– А Ватикан считает иначе.

– Да. Он потратил массу сил и денег, объясняя странам «третьего мира», какое зло несут противозачаточные средства.

– Ну да, – с улыбкой отозвался Лэнгдон, – кому, как не восьмидесятилетним старцам, давшим обет безбрачия, наставлять мир в вопросах секса.

Лэнгдон нравился ей все больше и больше.

Она встряхнула проектор, чтобы подзарядить, и снова навела на стенку.

– Профессор, посмотрите внимательнее.

Лэнгдон шагнул к проекции, всмотрелся, подошел еще ближе и вдруг застыл.

– Странно. Она изменена.

Быстро заметил.

– Да. И прошу вас объяснить, что означают эти изменения.

Лэнгдон молча рассматривал картину, задержался на десяти буквах, из которых составилось слово catrovacer… потом на чумной маске и на странной фразе по краю со словами «глаза смерти».

– Кто это сделал? – спросил он. – Откуда эта вещь?

– Сейчас чем меньше вы об этом знаете, тем лучше. Я рассчитывала, что вы сможете проанализировать эти изменения и объяснить нам их смысл.

– Прямо здесь? Сейчас?

– Да. Я понимаю, это с нашей стороны бесцеремонность, но не могу даже выразить, насколько это важно для нас. – Она помолчала. – Вполне может быть, что на карту поставлена наша жизнь.

Лэнгдон посмотрел на нее с тревогой.

– На расшифровку может потребоваться изрядное время, но если это так важно для вас…

– Благодарю. – Сински прервала его, пока он не передумал. – Вам надо кому-нибудь позвонить?

Лэнгдон покачал головой и сказал, что намеревался провести выходные тихо и в одиночестве.

Отлично. Сински усадила его за отдельный стол, с проектором, бумагой, карандашом и ноутбуком, имеющим надежный выход на спутник. Лэнгдон был глубоко озадачен этим интересом ВОЗ к переделанной картине Боттичелли, но послушно принялся за дело.

Решив, что он будет изучать картину несколько часов, доктор Сински занялась своими бумагами. Она слышала, как он время от времени встряхивает проектор и пишет в блокноте. Не прошло, наверное, и десяти минут, как он положил карандаш и объявил:

– Cerca trova.

Сински повернулась.

– Что?

– Cerca trova, – повторил он. – Ищите, и найдете. Вот что там зашифровано.

Сински поспешила к его столу, села рядом и зачарованно выслушала объяснение Лэнгдона, каким образом перемешаны круги Дантова ада и как, будучи расставлены в правильной последовательности, они дают итальянскую фразу cerca trova.

Ищите, и найдете? – удивлялась Сински. Это желал сообщить мне маньяк? Фраза звучала прямым вызовом. Вспомнились угрожающие слова безумца, которыми закончилась их встреча в Совете по международным отношениям. Что ж… тогда потанцуем?

– Вы побледнели, – сказал Лэнгдон, пристально глядя на нее. – Я так понимаю, вы ждали другого объяснения?

Сински овладела собой и поправила амулет на шее.

– Не совсем такого… Скажите, этой картой ада мне предлагают что-то искать?

– Да. Cerca trova.

– А где искать, не намекают?

К столу потянулись сотрудники ВОЗ, напряженно ожидая ответа. Лэнгдон потер подбородок.

– Впрямую – нет… Но могу высказать весьма правдоподобную догадку.

– Говорите, – произнесла она с неожиданной резкостью.

– Ну, как вы отнесетесь к Флоренции?

Сински стиснула зубы, стараясь не выдать своей реакции. Сотрудники же ее не так хорошо собой владели. Они обменялись изумленными взглядами. Кто-то схватил телефон и стал звонить. Кто-то поспешно вышел за дверь в носовую часть самолета.

Лэнгдон ничего не понимал.

– Я сказал что-то важное?

Чрезвычайно, подумала Сински.

– Почему вы сказали «Флоренция»?

– Cerca trova, – ответил он и быстро рассказал о давнишней загадке, связанной с фреской Вазари в палаццо Веккьо.

Ей этого было достаточно. Значит, Флоренция. Это не могло быть простым совпадением, раз ее мститель покончил с собой в каких-нибудь трех кварталах от палаццо Веккьо во Флоренции.

– Профессор, когда я показала вам мой амулет и сказала, что он называется кадуцеем, вы промолчали – как будто хотели возразить, но раздумали. Что вы хотели сказать?

