— Практически как в десанте, елы-палы…
Александр усмехнулся, после чего добавил:
— И к слову, пусть у тебя не будет никаких базовых навыков, соответствующих эпохе, зато в игру ты отправишься в своих лучших физических кондициях, на пике спортивной формы. И сохранишь все навыки рукопашного боя, приобретённые в «Великой Отечественной» — я об этом позаботился. Как ни крути, но рукопашная — она во все времена рукопашная…
Я согласно кивнул, внутренне порадовавшись тому, что очень активно занимался в секции последние три месяца, успев сдать на второй жёлтый пояс. А «интел» между тем уточнил:
— Заработанных денег тебе ведь должно хватить на лекарства, да и на восстановление отчима, верно?
— Верно. Еще и на нормальную свадьбу останется…
Очередной обрыв воспоминания — а после мне снится уже Оля, наша последняя ночь перед «погружением». Ее мерное дыхание, когда любимая, наконец, уснула — и наши объятья, поцелуи, нежные прикосновения, пока она не спала… Ее слезы утром, когда она провожала меня в игровой центр, на пороге которого меня уже ждал Александр, и последнее признание невесты:
— Я люблю тебя… Я тебя очень люблю!
— А я тебя… Очень-очень!
И вновь воспоминания, мысли, образы, что свиваются в какую-то извилистую, непредсказуемую паутину. Видения боев из прошлых «погружений» в виртуальную реальность — например, первая схватка на семнадцатой погранзаставе под Брестом. А после спасение Ольки от расстрела, наш отчаянный прорыв в Беловежскую пущу по контролируемой немцами территории… 8 мая 1942-го, первые, самые тяжелые бои на Парпачских позициях, где благодаря моим усилиям мы сумели тормознуть прорыв Манштейна ровно на один день — день, ставший решающим для судьбы Крымского фронта… Уличные бои в Воронеже — и тут же прибытие в Сталинград, где я наконец-то вытащил сознание Оли, застрявшей в виртуальной реальности… А после тяжелейшие схватки на северном участке обороны Сталинграда с шестнадцатой танковой дивизией вермахта, штурм немецких узлов обороны у высоты 135,4, ночная атака фрицев… И наконец, тяжелый октябрь 1942-го, где я пытался удержать левый фланг «группы Горохова» на северном фасе Сталинградской битвы, так называемом «Орловском выступе». Смертельное ранение — и неожиданная помощь от искусственного интеллекта проекта. Слова «интела» о том, что «помощник» очевидно начал трансформироваться в искусственный разум (уникальный случай!). И что его выбор был между очередным, возможно бесконечным отключением с моей «игровой» смертью — и помощи мне взамен последующему стиранию программы. Подобный выбор ИИ сделать бы не смог, по крайней мере, выбор в мою пользу — а вот ИР сделал…
Последующее возвращение домой, восстановление, официальное предложение Оле, ее счастливое «да»… Первое представление невесты семье — а потом сплошной кошмар после инсульта отчима, больница… Отстраненные, неискренние сожаления врачей, которые давно уже научились абстрагироваться, не пропускать через себя боль родных их обреченных пациентов… Слова о возможном восстановление отчима, если удастся найти столь неподъемные для семьи деньги на дорогостоящие лекарства… И наконец, шанс, данный мне Александром на спасение близкого человека, которого я незаметно для себя стал называть не иначе как «папа».
Шанс, который мне никак нельзя упускать…
А потом я пришел в себя.
Холодно… Очень холодно и сыро. А поверхность подо мной как-то странно кренится то вниз, то вверх — и, пытаясь разобраться, в чем же дело, я продираю глаза.
Тут же простреливает болью левую половину лица — при этом глаз здесь открывается едва ли наполовину. Тем не менее, мне удается сфокусировать зрение на лицах мерно гребущих веслами свеев, затянувших какую-то заунывную песню с подробным перечислением участников неизвестной мне битвы… Наконец, немного запоздав, ко мне возвращается память — и не удержавшись, я глухо застонал, вспомнив, как нелепо попался в рабство…
Руки мои грубо стянуты веревкой, а сам я лежу на свободной от скамей площадке на носу корабля. Лежу не один — рядов в плотную кучу сбилось сразу пять девушек в возрасте примерно от четырнадцати до шестнадцати лет. Глаза у всех испуганные, заплаканные, у трех девчушек лица покрыты свежими синяками и ссадинами, а просторные холщовые рубахи, доходящие до самых ступней, надорваны на плечах и у воротников. Причем две девушки еще и разуты… При этом, несмотря на следы побоев, непохоже, чтобы девчонок насиловали — во взглядах моих невольных спутниц сквозит отчаянный страх и столь же отчаянная надежда, но сломленными, затравленными, опустошенными они все-таки не выглядят. Ну и подолы их платьев-рубах не испачканы кровью, так что…
— Чего засматриваешься на баб, трэлл? Если думаешь о чем напоследок, так забудь! Их не тронули даже мои воины, ведь славянские девственницы — ходовой товар! А если что попытаешься, так мы тебе стручок и отхватим — а, Хакан? Тебе же ведь все равно, есть ли член у трэлла, или нет?!
