Любава стремительно развернулась в сторону новой опасности — и предназначенная сыну Сверкера стрела полетела в викингов. Однако в этот раз девушка промахнулась, излишне поспешив… Она уже схватилась новую стрелу — но в этот же миг в ее грудь мощно ударил топор Инграма, успевшего нормально вооружиться. Убийца метнул бродэкс в ответ на выстрел Любавы, метнул инстинктивно, убивая врага. И заточенная сталь проломила ребра славянки, отбросив ее на пол…

Девушка забилась в предсмертных конвульсиях, а глаза Флоки наполнились слезами. Ярл смотрел на умирающую, думая о том, что никогда ранее не встречал подобной ей женщины, заставившей его сердце замирать. Также он думал о том, что вряд ли встретит кого-то еще, ей подобного — и что несмотря на все ухищрения, все желание сохранить ее жизнь, в итоге именно его выбор стал роковым для Любавы.

После он посмотрел на Инграма, и внутри его все вспыхнуло от ненависти! Будь в его руках сейчас дротик или топор — и сейчас он метнул бы его в воина, спасшего его жизнь! Но никакого оружия в руках «Мстителя» не оказалось, а секундное помутнение разума быстро отступило. На его место пришло осознание того простого факта, что все смерти этой ночи лежат исключительно на его совести… И с этим как-то придется жить.

— Отсеките Ратибору голову, зальем ее медом. Будет, что показать нашим, воины должны знать, что месть свершилась! А после пройдите по усадьбе, возьмите все золото и серебро, что сумеете найти и унести — и выводите лошадей. А затем подожгите здесь все! Это место очевидно проклято…

Голос молодого ярла звучал непривычно глухо, надтреснуто — и что хуже того, он шепелявил! Выбитые Ратибором зубы уже никто не вставит обратно — впрочем, с этим жили многие викинги. Не беда жить без зубов, гораздо хуже без руки или ноги…

Или вовсе не жить.

С этой мыслью Флоки направился к помосту, в поисках редкого кинжала из черной стали. Как бы то ни было, его подарок действительно хорошо послужил вождю ранов — но теперь стоило его забрать. Самый дорогой трофей, как-никак…

Порыв насыщенного влагой ветра ударил в лицо, донеся концентрированный запах соли и йода — но ветер был теплым, и его касание показалось мне приятным, даже ласкающим. Я мечтательно закрыл глаза, представив себе летнее Черное море, песчаный пляж, и Олю — Олю, в моих фантазиях облаченную лишь в полупрозрачную сари… Но следующий, уже более студеный порыв оживил в памяти далеко не столь приятные картины, увы. Перед глазами словно наяву предстал миг, когда я стоял на гребне вала бурга Ратибора и с ноющем сердцем смотрел на пепелище его усадьбы.

Мы опоздали…

Увы, мы опоздали еще в Ругарде. Пока я объяснил русам, прибежавшим на шум драки, что именно мы с погибшим Романом были жертвами нападения, пока убедил собравшихся, что раненый свей нужен мне живым, что нельзя линчевать его сей же миг… Все это были траты времени. А затем внушительная толпа уже в полсотни разъяренных вендов двинулась к причалам, где ожидала возвращения своих команда Бьерна — моих возражений о том, что захватить когг нужно тихо, никто слушать не стал… Как итог, торговец, почуяв неладное, успел отплыть до того, как русы привлекли бы его к ответу за злодеяния Флоки и Гуннара.

Но купец, рискнувший покинуть гавань ночью, был заранее готов выйти в просторный залив, более походящий на открытое море — по крайней мере, противоположного берега здесь не видно даже в самый солнечный день. А пока горячие на расправу руги, спугнувшие свеев, разобрались, кто сможет отправить ладью в погоню, да собрали полную команду (заодно и я привел свою невеликую дружину), да запаслись едой и водой хотя бы на сутки пути, в заливе неожиданно поднялся сильный встречный нам ветер, взволновавший море. Из-за штормовки в погоню смогли пойти только днем, и как следствие, к северному мысу мы к ночи не поспели — несмотря на то, что гребли изо всех сил. Тогда я попросил причалить к берегу у ближайшего поселения, где мы с Храбром и Горыней с огромным трудом купили лошадей (хорошо хоть, мои «базовые» способности включали примитивные навыки верховой езды) — а после загнали их ближе к рассвету, пытаясь успеть… Даже не знаю, что именно мы хотели успеть, загоняя бедных животных — ведь Гуннар предупредил, что Флоки собирается отомстить на пиру, то есть прошедшей ночью.

