Бертран Рассел был тогда начальником полиции в Каире[420].

Я немного волновался из-за того, что провел еще один вечер в обществе майора Ная. Я никогда не рассказывал об этом Квелчу, боясь потревожить его. Майор попросил, чтобы я стал его посредником, и я не слишком охотно доставил письма ему и миссис Корнелиус.

Оказалось, что майор боролся не с торговлей наркотиками; инструкции, которые он получил в британской разведке, были связаны с торговлей оружием. В те времена продажа оружия арабам еще не считалась законной и подобные действия называли контрабандой. Я пришел к выводу, что майор работал на правительство Индии.

— Из-за некоторых лазеек в прежних соглашениях мы не можем остановить импорт огнестрела через Маскат. Поэтому Маскат стал таким же превосходным рынком для оптовых торговцев оружием, как Багдад — для продавцов сладостей и сувениров! Там можно купить сколько угодно винтовок и боеприпасов. Единственная проблема — как их потом доставить к месту назначения. Как только товар перевозится через Оманский залив и достигает Персии, его по закону уже не могут конфисковать. Индийское правительство организовало морские патрули около Джаска на персидском побережье. Большая часть этого оружия попадает в Афганистан. Естественно, мы хотим остановить контрабанду.

Однако подробностей майор не сообщал, хотя в другой раз рассказал о рейде канонерки в залив, чтобы захватить местное дау. Он взял из бараков Джаска полдюжины сипаев под командой субадара и метиса-белуджа[421] в качестве переводчика. По нелепому стечению обстоятельств они остановили не контрабандистов оружия, а работорговцев.

— Тела в трюме лежали в куче, словно личинки. Мы вывели их наверх, но зловоние было ужасное. По большей части черные и несколько азиатских женщин бог знает откуда.

Мы уже которую неделю не получали известий от Голдфиша, и это немного меня удивляло, потому что прежде он посылал примерно по две телеграммы в день. В итоге мы обратились за помощью к руководителю нашего египетского офиса. Сэр Рэнальф отвечал в примирительном тоне. Он сообщил, что отправил Голдфишу несколько запросов, но тот, похоже, еще не вернулся. Вдобавок исчезнувшего актера, которого в последний раз видели в Шербуре тринадцатого января, на Кипре не оказалось; говорили, что он упал за борт. Эти новости угрожали моему душевному равновесию, но я почти восстановил его, когда однажды утром явился носильщик, чтобы доставить мой багаж на пристань, к колесному пароходу «Нил Атари», который стоял наготове, тихонько вздыхая и пыхтя: машину уже запустили. Старое красное дерево и отполированная временем медь подрагивали, когда мы пробивались через обычную толпу просителей к трапу, который охраняли молодые нубийцы в темно-синих и красных форменных одеяниях. Сэр Рэнальф Ститон ждал нас на палубе. Он сказал, что хотел сообщить новости лично. Как только мы разместимся в каютах, нужно будет собраться в баре, где он произнесет небольшую речь, обратившись ко всей команде.

Хотя наши каюты оказались невелики, они были отделаны лучшим деревом, медные, хромовые и перламутровые детали успокоительно поблескивали, а вещи превосходно размещались под койками, в зеркальных шкафах и над ними. В каюте можно было устроить великое множество тайников. Матрацы из конского волоса мне показались первоклассными, и все вокруг окутывал знакомый сосновый запах дезинфицирующего средства. Помещение никогда не покажется англичанину чистым, если там не пахнет его родной елью. Я замечал это в самых неопрятных домах королевства: чем грязнее пол, тем сильнее бьет в нос шотландской пустошью. Очарование этого аромата смолы настолько глубоко проникло в души британцев, что меня, к примеру, подобные запахи до сих пор успокаивают, особенно если я дурно себя чувствую. Миссис Корнелиус, когда стала считать годы, уделяла все меньше внимания тому, что она называла «дурацким домохозяйством». Запах сырости и плесени (связанный с постоянными проблемами с канализацией и коллектором, который так и не восстановили после того, как в соседний дом попал самолет-снаряд[422]) все усиливался и под конец стал просто невыносимым. Но добрый старый аромат сосны много лет позволял мне спокойно пить чай.

