Слова, написанные на изнанке посмертной маски Данте, все время вертелись у него в голове, и непонятно было, куда все это его приведет. Переписанный текст лежал у него в кармане, а саму маску по предложению Сиены он завернул в газету, снова запечатал в прозрачный пакет и оставил в автоматической камере хранения на вокзале. Хранилище оскорбительное, не достойное уникального предмета – но не таскать же бесценный гипс по городу, построенному на воде.

– Роберт? – Сиена, которая шла впереди с Феррисом, направилась к такси. – У нас мало времени.

Лэнгдон поспешил к ним, хотя ему, страстному ценителю архитектуры, ускоренная поездка по каналу представлялась кощунством. Мало что могло доставить такое удовольствие, как неспешное плавание на вапоретто – главном городском транспорте – по первому маршруту, предпочтительно ночью и на открытой палубе, мимо высвеченных прожекторами соборов и дворцов.

Сегодня не удастся, подумал Лэнгдон. Вапоретто славились своей тихоходностью, и на такси, конечно, было быстрее. Но очередь к такси выглядела бесконечной.

Феррис был не расположен ждать и взял командование на себя. Пухленькой пачкой купюр он подозвал водный лимузин – лоснящийся катер из южноафриканского красного дерева. Этот транспорт, конечно, был роскошью, зато поездку обещал короткую и без посторонних – минут пятнадцать по Большому каналу до площади Сан-Марко.

Хозяин был на редкость красивый мужчина в отличном костюме от Армани и больше походил на кинозвезду, чем на шкипера. Хотя как же иначе – это Венеция, средоточие итальянской элегантности.

– Маурицио Пимпоне, – сказал шкипер, приняв их на борт, – и подмигнул Сиене. – Prosecco? Limoncello?[46] Шампанское?

– No, grazie[47], – ответила Сиена и на беглом итальянском попросила его как можно быстрее доставить их к площади Сан-Марко.

– Ma certo[48]. – Маурицио опять подмигнул. – Моя лодка самая быстрая в Венеции.

Когда они сели в обитые бархатом кресла на открытой корме, Маурицио включил свой «вольво-пента» и задним ходом отошел от причала. Затем повернул руль вправо, прибавил газу и ловко повел свое большое судно сквозь гущу гондол, раскачивая их спутной волной. Гондольеры в полосатых рубашках грозили ему вслед кулаками.

– Scusate! – кричал Маурицио. – ВИПы!

Через несколько секунд он вывел катер из затора и помчался по Большому каналу на восток. Под изящной аркой моста Скальци до Лэнгдона долетел знакомый аромат seppie al nero – каракатицы в собственных чернилах – из ресторанов под навесами на берегу. За излучиной показался купол массивной церкви Сан-Джеремия.

– Святая Луция, – прошептал Лэнгдон, прочтя имя на боковом фасаде церкви. – Кости незрячей.

– Что вы сказали? – спросила Сиена, подумав, что он разгадал строчку в непонятном стихотворении.

– Да так. Чудная мысль. Ерунда, наверное. – Лэнгдон показал на церковь. – Видите надпись? Здесь похоронена святая Луция. Я иногда читаю лекции по агиографическому искусству – то есть изображениям христианских святых, – и мне вдруг пришло в голову, что святая Луция – покровительница слепых.

– Si, santa Lucia[49], – подхватил Маурицио, обрадовавшись, что может еще чем-то быть полезным. – Святая слепых! Вы знаете историю, нет? – Он обернулся к ним, перекрикивая шум мотора. – Лючия была такая красивая, что ее желали все мужчины. И Лючия, чтобы быть чистой перед Богом и сохранить девственность, вырезала себе глаза.

Сиена застонала:

– Вот это благочестие.

– И в награду за ее жертву Бог дал ей другие глаза, еще красивее!

Сиена посмотрела на Лэнгдона.

– Он же знает, что это бессмыслица, правда?

– Пути Господни неисповедимы. – Лэнгдон стал припоминать картины старых мастеров – десятка два – с изображением святой Луции, несущей свои глаза на блюде.

