Когда-то давно Питер говорил, что, когда дети подрастут, они смогут вволю попутешествовать вдвоем и осуществить все то, чего не могли себе позволить раньше. Но в последний год у мужа стало так много работы, что ей теперь казалось маловероятным вытащить его куда-нибудь надолго. Он все чаще задерживался допоздна, и Пэрис оказалась в ситуации, когда и дети, и муж живут полной, насыщенной жизнью, а она – нет. С этим надо было что-то делать. Иметь массу свободного времени и не знать, чем его занять, – эта перспектива ее уже сейчас пугала.

Несколько раз она заводила об этом разговор с Питером, но он так ей ничего толком и не посоветовал. Сказал, что рано или поздно она найдет, чем заняться. Это она и сама понимала. В сорок шесть еще вполне можно начать карьеру, было бы желание. Проблема заключалась в том, что Пэрис не знала, чего ей хочется. Ей нравилось жить так, как она живет: заботиться о детях и муже, по выходным исполнять все их прихоти, в первую очередь – Питера.

В отличие от многих подруг, у которых после стольких лет супружества брак трещал по швам, а то и вовсе распадался, Пэрис было грех жаловаться. Питер ее по-прежнему любил. По сути дела, с годами он стал добрее, мягче, внимательнее. Он стал более зрелым и даже внешне казался ей интереснее, чем когда они только поженились. То же самое он говорил про нее.

Пэрис и сама знала, что прекрасно сохранилась для своего возраста – была стройной, гибкой и спортивной. С тех пор как дети подросли и у нее появилось побольше времени, она чуть не каждый день играла в теннис и была в отличной форме. Зеленоглазая красавица в духе Грейс Келли с длинными прямыми светлыми волосами, она к тому же обладала превосходным чувством юмора, неизменно радовавшим друзей. Пэрис обожала розыгрыши, чем неизменно приводила в восторг детей.

Питер по натуре был гораздо более спокойным и не раздражался, даже когда сильно уставал. К сожалению, в последний год Питер просто горел на работе в пятницу задерживался допоздна, а иногда и в субботу ненадолго уезжал в город, чтобы разгрести накопившиеся бумаги или провести встречу с кем-нибудь из клиентов.

Пэрис это воспринимала с неизменным терпением и не предъявляла к мужу излишних претензий. Она всегда ценила его преданность делу. Именно это качество позволило ему сделать блестящую карьеру и обеспечило уважение в деловых и юридических кругах. Пэрис считала, что не вправе винить его в чрезмерной добросовестности, хотя, разумеется, ей хотелось бы проводить с ним больше времени. Особенно теперь, когда дочь уже полгода так далеко, а сын живет своей жизнью, стремясь напоследок наобщаться с друзьями перед расставанием.

Мысль о том, как занят Питер все последние месяцы, вновь напомнила Пэрис, что с сентября ей придется найти занятие и себе. Она уже подумывала, не открыть ли фирму по обслуживанию банкетов, но этот вариант означал бы работу по выходным, чего ей бы не хотелось. Пэрис считала, что в свободный день муж должен видеть жену дома.

Обойдя стол, Пэрис наведалась на кухню и проверила, все лив порядке у поваров. К ужину ожидалось шесть человек, все друзья. Она с нетерпением ждала вечера и мечтала, чтобы Питеру удалось прийти пораньше и хоть немного расслабиться до прихода гостей.

Пэрис приняла душ и переоделась, когда в дверь спальни просунулась голова Вима. Он пришел доложить ей о своих планах – это правило в семье выполнялось неукоснительно. Пэрис всегда знала, где и с кем проводят время ее дети. Она вообще была образцовой матерью и женой. Все в ее жизни шло строго по плану, все было под контролем. Во всяком случае, по большей части.

– Мы с Мэтом едем к Джонсонам, – сообщил Вим, глядя, как мать застегивает «молнию» на боку белой кружевной юбки. На ней уже был изящный топик и серебристые босоножки на высоких каблуках.

Вим считал, что, когда мама наряжается, она становится неотразимой, и сейчас с удовольствием смотрел, как она забирает волосы в пучок. Он всегда находил ее элегантной без вычурности и гордился мамой не меньше, чем она им. В том, что мама им гордится, Вим не сомневался.

Еще бы: ведь он не только был среди первых учеников, но еще и блистал в спорте.

– У вас там вечеринка? – спросила Пэрис. – Или куда-то еще пойдете?

Она с улыбкой смотрела на сына. Красивый мальчик. И как на отца похож! К пятнадцати годам Вим вымахал до ста восьмидесяти сантиметров, а теперь, наверное, в нем все сто девяносто. Волосы как у отца, каштановые, глаза тоже отцовские, ярко-синие. В последний месяц, если не два, выпускники просто с цепи сорвались, а Вим всегда был в гуще событий. Девчонки сходили по нему с ума и вились вокруг него роем, хотя он еще с Рождества гулял с одной и той же девушкой, и Пэрис она очень нравилась. Милая девочка из добропорядочной гринвичской семьи: мама – учительница, папа – врач.

– Да, может, потом съездим в одно место, – небрежно бросил Вим.

Вечно она лезет со своими расспросами! Они с сестрой всегда дружно возмущались, хотя в глубине души им нравился ее интерес к их делам. Во всяком случае, не вызывало сомнения то, что мама их любит.

– К кому пойдете? – Пэрис разобралась с прической и взяла со столика губную помаду.

– К Стейнам, – усмехнулся Вим.

Не может не спросить! Что за манера?! Он заранее знал, какой вопрос сейчас последует.

– Родители будут?

Пэрис до сих пор была не готова пускать куда-то сына без присмотра взрослых. Считала это верной дорогой к беде. Когда Вим был поменьше, она всегда звонила хозяевам, чтобы убедиться, что он не соврал. Но в последний год все-таки сдалась и теперь верила сыну на слово. Временами, конечно, он все же пытался навешать ей лапшу на уши. Как говорила сама Пэрис, его дело – наплести с три короба, ее дело – вывести его на чистую воду. У нее был тонкий нюх, а он в большинстве случаев говорил правду и редко доставлял матери волнения.

– Да, родители будут, – сказал Вим, закатив глаза.

– Хочется верить. – Она многозначительно взглянула на сына и рассмеялась. – Но запомни, Уильям Армстронг: если ты мне наврал, я спущу тебе шины и выброшу ключи от машины в мусорный бак!

– Да уж знаю. Говорю тебе, родители будут.