Лэнгдон покачал головой:

– Ничего. Глупость. Профессорский педантизм иногда берет надо мной верх.

Сински посмотрела ему в глаза.

– Я спрашиваю потому, что хочу знать, можно ли доверять вам полностью. Что вы хотели сказать?

Лэнгдон сглотнул и откашлялся.

– Это не важно, но вы сказали, что ваш амулет – древний символ медицины. Правильно. Только, назвав его кадуцеем, вы допустили весьма обычную ошибку. В кадуцее две змеи на жезле с крыльями. На вашем амулете одна змея, и крыльев наверху нет. Ваш символ называется…

– Посохом Асклепия.

Лэнгдон удивленно посмотрел на нее.

– Да. Совершенно верно.

– Я знаю. Проверяла вашу искренность.

– Не понял?

– Мне было любопытно, скажете ли вы правду, не побоявшись смутить меня.

– Похоже, я не выдержал испытания.

– Больше так не делайте. Мы с вами можем работать только при условии полной откровенности.

– Работать с вами? Разве мы не закончили?

– Нет, профессор, не закончили. Мне надо, чтобы вы полетели с нами во Флоренцию и помогли кое-что отыскать.

Лэнгдон не поверил своим ушам.

– Сегодня?

– Боюсь, что да. Я еще должна рассказать вам, насколько угрожающая создалась ситуация.

– Что вы мне скажете, не имеет значения. Я не хочу лететь во Флоренцию.

– Я тоже, – хмуро отозвалась она. – Но к сожалению, время уже на исходе.

Полуденное солнце отражалось от гладкой крыши скоростного итальянского поезда «Фреччардженто», который мчался по Тоскане, описывая плавную дугу. Несмотря на свою скорость 280 километров в час, «Серебряная стрела» почти не издавала шума, а тихий перестук колес и слабое покачивание вагона действовали на пассажиров убаюкивающе.

Для Роберта Лэнгдона последний час слился в одно неясное пятно.

Сейчас Лэнгдон и доктор Феррис сидели в salottino скоростного поезда – отдельном купе бизнес-класса с четырьмя кожаными сиденьями и складным столиком. Феррис заплатил за все купе своей кредитной карточкой – а также за минеральную воду и бутерброды. Сиена и Лэнгдон, умывшись в туалете рядом с купе, с жадностью на них набросились.

Ехать до Венеции предстояло два часа. Как только они уселись, доктор Феррис посмотрел на маску в прозрачном пакете, лежавшую на столе, и сказал:

– Нам надо сообразить, на какое место в Венеции указывает эта маска.

– И быстро, – возбужденно добавила Сиена. – Это, может быть, наш единственный шанс предотвратить угрозу со стороны Зобриста.

– Подождите. – Лэнгдон накрыл маску ладонью, словно хотел ее защитить. – Вы обещали, что как только мы сядем в поезд, вы кое-что проясните для меня касательно последних дней. Сейчас я знаю только, что ВОЗ попросила меня расшифровать изменения, сделанные Зобристом в «La Mappa». Больше ничего вы мне не сказали.

Доктор Феррис беспокойно заерзал и почесал сыпь на лице и шее.

– Понимаю, вы раздосадованы, – сказал он. – Конечно, это выбивает из колеи, когда не можешь вспомнить, что с тобой было, но с медицинской точки зрения… – Он взглянул на Сиену, ища подтверждения, и продолжил: – Очень советую не тратить силы на то, чтобы вспомнить забытые детали. При амнезии лучше всего оставить забытое забытым.

– Оставить? – Лэнгдон рассердился. – Ни черта подобного! Мне нужны ответы! Ваша организация вытащила меня в Италию, в меня стреляли, я потерял несколько дней жизни. Я желаю знать, что здесь происходит!

– Роберт, – мягко вмешалась Сиена, пытаясь его успокоить. – Доктор Феррис прав. Вам будет совсем не полезно, если на вас разом обрушится поток информации. Подумайте о тех обрывках, которые вам запомнились – женщина с серебристыми волосами, «ищите, и найдете», корчащиеся тела на «La Mappa», – эти образы беспорядочно и самопроизвольно вспыхивали у вас в мозгу и почти лишили способности думать связно. Если доктор Феррис станет подробно рассказывать о последних днях, это почти наверняка вытеснит другие воспоминания, и галлюцинации могут начаться заново. Ретроградная амнезия – опасное состояние. Несвоевременные воспоминания могут разрушительно сказаться на психике.