Так продолжалось всю ночь. Я уперся ногами в противоположную стенку, но все-равно несколько раз меня чувствительно крутануло по всей коморке. Мне стало понятно, почему моряки в своем большинстве верят в бога. Живя на суше, мы не сталкиваемся так часто с грандиозными проявлениями природы. Зима сменяет осень, ночь — день. В море же нет никакой уверенности дожить до следующего дня. Каждый шторм грозит бедою, а каждый неосторожный шаг — гибель в зубах акулы. Именно бушующий океан — живое воплощение божьего гнева и каждый мореплаватель это ощущает на собственной шкуре.

К утру штормовой ветер стих, солнце выглянуло из-за туч и весело засияло по волнам. Меня накормили завтраком из рисовых лепешек и даже дали зеленого чаю. Еще день спустя мы вошли в узкую бухту. Я начал гадать, что это за место. Йенду, Ганджин… На побережье Кореи не так уж много пригодных гаваней для флота.

Десяток причалов, стапеля и даже пара деревянных кранов — похоже, что корейцы серьезно вкладываются в военно-морское судостроение. Я попытался прикинуть количество заложенных кораблей, но тут за мной пришли.

И Сунсина встречала целая делегация во главе с чиновниками в черных ханбоках и обязательных круглых шляпах. На причале стояли десятки людей. Некоторые из них махали платками, кричали что-то веселое. Моряки весело отвечали. Я пересчитал количество кобуксонов. Из десяти кораблей домой вернулись девять. Еще один видимо, погиб или во время сражения или сразу после во время шторма.

Мне связали руки и толкнули на сходни. Пока спускался, рассматривал корейцев. Разница с японцами была, что называется на лице. Мужчины-корейцы обладали более густым волосяным покровом, у них чаще можно было наблюдать усы и бороду. Японское лицо мне показалось в среднем более вытянутым, нос шире, а глаза больше. Но больше всего меня поразили корейские женщины. А точнее их одежда. Снизу как обычно — юбка. А вот сверху… нечто напоминающее жакет, только со специальным вырезом для груди. Не вертикальное декольте, а именно горизонтальный вырез, из которого торчат обе голые груди. Целиком и полностью. Сначала я подумал, что это какой то странный выверт моды. Может для удобства кормления ребенка? Но нет, практически все женщины — молодые и старые, мимо которых мы шли носили подобные жакеты.

Пожалуй, ни одна женская одежда в истории человечества специально не открывала бюст. Часть груди, декольте — пожалуйста. Но полностью? Да еще у городских жителей — примитивных охотников-собирателей из Амазонки оставим в стороне… Это ж какая гиперстимуляция мужских инстинктов получается. Да и для чего?

Додумать эту мысль мне не дали. Пинок и я лечу в черную зловонную дыру, а сверху опускается деревянная решетка. Здравствуй, тюрьма.

— А вот еще блинчики окономияки! — толстяк Таики облизнулся — Разбавляешь муку водой, кладешь яйцо, капусту. Все это смешиваешь в миске и выливаешь на раскаленную поверхность плиты. Потом поливаешь соевым соусом и посыпаешь стружкой из сушеного тунца или сушеных водорослей. Жаришь пять минут на теппане, обязательно с обеих сторон. М-м-м! Объедение!

— А стружку то, где ты стружку возьмешь? — худой как щепка, Юто, замотал головой — Во всей нашей деревни ледник есть только у господина Окиямы

— Эх ты, деревня! В городах сейчас полно ледников. В любой хорошей харчевне есть. А ты знаешь, что даже солнцеликий микадо — тут Таики понизил голос — Когда еще был дайме в клане Сатоми, лично придумал рецепт рор-ров[11] и суси!

Третий день я сижу в вонючей, темной яме с двумя тупыми японскими асигару и слушаю их побасенки про еду и женщин. Асигару — вид легкой пехоты, из не-самураев, основным оружием которой являются пики. В основном это обычные крестьяне, которых мобилизовали мои генералы для вспомогательных войск. Дешевые бамбуковые доспехи, копье в руки и вперед патрулировать дороги за спасибо. Никто, разумеется, не собирается платить "черноногим" деньги за службу в армии. Кормят? Выдали палатку и подобие аптечки с бактерицидным мхом, перевязкой? Радуйся! И славь микадо. Что ж удивляться, что вся эта братия периодически дезертирует, напивается в ближайшей деревне рисовым самогоном, после чего попадается корейцам. Те, в свою очередь, их без затей вешают. Похоже, что подобная участь ждет и Юту с Таики. Но пока мужички не познакомились с "тройным деревом" — так в Чосоне называют виселицу из-за треугольной формы, с тремя столбами и перекладинами, на каждой из которых умещается по восемь человек — я вынужден выслушивать истории про гейш (которых они дай бог видели разок издалека), вникать в рецепты средневековых пицц и даже разбирать ссоры из-за скудной баланды, что нам тут выдают.

— Господин артиллерист! — Юто подвинулся поближе ко мне — Господин Шигучи! Как вы думаете, микадо мог придумать рецепты суси?

Я демонстративно закрыл глаза. Все что можно было сказать крестьянам, я уже сказал. Воспитательные беседы также провел. Бежать эти безмозглые дезертиры не собирались — надеялись на милость адмирала. Оставалось лишь практиковаться в благородном искусстве "инэму?ри". Это такая практика дневного сна на работе, в общественных местах. Японская традиция не только не осуждает, но и поощряет подобное занятие: инэмури считается признаком того, что человек не высыпается дома, поскольку очень-очень много работает.

Правда, есть несколько оговорок, своего рода правил хорошего тона. Так, сон во время инэмури должен быть "социальным": то есть, человек может на собрании, в общественных местах — но сидя так, чтобы создавалось впечатление его участия в действии. Кроме того, большое значение имеет социальный статус спящего. Подчинённый, например, не может себе позволить спать на глазах у начальника. А вот наоборот — вполне. Так что мои крестьяне отнеслись к моим закрытым глазам с большим почтением. Понизили голос, перебрались в другой угол ямы.

Наверху раздались шаги. Открылась решетка. Вниз спустили лестницу.

— Поднимайтесь! — безусый кореец махнул нам сверху рукой — И без глупостей

Я кивнул "черноногим", подошел к лестнице и, не оглядываясь, поднялся по ней. Яркий свет больной ударил по глазам. Пока я привыкал к освещению, крестьяне также вылезли наверх. Вокруг стоял десяток солдат. Вооружены прекрасно — и самострелами, и бронзовыми мечами, а у одного даже аркебуза в руках. Зато одежда грязная, морды кислые и опухшие. На земле лежало толстое бревно, от которого шли цепи с ошейниками. Раздвинув солдат к нам подошел хмурый адмирал со своим племянником И Буном. И Сунсин начал быстро говорить по-корейски, а племянник переводил.

— Вы, варвары, удостоены небывалой чести. Вас червей доставят ко двору небесного императора Чжу Хоуцуня. Только что прилетел голубь

Адмирал помахал перед нашим лицом тонкой рисовой бумажкой с иероглифами.

— Сегодня же отправляетесь в Бэйцзин, Северную столицу. Главный евнух Лю Цзинь решил перед отправкой войск показать японских варваров горожанам. Теперь со всего Чосона собирают пленных. Повезло вам — И Сунсин затряс вторым подбородком — Такая честь! Вас подвергнут казни разрезанием на "1000 кусков" на самой площади Небесного согласия. Цените!

Услышав эту новость, крестьяне, подвывая от страха, повалились на колени и принялись умолять адмирала о снисхождении.

— А ты смелый, Шигучи Идитенахер — глядя на меня, произнес И Сунсин — Небось не знаешь, что такое казнь 1000 кусков? Тебя привяжут к врытому в землю кресту и сначала отрежут веки.

— Это чтоб ты не смог зажмуриться от ужаса — посмеиваясь добавил от себя И Бун.

Ну, крысеныш, посчитаемся еще. Кто старое помянет — тот циклопом станет. Я вам устрою еще геноцид с холокостом.

— … может быть даже дадут слабую настойку опия — продолжал тем временем нагнетать адмирал — Значит, чтоб подольше продержались, потешили благородную публику своими варварскими криками. Потом плачи обтянут ваши голые тела мелкой сеткой. Сетку стянут потуже, и помощник палача щипцами захватит первый кусочек плоти, который выступит в ячейке, вытянет его и откромсает острым ножом. Рану прижжет горячим воском, чтоб ты не истек кровью. Потом второй, третий и так пока от вас не отрежут 1000 кусков.