-настоящему полюбил. Его знания о музыке, литературе, истории и науке намного превосходили мои. Он продемонстрировал мне преимущества лучшего в мире образования. И, можно сказать, мне, российскому беженцу, чье собственное обучение прервало безумие октября 1917‑го, выпала честь изучить английскую систему государственных школ, Кембридж и Королевский флот изнутри.

Скоро и миссис Корнелиус воспользовалась средствами из домашней аптечки капитана Квелча. Один за другим пассажиры сдавались, не в силах выдержать ужасы и опасности бушующей Атлантики. Один за другим прибегали к запасам щедрого старого моряка. Для них нашлось множество разных успокоительных препаратов. Вольф Симэн высоко оценил морфий, а мистер Микс (он, подобно мне и Квелчу, не слишком страдал) решил воспользоваться средством, которое в те времена называли «тунисским табаком». На самом деле зелье было мексиканским. Мистер Микс испытывал к нему такую же склонность, как и Гарольд Крэмп, бородатый главный механик, метис, сын голландского инженера и яванки. Микс и Крэмп часами беседовали, передавая друг другу медную трубку. Справедливости ради следует отметить, что, кроме меня, капитана Квелча и склонного к воздержанию О. К. Радонича, почти все пассажиры и члены команды, пересекая неистовую Атлантику, находились в состоянии абсолютной непрекращающейся эйфории. Мы с капитаном Квелчем хотели сохранить ясность рассудка; к счастью, при остановке для дозаправки на Гаити мы смогли раздобыть хорошего качества колумбийский «снежок». Я должен быть благодарен этому богоданному чудесному средству за то, что мы сблизились и совместили в путешествии (по крайней мере, если говорить обо мне) образование с удовольствием. Такая мужская дружба может считаться наивысшей, как полагает великий оксфордский философ Льюис[209], хотя он сам, конечно, в основном интересовался незрелыми в половом отношении особями, во всяком случае в литературе и фотографии. Мы не станем здесь обсуждать тех нелепых существ — карикатуру на европейцев, — что наводняют запущенные бары и bals exotiques в Танжере и Триполи или ищут несчастных уродов, которыми славится Бейрут; нет, мы вспомним о лучшем типе Homme de bien[210], физически и мысленно здоровом, о том типе, чьими воплощениями были бедные, погубленные молодые люди Рёма[211]. Еще одно преступление, ответственность за которое возложили на немецкого лидера, еще одно обвинение, заставившее его в последние годы сделать роковые шаги к поражению. А ведь этого, возможно, не случилось бы, если бы его поддержали, а не изводили нападками в самые решительные моменты. Я не защищаю крайностей Гитлера или Рёма, но большинство согласится со мной: равновесие оказалось утрачено. Я первым признаю, что это не были лагеря отдыха. Но никто подобного и не утверждал. Требовалось принести жертвы, а иначе, как сказал мне Геринг в мгновение близости, «wir werden keine die Zukunfte haben»[212]. Что мог сделать Гитлер, когда он столкнулся с таким совершившимся фактом? Предать своих людей? Это была ужасная дилемма. No puedo esperar[213]. Кто из нас смог бы найти лучшее решение? Это сюжет для высокой трагедии, для Вагнера и Мая[214]. Alle Knaben. Alle seine Blumen. Ayn solcher mann! Und alle guten Knaben. Viele guten Knaben. Vor longer Zeit. Sie hat sich verändert[215]. Капитан Квелч понял бы это лучше всех прочих. К сожалению, к 1933‑му он стал жертвой французской колониальной политики и, как я подозреваю, испанского вероломства. Во всяком случае, храбрости у него было предостаточно. Он слишком доверял своим собратьям. Вот почему этот пожилой человек так быстро стал моим наставником, истинным Хароном, доброжелательным и полным мудрости, способным перевезти меня через особенно бурный Стикс, при виде которого я начал испытывать небольшое отвращение — после недели штормов, преодоленных нашим небольшим пароходом с замечательной легкостью и надежностью. Все, что мне требовалось для восстановления сил, — стаканчик-другой особого лауданума капитана Квелча, после которого я с восторгом присоединялся к Эсме в мире грез, странная красота которых едва ли могла соперничать с явью величия Природы, ночью и днем небрежно крутившей наш корабль, словно муху в водовороте. Но даже этим силам не удавалось сбить «Надежду Демпси» с курса больше, чем на несколько миль. Вдобавок ко всем прочим достоинствам капитан Квелч был еще прирожденным навигатором, который часто сам брался за штурвал. Потому-то, полагаю, ласкары так подчинялись ему. Вместе с Шефом Крэмпом (наши индусские моряки сардонически именовали механика «Шри» Гарольд, подразумевая его визионерские склонности) они проплыли с капитаном по Южно-Китайскому морю, через Малаккский пролив, Индийский океан, Тихий, Атлантику, а теперь странствовали по Средиземному морю. У Христофора Колумба или Фрэнсиса Дрейка никогда не было такой замечательной и надежной команды, какой руководил незаметный герой множества безрассудных предприятий, поистине переродившийся мореход елизаветинской эпохи, в жилах которого текла кровь английских джентльменов, победивших могучие испанские галеоны и творивших подвиги, достойные римлян. Эта толпа китайских язычников, малайцев, дакойтов[216], мусульман и индусов из сточных канав Дальнего Востока не пошла бы больше ни за кем, разве что за самим Сатаной. Эти люди и «Шри» Гарольд поплыли бы с капитаном Морисом Квелчем по огненным океанам Гадеса, если бы он взялся доставить туда груз.