Существовали разные легенды о святой Луции, но во всех она вырывала свои глаза, вызывавшие у людей вожделение, клала на блюдо и протягивала его страстному поклоннику со словами: «Вот, получи то, чего ты так желал… и умоляю тебя, оставь меня теперь в покое!» Страшным образом вдохновило ее на эту жертву Священное Писание, наставление Христа: «И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя…»

Незрячей, думал Лэнгдон, …дожа вероломного ищи… кто кости умыкнул незрячей.

Святая Луция была слепой, и не исключено, что это на нее указывало загадочное стихотворение.

– Маурицио! – крикнул Лэнгдон и показал на церковь Сан-Джеремия. – Мощи святой Луции в этой церкви, да?

– Немного, да, – ответил Маурицио, держа руль одной рукой и обернувшись к пассажирам, словно дорога впереди была свободна от лодок. – Но большей части нет. Санта Лючию так любили, что ее мощи разделили между церквями по всему миру. Венецианцы любят ее больше всех, конечно, и мы празднуем…

– Маурицио, – закричал Феррис. – Санта Лючия слепая, но вы-то нет. Впереди! Смотрите!

Маурицио благодушно рассмеялся и вовремя повернул голову, чтобы уйти от столкновения со встречной лодкой.

Сиена смотрела на Лэнгдона.

– Вы о чем подумали? О вероломном доже, который украл кости слепой?

Лэнгдон поджал губы.

– Не знаю.

Он кратко рассказал Сиене и Феррису историю останков святой – одну из самых странных во всей агиографии. По легенде, когда Луция отказала властному поклоннику, он велел сжечь ее на костре. Но огонь не брал ее тело. После этого люди поверили, что ее останки обладают магической силой и тот, кто владеет ими, будет жить необычайно долго.

– Волшебные кости? – сказала Сиена.

– Да, в это верили, и поэтому ее останки разошлись по всему миру. Две тысячи лет могущественные властители, чтобы отсрочить старость и смерть, пытались завладеть костями святой. Ее скелет похищали одни, потом другие, перевозили из одного места в другое, делили на части – такого не было ни с одним святым в истории. Ее останки прошли через руки по крайней мере дюжины самых могущественных людей в истории.

– Включая вероломного дожа? – предположила Сиена.

Ты дожа вероломного ищи – того, кто кости умыкнул незрячей; того, кто обезглавил жеребцов…

– Вполне возможно, – сказал Лэнгдон, вспомнив, что Данте в «Аде» упоминает ее особо. Она одна из трех «благословенных жен» – «tre donne benedette», – которые поручили Вергилию вывести Данте из преисподней. Другие две – Дева Мария и возлюбленная Данте Беатриче. Данте подобрал святой Луции самую почетную компанию.

– Если это так, – заволновалась Сиена, – тогда этот вероломный дож… который отрезал головы у лошадей…

– …мог украсть и кости святой, – закончил Лэнгдон.

– Да. И это значительно сокращает список кандидатов. – Она повернулась к Феррису. – Вы уверены, что телефон не работает? Мы могли бы поискать в Интернете…

– Глухо. Я только что проверил. Жаль.

– Мы подъезжаем, – сказал Лэнгдон. – Какие-то ответы получим в Сан-Марко, уверен.

Собор Сан-Марко был в ребусе единственной деталью, не вызывавшей сомнений у Лэнгдона. Мусейон мудрости священной, где золото сияет. Лэнгдон рассчитывал, что собор откроет имя загадочного дожа… А дальше, если повезет, – место, где Зобрист решил выпустить на волю чуму. …Подземный отыщи дворец, хтоническое чудище найди там…

Лэнгдон всячески отгонял мысленные картины чумы – но не получалось. Он часто пытался представить себе, каким был этот невероятный город в годы расцвета – перед тем, как его ослабила чума и он пострадал от Османов, а потом и от Наполеона… Когда Венеция гордо царствовала в Европе как ее коммерческий центр. По всем свидетельствам, не было на свете города прекраснее Венеции, по богатству и культуре ее жителей ни одно государство не могло с ней сравниться.

Но такова ирония истории, что тяга к заграничным предметам роскоши стала для нее погибелью – Черная Смерть приплыла из Китая с крысами в трюмах торговых судов. Чума, истребившая две трети неисчислимого населения Китая, пришла в Европу и убила каждого третьего – молодых и старых, богачей и бедных, без разбора.