Верхняя палуба лодки была затянута тентом, благодаря чему получился танцзал на открытом воздухе с фортепьяно и баром на носу, тент упирался в рулевую рубку, за которой торчали огромные лопасти гребных колес. Именно здесь сэр Рэнальф обратился к нам. Заламывая маленькие ручки, он ждал, пока к остальным присоединятся О. К. Радонич и Грэйс (неохотно поселившиеся в одной каюте).

Некоторые из нас прислонились к стойке или фортепьяно. Другие заняли кресла для отдыха или просто предпочли отойти к поручням, пока корабль слабо покачивался на волнах, поднятых скоростным полицейским катером, а с далекого берега доносился шум Старого Каира.

— Прекрасные дамы, благородные кавалеры, друзья!

Сэр Рэнальф начал монолог с таких обращений, которые, как я понял, в Англии называли «старосветскими». Их в основном использовали последователи Шелли. В моих «Пирсонсах» и «Стрэндах» никогда не уделяли большого внимания прерафаэлитам и не писали языком «Йеллоу бук»[423], и это означало, что в течение многих лет я не подозревал об отсылках, которые большинство англичан и американцев находят возбуждающими или отвратительными, в зависимости от своих вкусов и склонностей.

— Мои дорогие коллеги, — продолжал сэр Рэнальф. — Новости из Соединенных Штатов, как новости из Персифилума[424] в стихотворении Уэлдрейка, можно назвать неутешительными, но не трагическими. Должен сразу поведать вам, милые смертные, что наш общий хозяин, мистер Сэмюэл «Голд-винн», отказался поддерживать «Память Нила». Он умыл руки. Теперь он утверждает, что ему ничего неизвестно о «Надежде Демпси». — Завидев наше беспокойство, сэр Рэнальф взмахнул руками и захихикал. — Однако я не стану играть с вами в кошки-мышки, благородные кавалеры и прекрасные дамы, но сообщу, что ничего не потеряно! Решительно ничего!

Теперь настал мой черед задуматься о здравости рассудка сэра Рэнальфа и задаться вопросом, не был ли он одним из многочисленных английских чудаков, нездоровье которых остается незамеченным в Египте или в Индии, где хаос всегда трудно сдержать и самые странные проявления плотских желаний раскрываются в полной мере.

— Я часто беседовал с нашим «царем», как его называют, и он тверд в своем решении. Без известных актеров одного эпоса будет недостаточно. По его словам, «Бен-Гур» это доказал. Теперь все снимают эпопеи, вы же сами знаете. Он говорит, что «уменьшит потери». Полагаю, он собирается заключить договор с «Юнайтед артистс»[425]. Так что мы никогда не узнаем, действительно ли наша «звезда» передумала — или даже и не собираясь уезжать из Голливуда, а просто оставалась дома и отдыхала.

— И ни слова о Бэрриморе? — спросил встревоженный швед.

— Ничего. Я думаю, что теперь это, вероятно, несущественно. Мы можем, конечно, скрестить пальцы и надеяться, что голливудский выпивоха узнает о нашем местонахождении и направится к нам, но пока… Как вам известно, в кинематографе время — это деньги. В общем, я полагаю, что вы должны продолжить работу — только отныне, мои изысканные сквайры и прелестные мадемуазели, я превращусь в вашего ангела-хранителя — вашего продюсера. Теперь вы работаете на «Кино Англо-космополитен». Вы станете еженедельно получать зарплату — высочайшую в Египте, и мы будем производить только самые талантливые картины!

Он продолжал объяснять, что Египет сейчас на острие международного кинобизнеса. Фильмы отсюда рассылали по всему миру, даже в Америку. До сих пор сэр Рэнальф не мог собрать команду, чтобы сделать качественную картину, которая ему требовалась, но теперь, к нашей взаимной выгоде, представился прекрасный случай!