Увы, слова старого свея оказались пророческими.

И вот нашим взглядам предстало пепелище на месте терема Ратибора, славного боевого вождя. В меру хитрого, в меру великодушного, чрезвычайно храброго и невероятно могучего воина, способного ударом двуручной датской секиры повергнуть конного рыцаря! Он был воплощением ратной варяжской удали — и мне до Ратибора было очень далеко. Очень.

Но именно я стал предводителем воев, решивших совершить Флоки месть — увы, когг Бьерна, забравшего своего ярла с побережья, перехватить так и не удалось…

…— Ладья и дружина теперь мои! Я был первым ближником Ратибора, мне он доверял сражаться с ним бок о бок в любой схватке! И по справедливости мне вести воев, воздав кровью за подлость свеям!

Русобородый Яромир, крепкий и ладный мужчина зрелых лет говорит страстно, горячо и убежденно. Что же, изрядная доля истины в его словах действительно есть, да только с соратником не согласен Деян, крепкий, коренастый, словно небольшой медведь, воин:

— И я ближник Ратибора с самого начала. И я был его избранным, мне он доверил ладью в последнем плавании, я сумел тогда перехватить датских купцов и взять богатую добычу. Чем же я теперь хуже тебя?

— Тем, что именно я первым ходил со своей ладьей в походах Ратибора!

— А мне он отдал драккар!

— Хахахахах!!!

Мой демонстративный, вызывающий смех не мог не привлечь к себе внимания спорящих. Взгляды их обратились на меня — и к слову, сейчас они очень похожи, выражая одновременно и изумление, и гнев.

— Тебе смешно, ромей?

— Да, смешно.

Я ответил опешившему от моей дерзости Яромиру резко, даже не пытаясь как-то сгладить углы:

— Мне смешно, потому что два славных мужа, каждый из которых имеет собственное судно, спорят из-за третьего. Но при этом людей у вас не хватит управлять ни собственными кораблями, ни ладьей Ратибора, даже если собрать оба ваших отряда. Сколько у тебя осталось воев, Яромир?

Венд недовольно сжал губы, после чего нехотя ответил:

— Восемь воев. Я девятый.

Я столь же развязно, с этакой командной ноткой в голосе, обратился к Деяну:

— А у тебя?

Крепыш ответил после короткой паузы, очевидно пытаясь продемонстрировать мне все охватившее его презрение:

— Девять. Я десятый.

— Итого девятнадцать человек. А у Будивоя пятнадцать лучников, но он никогда не водил ладьи. У меня же семеро воев, я восьмой… Итого нас чуть более, чем четыре десятка дружинников. Гуннар же утверждает, что благодаря пополнению и наемникам-хускарлам хирд Флоки насчитывает шесть десятков бойцов. Притом они будут укрыты стеной бурга, а даже если и примут бой в поле, то против каждого нашего воя с щитом и топором выйдет двое свеев. Нам нужно больше людей.

Хотя я говорил резковато и сознательно вызывающе, но говорил по делу — а когда закончил, на несколько секунд повисла тишина. Нарушил ее более спокойный и рассудительный Деян:

— Можем пригласить с собой и других вождей. Все, кто знал и уважал Ратибора, а таких много, захотят отомстить свеям.

— Но тогда и добычу придется делить на двоих, троих или большее число ярлов, а также и их дружинников.

— А что ты предложишь, ромей?

Последнее слово Яромир выделил особо насмешливой и одновременно едкой интонацией, произнеся его, будто ругательство. А я ответил, наоборот, подчеркнуто спокойно:

— Я предлагаю справиться своими силами, но для начала определить вождя на время похода. Вождя, которому каждый из нас будет подчиняться беспрекословно, выполнять любой его приказ. Предлагаю выбрать того, кто ведет за собой больше всего воев.