– Доктор Сински, – продолжала тень. – Всемирная организация здравоохранения упорно закрывает глаза на то, что перед нами стоит лишь одна глобальная проблема, связанная со здоровьем. – Незнакомец вновь указал на экран, где кишели сбившиеся в плотную массу человеческие тела. – Вот она. – Он выдержал паузу. – Поскольку вы ученый и едва ли так уж искушены в классической литературе и изящных искусствах, я предложу вам другую картинку – думаю, ее язык будет вам более понятен.

Комната погрузилась во тьму, но через миг экран снова вспыхнул.

Это изображение Элизабет видела неоднократно… и оно всегда вызывало у нее гнетущее чувство безысходности.

В комнате повисла тяжкая тишина.

– Да, – сказал незнакомец, помолчав с минуту. – Безмолвный ужас – естественная реакция на этот график. Смотреть на него – все равно что видеть прожектор локомотива, который несется прямо на тебя. – Он медленно повернулся к Элизабет и улыбнулся ей жесткой снисходительной улыбкой. – Есть вопросы, доктор Сински?

– Только один, – бросила она. – Для чего вы меня сюда позвали – прочесть лекцию или оскорбить?

– Ни то ни другое. – В его голосе вдруг зазвучали льстивые нотки, отчего у нее пробежал мороз по коже. – Я пригласил вас сюда для совместной работы. Вы, несомненно, понимаете, что проблема перенаселенности тесно связана со здравоохранением. Но вот чего вы, боюсь, не понимаете: эта проблема влияет на душу человека. В стрессовых условиях перенаселенности те, кому никогда и в голову не приходило ничего украсть, станут воровать, чтобы прокормить свои семьи. Те, кому и в голову не приходило кого-то убить, станут убивать, чтобы защитить свое потомство. Все смертные грехи, описанные Данте – алчность, зависть, чревоугодие и так далее, – начнут концентрироваться и всплывать на поверхность, набирая силу по мере ухудшения качества нашей жизни. Нам предстоит вести битву, в которой будет стоять на кону сама человеческая душа.

– Я биолог. Я занимаюсь спасением жизней… а не душ.

– Что ж, уверяю вас, что с течением лет спасать жизни будет все труднее и труднее. Перенаселение порождает отнюдь не только духовную неудовлетворенность. По словам Макьявелли…

– Да, – перебила она, тут же вспомнив это знаменитое место. – «Когда все области переполняются жителями так, что им негде жить и некуда уйти… возникает необходимость очищения мира»[20]. – Она подняла на него взгляд. – Всем, кто работает в ВОЗ, хорошо знакома эта цитата.

– Отлично. Тогда вы знаете, что дальше Макьявелли перечисляет способы очищения мира и в качестве одного из них называет чуму.

– Знаю, и говорила в своем выступлении, что мы прекрасно осознаём прямую связь между плотностью населения и опасностью широкомасштабных эпидемий, но постоянно разрабатываем новые методы раннего обнаружения и лечения болезней. ВОЗ не теряет уверенности в том, что мы научимся предотвращать пандемии.

– И очень жаль.

Элизабет удивленно воззрилась на него.

– Что-что?!

– Доктор Сински, – сказал худой незнакомец, отпустив странный смешок, – вы говорите так, будто сдерживать эпидемии – это хорошо.

Элизабет смотрела на него в немом изумлении.

– Итак, вот что мы имеем! – провозгласил он, словно адвокат, завершающий свою речь. – Передо мной стоит глава Всемирной организации здравоохранения – лучший специалист из ее рядов. Подумать только! Я показал вам эту картину грядущих страданий. – Он переключил проектор, снова вернув на экран гору тел. – Я напомнил вам, какую колоссальную угрозу представляет собой неконтролируемый рост населения. – Он кивнул на маленькую стопку бумаги. – Я объяснил вам, что мы стоим на пороге духовной деградации. – Он сделал паузу и повернулся к ней. – И каков же ваш ответ? Бесплатные презервативы в Африке! – Он язвительно усмехнулся. – Да это все равно что отмахиваться мухобойкой от гигантского метеорита! Эта бомба не тикает – она уже взорвалась, и если не принять самые решительные меры, экспоненциальная кривая станет вашим новым богом… а это очень мстительный бог! Он устроит вам дантовский ад прямо здесь, на Парк-авеню… люди будут задыхаться от тесноты, валяясь в собственных испражнениях. Сама природа начнет безжалостно прорежать ряды человечества.