С плохо скрытой ненавистью я посмотрел на говорящего. Свей как свей, в летах, с явственно проступившей в рыжей бороде сединой, неопрятный. К тому же не очень высокий — но широкий в плечах, с объемистым, выступающим вперед брюхом, обтянутым льняной рубахой. Последняя окрашена в синий цвет, плюс на плечи накинута меховая накидка. Вот последний элемент одежды, как и ножны с мечом, притороченным к поясу, выдают в обратившемся ко мне или местного вожака, или близкого к нему человека.
Между тем, пока я рассматривал говорящего, к нему обратился один из гребцов — Хакан, чей голос я тут же узнал как голос вырубившего меня свея:
— Вряд ли этот трэлл дурак, ярл. Не думаю, что он посмеет коснуться женщин, тем более они жили в его селении, и это против их закона. А если мы его оскопим, так он может и умереть, истечь кровью. Конечно, если ярл готов заплатить мне за работящего, крепкого раба…
В ответ раздался оглушительный хохот рыжебородого:
— Ты рассмешил меня, Хакан, очень сильно рассмешил! Заплатить за раба, хах-хаха-хах!!! Так и быть, оставлю твоего трэлля мужиком!
Однако развернувшись ко мне ярл (с его положением среди свеев я угадал точно) заговорил холодно и жестко, будто не смеялся всего секунду назад:
— Слышишь меня, трэлл? По глазам вижу, что слышишь… Хакан добрый господин и тебе повезло, что это он взял тебя с боя. Но если ты попробуешь испортить мой товар, я перережу тебе горло и выброшу в море. А с твоего господина возьму полную стоимость славянской девственницы при продаже ее персидским купцам!
Русоволосый, уже немолодой гребец спокойно склонил голову в ответ на слова ярла, после чего недобро посмотрел уже на меня:
— Ты слышал волю Сверкера Хитрого, трэлл. И пусть меня проклянут боги Асгарда, если ты окажешься настолько глуп, чтобы ослушаешься ярла, а я посмею возразить против твоей смерти!
Все очень просто и доступно — да я, собственно и не собирался лезть к испуганным подросткам… А вот пожрать бы и смочить горло было бы неплохо!
Однако заботиться о том, чтобы накормить меня, никто из команды не собирается. Викинги в очередной раз затягивают свою песнь, мерно гребя веслами:
«Выкуп головы», висы Эгиля Скаллагримссона.
Оу, спасибо за столь важную информацию…
Впрочем, стоит сказать, что брюзжу я зря. На самом деле мне понравились эти висы, в которых словно наяву слышатся звон стали и крики сражающихся… Правда, для викингов врагом в этот раз стал я сам, но песней все равно заслушался, наконец-то выпрямившись и прислонившись спиной к девичьим коленкам и чьему-то жаркому, упругому боку… Сразу стало теплей — можно сказать даже, что меня бросило в жар, а организм среагировал самым, что ни на есть, естественным способом! Пришлось подобрать к себе колени, чтобы не демонстрировать свеям внезапный стояк — вдруг Сверкер подумает что плохое и действительно решится исполнить одну из своих угроз… Тем не менее, я все же украдкой посмотрел на ту, кто оказалась ко мне так близко. Она поймала мой быстрый, вороватый взгляд, и тут же отвела свой, мгновенно зардевшись. Я только и успел рассмотреть серо-зеленые, выразительные глаза, да правильные черты лица девушки лет шестнадцати. Что характерно, отодвигаться она не стала — впрочем, это еще ни о чем не говорит. Скорее всего, просто замерзла… Неудержимо захотелось о чем-то ее спросить, хотя бы узнать имя — но поймав очередной недовольный взгляд рыжебородого ярла, с явным и совсем нехорошим подозрением на меня воззрившегося, решил пока перетерпеть.