– Да неужто? – огрызнулась Элизабет. – Тогда скажите мне, сколько людей должно остаться на Земле в вашей версии будущего? Какова эта идеальная цифра, при которой человечество сможет обеспечивать себя всем необходимым до бесконечности… и жить в относительном комфорте?

Ее собеседник улыбнулся – ему явно понравился этот вопрос.

– Любой эколог или статистик скажет вам, что больше всего шансов на долгосрочное выживание человечество будет иметь при общей численности населения около четырех миллиардов.

– Четырех? – возмущенно выпалила Элизабет. – У нас их уже семь, так что вы слегка опоздали!

Зеленые глаза высокого незнакомца сверкнули.

– Разве?

Роберт Лэнгдон грузно плюхнулся со стены садов Боболи на пружинистую почву в их лесистой южной части. Сиена приземлилась рядом и тут же встала, отряхиваясь и озираясь.

Они стояли на заросшей мохом и папоротником опушке небольшой рощи. Отсюда палаццо Питти был совсем не виден, и Лэнгдон подозревал, что они попали в самую удаленную от него точку Садов. Зато в этот ранний час сюда еще не успели добраться ни служители парка, ни туристы.

Лэнгдон заметил неподалеку мощеную дорожку – изящно изгибаясь, она бежала под гору и ныряла в лес. Там, где она исчезала среди деревьев, высилась мраморная статуя – место для нее было выбрано идеально. Лэнгдона это не удивило. Планировкой садов Боболи занимались выдающиеся мастера Никколо Триболо, Джорджо Вазари и Бернардо Буонталенти, и их художественный вкус превратил это полотно площадью четыре с половиной гектара в настоящий живописный шедевр.

– Дворец в той стороне, на северо-востоке, – сказал Лэнгдон, кивая на дорожку. – У ворот можно будет смешаться с толпой туристов и незаметно выйти. По-моему, парк открывают в девять.

Он хотел взглянуть, сколько сейчас времени, но там, где раньше были часы с Микки-Маусом, теперь белело голое запястье. У него мелькнула мысль, что они могли остаться в больнице вместе с другой одеждой. Если так, он их потом заберет.

Сиена вызывающе расправила плечи.

– Прежде чем сделать еще хоть шаг, Роберт, я хочу знать, куда мы направляемся. Что вы там такое угадали насчет Злых Щелей? Вы сказали, они расположены не в том порядке?

Лэнгдон показал на лес.

– Давайте сначала спрячемся, ладно?

Он двинулся вниз первым, Сиена – за ним. Вскоре дорожка вывела их на закрытую со всех сторон лужайку – «комнату» на языке ландшафтной архитектуры – со скамейками и маленьким фонтанчиком. Здесь, под деревьями, было гораздо прохладнее.

Лэнгдон вынул из кармана проектор и принялся его трясти.

– Тот, кто создал это цифровое изображение, не только нарисовал на грешниках буквы, но еще и изменил порядок казней. – Он вспрыгнул на скамейку и направил проектор себе под ноги. На гладком сиденье рядом с Сиеной слабо забрезжила Боттичеллиева «La Mappa dell’Inferno». Лэнгдон указал на многоярусную область в нижней части воронки. – Видите буквы в Злых Щелях?

Сиена отыскала их на картине и прочла сверху вниз:

– Catrovacer.

– Верно. Никакого смысла, да?

– Но вы поняли, что рвы просто перетасовали?

– Даже проще. Если сравнить эти уровни с маленькой колодой из десяти карт, можно сказать, что ее не тасовали, а просто сняли один раз. Порядок после этого сохранился, только начинается колода уже не с той карты. – Лэнгдон снова показал на Злые Щели. – У Данте верхний уровень занят соблазнителями, которых бесы погоняют кнутами. Но в этой версии соблазнители оказались намного глубже, а именно… в восьмом рву.

Сиена вгляделась в тускнеющее изображение и кивнула: